Сумерки Мира - Генри Олди

Парень по имени Марцелл повернулся к Сигурду и одобрительно оттопырил большой палец.

– Хороший удар, – сообщил он, кивая на меч Сигурда. – Просто отличный удар. Мне очень понравилось…

– Я промахнулся, – уныло буркнул Ярроу. – И нечего издеваться.

– Почему – издеваться?! – удивился тот, кого звали Марцеллом. – И ничего не промахнулся! Ты меня убил. То есть как бы убил… понарошку… Считай, что мне опять повезло…

– А это… – хмуро заявил Солли, выдергивая очередную колючку. – Я имел в виду – в шиповник-то зачем?! Тоже понарошку?!

– Нет, – серьезно ответил Марцелл. – Шиповник – всерьез. Эти гады его почему-то терпеть не могут. Третьего дня заметил…

…Даймон и Марцелл, про которого Пустотник сказал, что тот – бес, шли впереди и шумно предавались воспоминаниям.

Солли и Сигурд уныло тащились за ними, и пережитое тяжким грузом лежало на их плечах. Солли очень расстраивался из-за бунта стаи. Он прекрасно помнил, как сам растворялся во властном потоке Зова; он не винил волков, плетущихся следом и ждущих неизбежного наказания от оскорбленного вожака, но былая ненависть в горящем взгляде Вайл преследовала Изменчивого по пятам. Зов зовом, но ведь это сидит в каждом из нас и в любую секунду готово выплеснуться наружу, неукротимым потоком захлестывая кричащее сознание… Варк лишь помог, подтолкнул спящего Зверя… Давно ли он сам бросался на Ярроу, плача злыми слезами бессилия? Кажется, вечность прошла… и действительно – прошла…

Сигурд поначалу пытался прислушиваться к разговору Даймона с новоявленным бесом – это, значит, с Отцом, что ли?! – но разобрать ничего не смог и бросил это бессмысленное занятие. Он шел, незряче глядя перед собой, и вновь и вновь прорывался сквозь кусты, взмахивал мечом, летел в шиповник; и смеялся надменный Бледный Господин, впуская в себя бесполезный клинок, и горел от второго удара, удара этого молодого, веселого парня, совершенно обычного, земного, своего…

Своего?!

Марцелл неожиданно замолчал и повернулся к Сигурду, внимательно глядя ему в лицо, – только не в глаза, а рядом и чуть мимо. Тяжелый взгляд, но не такой как у Даймона, а такой, какой был у наставника Фарамарза во время учебных боев…

– Ты мне не веришь, – отчетливо произнес Марцелл и вздохнул. И даже не вздохнул, а так! – набрал полную грудь воздуха и процедил его сквозь сжатые зубы. – Ты мне не веришь. Тебе нужен маскарад. Варку ты веришь – еще бы… туман, алые зрачки, неуязвимость… А мне не можешь. Ну хочешь – руку отрублю? Или ты мне отруби… Сигурд неверующий…

– Руку не надо, – помолчав, сказал Сигурд. – Дурость все это… Ответь на вопрос, Марцелл, – там, в Пенатах Вечных, они почему-то не хотят отвечать… Что было в начале? – нет, не в самом начале, а тогда еще, когда бесы были гладиаторами в Согде? Я так понимаю: арена, зрители, а они дерутся… Арена – понятно, зрители – понятно, дерутся – плохо понимаю, но в общем – ясно… А все вместе – не понимаю… Как это – драться на арене для зрителей? Сможешь объяснить – поверю, что ты бес.

Марцелл долго не отвечал, переводя взгляд с Ярроу на Солли, и желваки играли на его крутых скулах. Сигурд уже пожалел о сказанном, потому что чувствовал – сунул пальцы в живое, в кровь и мясо, в самое-самое… Но обратного пути не было.

– Объясню. Но потом не скулите… Стань сюда… нет, левее… а ты – сюда…

Солли послушно встал напротив Сигурда и посмотрел на Марцелла. Тот внезапно поднял голову, и его узкие глаза, похожие на суровые бойницы, распахнулись и обрушили на Изменчивого и Девятикратного небо – блеклое, выгоревшее, горбатое небо… а потом песок запорошил им глаза, и подбадривающие вопли огромной, немыслимой толпы накатились и растворились в жарком шелесте…

Желтый песок арены, казалось, обжигал глаза. Я поморгал воспаленными веками и медленно двинулся по дуге западных трибун, стараясь оставлять центр строго по левую руку. Я был левшой. Некоторых зрителей это почему-то возбуждало.

В центре арены бесновался бес. Хороший, однако, каламбур, не забыть бы… Аристократы ценят меткое словцо, и похоже, сегодня вечером я выпью за чужой счет… Бес протяжно выл на высокой, режущей слух ноте, взбрыкивал окованными сталью копытами и без устали колотил себя в оголенную волосатую грудь. Он уже разодрал себе шкуру в кровь шипами боевых браслетов, и их гравировка покрылась тусклым, запекшимся пурпуром. От когтей, равно как и от хвоста, отказались еще в Старой Эре, потому что их крепления вечно ломались, когти слетали с пальцев, а хвост больше путался в собственных ногах, чем подсекал чужие. После какой-то умник придумал шипастые запястья, и тогда же ввели узкий плетеный бич с кисточкой на хвосте – для сохранения традиций. Новинки прижились, бич так и прозвали «хвостом», но многие бесы все же предпочитали нетрадиционное оружие. Я, например, предпочитал, и ланисты нашей школы слова никогда поперек не говорили… А хоть бы и говорили… Я махнул рукой в адрес впавшего в амок беса, и солнце на миг полыхнуло по широкой поверхности моей парной «бабочки». Трибуны загудели от восторга, я незаметно поморщился и сделал еще один шаг. Второй тесак болтался на поясе, и мне было лень его доставать. И так сойдет…

Скука. Скука захлестывала меня серым липким потоком, она обволакивала мое сознание, заставляя думать о чем угодно, кроме происходящего вокруг, – и я ощущаю ее почти физически, вечную вязкую скуку, свою и тщательно притворявшегося беса. Я шел по кругу, он ярился в центре, но зрители, к счастью, не видели наших глаз. Ну что ж, на то мы и бесы…

Я подмигнул ему: давай, брат, уважим соль земли, сливки общества, и кто там еще соизволил зайти сегодня в цирк из свободных граждан… Давай, брат, пора – и он понял меня, он легко кувыркнулся мне в ноги, стараясь достать, дотянуться, зацепить рогом колено. Я сделал шаг назад, подкова копыта ударила у самой щеки, и пришлось слегка пнуть беса ногой в живот, держа клинок на отлете. Рано еще для кровушки… жарко…

Он упал и, не вставая, махнул «хвостом». Я увернулся и снова пошел по кругу.

Выкладываться не хотелось. Для кого? Игры Равноденствия еще не скоро, и к нам забредали лишь ремесленники со своими толстыми сопливыми семействами, бездельники с окраин, да унылые сынки членов городского патроната. Все это были солидные, полновесные граждане, у всех у них было Право, и плевать я на них всех хотел.

Я облизал пересохшие губы и сплюнул на бордюр манежа. Плевок чуть ли не задымился. Бес проследил его пологую траекторию и твердо взглянул мне в лицо.