Мера прощения - Александр Чернобровкин

Как положено любящему мужу, встретил у трапа. Жена не должна догадаться, что я осведомлен о снятии тестя. Лишний козырь не помешает – и я изображаю радость.

– Здравствуй! – Жена радостно прижимается ко мне и пачкает помадой обе щеки. Любит сыграть на публику. И умеет.

Я артист не хуже.

– Здравствуй, дорогая! – говорю я и страстно обнимаю ее, будто не спал с женщинами целый рейс. – Ну, пойдем ко мне.

В коридоре мы встретились с Раисой. Уверен, что не случайно. Надеется, что, сравнив ее с женой, сделаю правильный выбор. Морячки невысокого мнения о женах, по возражению из рейса утверждают, что к их мужьям проститутки прикатили. В чем-то морячки правы.

Жена сразу догадалась, что к чему. Презрительный взгляд – быстрое угадывание, что скандала не будет, – победная улыбка. В прошлом году не слишком умная моя любовница приперлась в каюту, когда там была жена, уселась на диван и уставилась на мою лучшую половину, не понимая намеков на то, что лишняя. Пришлось применить силу. И тут любовница показала, что меня ожидало бы, женись я на ней: неделю не сходил на берег, потому что неудобно разгуливать по улицам с поцарапанной физиономией. А жену инцидент позабавил. Это первые года три после замужества она приезжала на судно перед рейсом, проверяла, нет ли в экипаже женщины красивее ее. Если такой не было, то благословляла: «Я за тебя спокойна», а если была, то вдруг, иногда за пару часов до отхода, красавица исчезала с судна. Потом жена успокоилась, наверное, поняла, что тесть мне дороже самой распрекрасной женщины на свете.

В каюте она все еще изображает любящую жену – выкладывает на стол свертки с закусками, скорее всего, из ресторана, сама не умеет готовить, выставляет две бутылки водки и опять прижимается ко мне, подталкивая к кровати. Сначала хочет ублажить, а потом рассказать неприятную новость. Заботливая – ничего не скажешь.

– Подожди, – останавливаю я. – Как там дома?

– Все в порядке, – сказала она, не отлипая от меня, чтобы легче было врать. Не сомневаюсь, что догадалась о моей осведомленности. – Сынуля здоров, учится. Первую и вторую четверти закончил на пятерки, учителя хвалят. После занятий его дедушка встретит. Он теперь... – Она замолкает и вдруг произносит с вызовом: – Ты же все знаешь!

– Да, но не от тебя, а от других, – говорю я. – Они узнали об этом раньше меня.

– Я не хотела... – оправдывается она. – Думала, дам телеграмму, ее прочитают многие, тебе это повредит.

Врет. В первую очередь думала о себе. Поэтому и расфуфырилась, словно на банкет приехала. Кстати, с косметикой явно перестаралась. Раньше вкус ей не изменял.

– Поменьше думай: у тебя это не получается.

Жена молча проглатывает пилюлю.

– Рассказывай, – приказываю я.

– Теперь такое творится! Почти всех поснимали, Андропов своих ставит. И вообще, что хотят, то и творят. Представляешь, сижу в кинотеатре, смотрю фильм, вдруг включают свет, заходят комитетчики с дружинниками и начинают проверять, кто где работает и почему не на рабочем месте. Меня, конечно, не тронули, но... Я понимаю, порядок надо наводить...

Скорее всего, о кинотеатре ей подружка рассказала. Как бы там ни было, а Андропов, видать, круто взялся. Много шей ему придется свернуть, а своя-то одна.

Словно угадав мои мысли, жена сообщает:

– Долго он не протянет: болеет часто и все такое...

Все такое – это значит, что верхушка им недовольна, готовит переворот.

– ...Папе посоветовали отдохнуть немного, а потом с новыми силами приниматься за работу на новом месте. Когда все перемениться, его обещают в Москву забрать... – Она говорила горячо и быстро, наверное, боялась, что перебью, не дам убедить себя.

Я не перебивал. В любом случае разводится сейчас нельзя. Пусть у тестя нет сил помочь мне, но на расправу найдет. Да и глупо бороться на два фронта – с ним и с пароходством. Уверен, что кое-кто в пароходстве постарается рассчитаться со мной. Попробуем отбить их атаки, используя остатки сил тестя, а потом, если положение его не изменится к лучшему...

– Врешь ты, конечно, – говорю я и хочу добавить, что напрасно это делает, никуда от нее пока не денусь, но она понимает мои слова, как начало атаки.

– Раньше ты мне такого не говорил! – нападет первой, отскочив от меня.

– Опять врешь.

– Ты! Ты!.. Я не дурочка, догадалась, почему ты на мне женился! Так вот...

