Принцесса на алмазах. Белая гвардия-2 - Александр Бушков

— Так, — сказал Мазур. — Отсюда автоматически вытекает, что у вас там есть свой информатор? Который может расхаживать по всему дому — в виде, скажем, лакея?

Мтанага не вилял и не крутил. Он сказал так непринужденно, словно речь шла о самых житейских вещах:

— Ну разумеется. Как же без информатора? Приглядывать нужно за всеми. Я вам скажу больше: таких информаторов разоблачить бывает труднее всего, и они могут продержаться очень долго. Потому что не стараются проникнуть тайком в кабинет хозяина, чтобы сфотографировать бумаги на столе и никому не задают лишних вопросов. Задача одна — смотреть и слушать в оба. Единственное, на чем его можно приловить — встречи со связным, но они законспирированы со всем тщанием.

— Подождите, — сказал Мазур. — Получается, что министр был замешан…

— Далеко не факт, — решительно мотнул головой Мтанга. — Есть, конечно, некая вероятность, что он и люди наподобие него как раз и стояли за убийством Папы. И отнюдь не потому, что работали на кого-то за границей. Видите ли, это весьма своеобразная публика. Они вполне могли решить, что Папа трясет с них слишком много, и с Натали во главе страны им будет легче управиться. При всем ее уме и твердом характере ей, все же, согласитесь, пока что во многом далеко до Папы. Я не стал бы безоговорочно отбрасывать эту версию: ни капли политики, чистейшей воды экономика, только и всего. Хватало прецедентов. Хотя… Ничего нельзя утверждать точно, мы с вами пока что в тупике, согласны?

— Согласен, — сказал Мазур. — Но, если строить версии… Сам он, допустим, не причастен, и то, что произошло — дело рук «Даймонд», которую стоит подозревать в первую очередь. Но ведь он не может не знать, как все было на самом деле.

Обязан знать. В силу своего положения. Подавляющее большинство населения скушало официальную версию — что Папа был убит как раз теми ворвавшимися в резиденцию заговорщиками. Благо три четверти из них угрохали парашютисты, и никто не явится с того света опровергать клевету. Даже многие из тех, кто видел, как из Папиного бунгало выходила в разорванном платье Татьяна, как туда кинулись Мтанга и Мазур с Лавриком, не успели ничего сообразить — тут же завертелись события. К тому же часть беззаботно выпивавших-танцевавших у бунгало попала под пули, а с уцелевшими Мтанга провел профилактические беседы, настрого велев держать рот на замке. И тем не менее… Труп исследовали врачи и эксперты по ядам, их, конечно, тоже настрого предупредили насчет молчания — но, во-первых, сам Мтанга несколько дней отсиживался в безопасном месте, а его ближайшие соратники, большей частью неизвестные публики, не пользовались столь жутковатым авторитетом. Во-вторых, кто-то из знавших правду мог оказаться шпионом, которых олигархи, в свою очередь, приставили к Папе — чтобы смотрели и слушали, не предпринимая никаких активных действий. Мтанга прав: таких разоблачить очень трудно, и продержаться они могут долго. Как бы там ни было, уже достоверно известно: верхушка знает подлинную правду, не выпуская ее за пределы своего узкого крута. Узок круг этих капиталистов, страшно далеки они от народа…

— Безусловно, знает, — кивнул Мтанга. — Но тут есть свои нюансы. Начнем не с главного. Акинфиев мог с честнейшим видом пожаловаться старому другу на злодейку-судьбу, сокрушаться, что доченька, в которой он души не чаял, за его спиной связалась то ли с чужой разведкой, то ли с заговорщиками — ах, эти современные дети, с ними столько хлопот, такое беспокойство порой доставляют родителям… Министр мог и поверить… или сделать вид, что верит. В конце концов, против самого Акинфиева и у нас до сих пор нет ни малейших улик, согласны? Ни малейших.

— Согласен, — зло вздохнул Мазур.

