Добро Наказуемо - Анатолий Отян

— Понял.

— Смотри, ты меня знаешь! — сказал Семён и не прощаясь вышел.

Соколов, действительно, хорошо знал Котика и знал, что тот слов на ветер не бросает. И он запомнил, фразу, обронённую Семёном, когда тот давал ему в долг: "А то я знаю случаи, когда приходится выколачивать долг". Этого Ефим боялся больше всего. Люди бессовестные, не чувствующие угрызений совести и не умеющие сострадать, чаще всего панически боятся физической боли и не терпят по отношению к себе того, что они делают другим. Вернее, терпят унижения, когда это им выгодно, но оставаясь с собой наедине, посылают своих обидчиков-покровителей подальше и скликают им на голову всевозможные кары. Но стоит им потерять зависимость от них, как сегодняшний подхалим и блюдолиз становится высокомерным и недоступным для вчерашних хозяев. Так сейчас Ефим высказался про себя вдогонку Семёну: "А хер тебе а не деньги. Думает, что он в Одессе. Фрайер. Выколачивают. Я сам тебя вколочу в говно, так что нанюхаешься"

Семён же не знал, как ему быть. У него не было здесь друзей, у которых он бы мог попросить в долг, хотя знал, что у некоторых деньги есть — остались от продажи своего жилья и имущества в Союзе, но обращаться к ним и получить отказ Семён не хотел. Вечером, услышав сетования мужа на отсутствие средств на покупку инструмента, вдруг сказала.

— Сенечка, не переживай. Я тебя подбила на то, чтобы ты дал ему деньги, я и постараюсь достать. Сколько тебе сейчас нужно?

— Ой, Веруха, много. Но сейчас нужно хотя бы две-две с половиной тысячи рублей.

— Не рублей, а дойчемарок.

— Никак не могу привыкнуть.

— Да многие наши так. Особенно старики. Копейка вместо пфенинг и рубль вместо марк. Немки-продавщицы смеются, когда наши бабы говорят фюнф марка вместо фюнф марк. Мы всё пытаемся русифицировать. Вот и Рита вчера сказала: маленький хундик (собачка). Объединяет русский с немецким.

— А где ты возьмёшь деньги?

— Ещё не знаю, попробую попросить в счёт зарплаты.

— Так тебе и разогнались давать. Тут всё под проценты. Задавятся за копейку, пардон, за пфенинг.

— Мы все так думали. А это так и не так. Здесь не высчитывают недостачу из кармана продавцов или кассиров. Конечно, если не поймают на воровстве. А у нас там ввели коллективную ответственность за недостачу, вот и приходилось продавцам компенсировать свои убытки обманом покупателей.

— Воровали, Вера, все. Уже не раз говорили, что мы брали то, что нам недоплачивают.

На следующий день Вера обратилась к своей заведующей отделом — менеджерин, и рассказала ей ситуацию. Высокая, седая, строгая фрау Шпигель выслушала Веру и сказала:

— Напиши заявление с просьбой выдать тебе три тысячи в счёт будущей зарплаты.

— Спасибо, фрау Шпигель.

Ещё на языковых курсах Вера научилась составлять по стандарту различные документы, и на компьютере быстро написала и отпечатала заявление. Менеджерин взяла его и через десять минут вернула Вере со словами:

— После смены получи в бухгалтерии.

— Большое спасибо, фрау Шпигель, я Вам очень благодарна.

Фрау чуть улыбнулась кончиками губ, кивнула и пошла работать, всем своим видом показывая, что вопрос закрыт и нужно заниматься делом.

На следующий день Семён взял с собой грека Панайоти и поехал в магазин покупать инструмент и сопутствующие материалы. Вдвоём они загрузили машину универсальными дрелями, свёрлами, отрезными станками по металлу, называемыми в Союзе непонятно почему «болгарками», хотя их не производили ни в Болгарии, ни в СССР, электрическими ножовками, шурупами разных размеров, спецодеждой и многим другим, необходимым для работы. Набралось на сумму более двух тысяч. Когда они рассчитывались, то кассирша, удивившись, что такие крупные покупатели платят наличными, сказала, что им положена скидка10 %.

— Хрен поймёт этих капиталистов. Я вообще не понимаю, как у них складываются цены. Чего они нам вернули больше двухсот марок? — недоумевал Панайоти.

— Пойти отдать? — спросил Семён.

— А это уж болт им! — заключил справедливый грек.

Котик получил объём работ на многоэтажном доме, подлежащем утеплению стен и заменой старых деревянных окон на пластиковые стеклопакеты. Работа была несложная, знакомая ребятам по старой работе, но была одна трудность, чисто физического характера. Все материалы они поднимали на верхние этажи в лифте, а вот большие панели-стёкла пришлось поднимать вручную, потому что они не входили в лифт. Над объектом работали больше месяца, и Семён, получивши деньги, рассчитался с ребятами и погасил большую часть своих расходов на приобретение инструмента.