И тут я делаю то, о чем мечтал со дня нашего знакомства – бью ее промеж грудей. Синяки в этом месте не бросаются в глаза, а боль у женщин удар туда вызывает такую, что испытать ее во второй раз не появляется желания. Что и подтверждает жена, упав на диван и судорожно захлопав ртом. Бил левой рукой, на которой шрамы от собачьих зубов. Принадлежали зубы уродливому толстому английскому бульдогу – любимцу жены, в ту пору студентки первого курса. Однажды шли мы с парнем из моей роты к нему домой. Он был сыном подполковника КГБ и жутким пьяницей. Я постоянно снабжал его деньгами, надеясь через него выйти на так называемый высший свет города. Он и показал мне невзрачную худенькую девушку, прогуливающую собаку, и сказал, чья она дочь. На следующий день я позволил собаке прокусить мне руку. Хозяйка бульдога так испугалась за меня, что хотела вызвать «скорую помощь». Я объяснил, что нахожусь в самовольной отлучке, не имею права попадать в больницу. Пришлось ей делать мне перевязки у себя дома. Через два дня она уже была влюблена в меня, через два месяца – беременна. А собака сдохла через две недели после нашей свадьбы. Жена подозревала, что собаку отравила соседка с первого этажа.

Я закуриваю сигарету и спокойно наблюдаю, как жена корчится на диване. Она часто хвасталась, что ее ни разу в жизни не били. Приятно хоть в чем-то быть первым. Вскоре ей полегчало – заплакала. Пусть поревет: слезы – вата души, которая помогает женщинам безболезненнее втиснуть в душу большую и колючую новость, как горькую, так и сладкую. Жена прямо исходит ватой. Надо помочь своей лучшей половине упаковать обиду. Секс – самое эффективное успокоительное средство. Не столько сам процесс, а осознание, что тебя хотят, а значит, не все потеряно. Я тушу сигарету, беру жену на руки и переношу на кровать. Можно было и на диване успокоить, но предел желаний любой женщины – чтобы любимый мужчина поносил ее на руках. Не хотят понять, что в большинстве случаев это делают не от избытка любви, а от желания похвастаться.

Успокаивание жены получилось на удивление приятным для обоих. Я никак не разучусь поражаться умению женщин подстраиваться под мужчину не только характером, но и чувственностью и даже телом. Особенно хорошо со мной это получается у жены. Все-таки есть природная мудрость в браке. И, видимо, недаром моя жена – именно эта женщина.

Я лежал на спине, расслабленный и довольный. Жена прижалась носом к моему плечу и положила руку мне на загорелую грудь. Казалось, что белая женщина обнимает негра. Интересно, о чем сейчас думает? Прикидывает, как рассчитаться за удар? Вряд ли. У меня есть подозрение, что давно хотела попробовать это удовольствие в моем исполнении. Скорее всего, ни о чем: счастье и думы несовместимы. Просто радуется, что неприятности кончились так быстро. Ну, допустим, не все...

– Слушай и запоминай, – говорю я строго. – Веди себя так, будто отца действительно сняли на время, чтобы перевести с повышением в Москву.

– Но его и правда... – начала она без былой уверенности в голосе.

– ...Будто его действительно, – перебиваю я, повторяя, – заберут в Москву. Ты должна казаться счастливой и уверенной в завтрашнем дне. Сумеешь?

– Угу, – мычит она и сильнее прижимается ко мне.

Так понимаю, что папины дела ее интересуют постольку поскольку, а для счастья ей надо, чтобы рядом был я. А ведь она до сих пор меня любит. Давно поняла, что женился на ней по расчету, а все-таки любит и уверена, что и я люблю ее. Может, она и права.

– С капитанством придется подождать, – сказал я, – пока не забудут о моей былой силе.

– Ты же сам не захотел.

– Что?

– Ну, капитаном. Если бы не пошел в рейс, уже стал бы. Папа договорился в октябре, – сообщает она.

Я рывком сажусь и поворачиваюсь к ней. Жена зажмуривает сильнее глаза – даже щеки начинают дергаться – и прикрывает голову рукой. Ой, не первый я ее бил, есть у нее опыт!

– Почему не сказала тогда?!

– Я хотела... Ты же на кухне закрылся, – бормочет она.

Я матерюсь про себя и снова ложусь. Так мне и надо, дураку, чтоб не занимался благотворительностью!

– Я пыталась с тобой поговорить, стучалась несколько раз, помнишь? – уже смелее напоминает жена. – Папа звонит, спрашивает, а я не знаю, что ему сказать. Потом сказала, что ты согласен, а ты в рейс ушел. Ничего, скоро опять...

– Заткнись! – советую я.

Совет мой принимается беспрекословно.

Все, что ни есть, должно быть к лучшему. Надо только уметь найти хорошее во всем. Ну, догулял бы я отгулы и начал сдавать экзамены на капитана. Получилось бы, что к поездке в министерство (каждый капитан загранплавания утверждается министром при личной встрече) тестя бы скинули. Звонок из пароходства в Москву – и уже никогда не бывать мне капитаном. Однажды был случай, когда кандидат в капитаны споткнулся о ковровую дорожку в кабинете министра. Говорят, даже не на правую, а на левую – к счастью – ногу. И все равно министр перенес беседу на следующий день. До сих пор этот день не наступил: флотские – народ суеверный. А может, и действительно, повезло кандидату, ведь судно, на которое его метили, через полгода село на камни при входе в югославский порт, а капитан, само собой, – в тюрьму.