— А теперь — главное. И министр, и Акинфиев входят в здешнюю элиту. Я не о резко разбогатевших, не о скоробогачах, которых как раз стараются держать на дистанции. Это именно элита, наподобие старой британской аристократии. Практически все они являют собой династии. Корни состояний уходят еще в колониальные времена, и у черных, и у белых. Иногда даже — конец прошлого столетия. Видите ли, нужно отдать французам должное: они с черными обходились, в общем, с некоторым даже либерализмом. Полностью равными себе не считали, но определенную терпимость проявляли и воли давали не в пример больше, чем другие. Не было того дикого высокомерия и отчужденности, что проявляли в своих колониях англичане, и уж безусловно, они никогда не зверствовали так, как бельгийцы в Конго. Так что в колониальные времена были и черные офицеры, и предприниматели, и чиновники — не на верхних ступеньках лестницы, но и никак не на самых нижних. Те, кого англичане называют «парни в старых школьных галстуках». Их не так уж много, и это — совершенно замкнутый круг, наподобие английских самых престижных клубов. Можно сидеть на мешках с миллионами, но так и не проникнуть туда. У Акинфиева нет миллионов, но он-то как раз член клуба — не единственный такой, кстати. Он — свой. Далеко не во всех африканских странах есть такая элита, «старые школьные галстуки», но у нас она имеется. И у них свой образ мышления. Даже если министр прекрасно знает, что именно Акинфиев все это устроил, он его, тем не менее, спрячет. Так уж рассуждают эти господа: лидеры приходят и уходят, и на них, по большому счету, плевать: главное, элита остается в полной неприкосновенности, Им плевать, — проговорил Мтанга не без горечи. — Пока дело не касается их лично. Такие уж люди…

Он вздохнул и закурил очередную забористую сигаретку. Мазур сказал, тщательно подбирая слова:

— Судя по тому, что вы достоверно знаете, что Акинфиев там, но ничего не предпринимаете…

— Да давайте уж без дипломатии, — уныло махнул рукой Мтанга. — Меня это нисколечко не обидит и не унизит, я привык к сложившемуся положению дел… Да. Никто из них мне не по зубам. Разве что кто-то из них на официальном приеме вдруг достал пушку и при большом стечении народа стал палить в Папу… Но от них такого подарка судьбы не дождешься, своими руками они ничего не делают. Это дилетанты, не знающие наших условий, порой с умным видом трещат о всевластии диктаторов и всемогуществе тайной полиции. Ну, а на деле — у нас, по крайней мере, и еще можно назвать несколько стран — обстоит чуточку иначе. Неписаные, но железные традиции. Я попросту не могу послать туда группу захвата. Они меня сожрут, моментально сомкнувшись в волчью стаю. И Папа в случае чего не уберег бы. К ним всегда с осторожной уважительностью относились все наши правители, включая — хотя и был, между нами говоря, тиран, за что и шлепнули, но чувство самосохранения и у него было на должном уровне… Так что, признаюсь откровенно, руки у меня связаны. Особенно сейчас…

Мазур прекрасно понимал, что скрывается за последней фразой. Сейчас, собственно говоря, безвластие и безвременье. Натали остается не более чем главой Толунго, этого Верховного Женсовета — а это всего-навсего совещательный орган, с которым Папа согласно старинным традициям иногда держал совет (хотя выполнял лишь те наставления, которые его устраивали, а неугодные умел очень дипломатично отклонять). У Натали — ни единого официального поста, никаких властных полномочий. Председатель Толунго и командир женского батальона. Все. Трон пустует, место главнокомандующего вооруженными силами, как и полдюжины других ключевых должностей, которые предусмотрительно занимал Папа — вакантны.

Страна до сих пор не сорвалась в кровавую неразбериху исключительно оттого, что элита, о которой говорил Мтанга, да и большая часть истеблишмента вполне одобрительно относится к идее коронации. И никакой реальной власти у Натали нет…

— Если вернуться к Акинфиеву… — сказал Мазур. — У нас и в самом деле нет ни малейших доказательств, что он причастен. Поскольку хороший сыщик никогда не должен отбрасывать все версии, теоретически можно допустить, что он и в самом деле ни при чем, что девку вербовал, учил и направлял кто-то другой. Но почему же он в таком случае сбежал? Он мог преспокойно оставаться на месте, пить коньяк из горлышка и жаловаться всем и каждому — ну, учитывая обстоятельства — довольно узкому кругу — какую свинью ему подложило родимое чадушко… Коли уж он, как вы заверяете, «парень в старом школьном галстуке», вы бы вряд ли его арестовали бы, верно?

— Верно, — мрачно покивал Мтанга. — Я бы мог всего лишь его допросить со всей возможной деликатностью и вежливостью, Боже упаси, не вызывая к себе, пришлось бы самому приехать. Как же иначе, коли он из неприкасаемых… Пожалуй, вы правы: именно то, что он скрылся, и означает, что он замешан. Иные косвенные доказательства сильнее прямых улик. Вполне возможно, скрыться на всякий случай ему посоветовали его шефы — у него должны быть какие-то шефы, если он, в чем у меня все больше уверенности, все же чей-то здешний резидент… Но я ничего не могу сделать. Не сомневаюсь, что и французы тоже — они прекрасно знают местные условия, не зря чертов пройдоха, месье Жак с огромным удовольствием свалил всю грязную работу на вас…