Нельзя сказать, чтобы Семён забыл долг Ефима, но он надеялся, что у того сыграет совесть, и он сам принесёт деньги. И вот Семён набрал номер и сказал, не здороваясь:

— Ты когда вернёшь деньги?

— Здравствуй, Сеня! Скоро верну.

— Скоро, это когда?

— Ну, через пару месяцев.

— Ты, что шутишь. Ты, Фимка, брось свои штучки.

— Понимаешь, Сеня приехала моя тётя Фаня, и я опять потратился.

— А я причём?

— Ты же её знаешь. Я должен был помочь?

— Вот что, Соколов, кончай ты ломать комедию, если ты не вернёшь через неделю деньги, обижайся на себя. Я не намерен на тебя работать.

— Хорошо, Сеня, позвони ровно через неделю.

Семён бросил трубку.

— Вот дерьмо собачье, сволочь. Когда я, наконец, начну разбираться в людях. Позвоню ему через неделю, но в последний раз, — сказал Семён жене, — попрыгает он у меня.

— Не связывайся ты больше с ним. Ещё пострадаешь из-за этих денег.

— Я-а-а? Как это? За что?

— Боюсь, что ты не сдержишься, а здесь даже за пощёчину могут посадить. Вернёт когда-нибудь.

— Когда-нибудь меня не устраивает.

— Смотри, Сеня!

Если бы Семён предвидел, что с ним будет за то что он требовал свои деньги, он бы наверняка постарался бы забыть о них. Его должник уже давно задумал, как не отдавать деньги и обезопасить себя от угроз Семёна.

Действительно, после долгих уговоров во Франкфурт на ПМЖ приехала тётка Ефима — Фаина. Она приехала после долгих уговоров племянника в письмах и по телефону. И хотя в Одессе жизнь становилась всё тяжелее, Фаина боялась ехать в Германию по нескольким причинам.

Во-первых, она боялась немцев вообще, так как во время войны почти все её родственники стали жертвами холокоста, и хотя у неё был роман, ну не роман, а юношеская влюблённость с военнопленным немцем по имени Вернер, она не причислялся ею к фашистам. Больше того, она помнила его фамилию, и откуда он призван в армию, и в глубине души надеялась, что может встретит его в Германии. Во-вторых, воспитанная Советской властью, она знала, что капитализм — это плохо по определению, и что даром там ничего не дают, и она может быть обречена на нищенское существование. Но уговоры любимого племянника пересилили все её страхи и, она, продав свою комнату в коммуналке за пять тысяч долларов, оформила документы, получила вызов и приехала во Франкфурт.

Беспредельная радость владела ею первое время после приезда.

Фимочка её встретил и всячески опекал. Он ей выбил быстро большую комнату, правда далеко от центра, но это небольшая беда, потому что во Франкфурте общественный транспорт работает замечательно, но дом был далеко от трамвайной остановки и дорога к нему шла в гору. Дом находился в районе города, который ей было трудно выговорить и когда её кто-то спрашивал, где это, она говорила, что за тюрьмой.

Когда она шла мимо тюремного забора, выкрашенного в жёлтый цвет, то удивлялась, что на территории тюрьмы виднелась башня с крестом, по всей вероятности, кирха.

Ефим, первые полученные Фаиной деньги положил себе в карман и выдавал Фаине понемногу на питание, мотивируя тем, что у неё могут украсть. Забрал он и все деньги, которые она привезла с собой. Когда она получил комнату, то ей дали деньги на приобретение мебели и домашнего инвентаря. Ефим забрал и это, а свёз ей, хоть и неплохую, но старую мебель, с так называемых выбросов. Но тётку огорчало не то, что он забирает у неё деньги, а то, что он приходит всё реже, а когда всё устроилось, то Фима приходил один раз в месяц, и приносил ей минимум её же денег, которые он получал в сберегательной кассе по её пластиковой карточке или доверенности. Остальное время Фаина сидела в ожидании своего любимого племянника, а он ожидал ещё, что тётка получит семь тысяч за эвакуацию — компенсацию немецкого государства евреям, бежавшим от фашистов.

То, что говорил Соколов Котику, что он понёс затраты в связи с приездом тётки, было ложью, как и ложью было то, что он собирался вернуть деньги. После звонка Семёна Ефим поехал в полицейский участок и заявил, что его давний знакомый, земляк из Одессы, бывший рэкетир, и чемпион по борьбе, и ещё страшнее — десантник, а значит убийца, который и маму родную не пожалеет, требует уже несколько месяцев у него деньги. Видимо, вспомнил своё старое рэкетирство и хочет нажиться на нём, Соколове. Говорил Соколов долго, потому что офицер, выслушивающий его, не мог сразу понять его сбивчивую речь — смесь идиш с немецким и добавлением русских слов, и переспрашивал, делая себе заметки на бумаге, хотя предупредил посетителя, что его разговор записывается на плёнку.