Ожерелье для дьявола - Жюльетта Бенцони

— Если я вам не скажу, вы никогда не угадаете. Я не побоюсь сказать вам. Идея очень революционна. Эта площадь будет существовать, когда я прикажу разрушить Бастилию.

— Бастилию? Ваше Величество, не сплю ли я?

— Да, я об этом много думаю. Эта старая темная крепость оскорбляет мой взгляд, когда я проезжаю мимо. Она безобразна, ветха, черт возьми, мы же живем не в средние века. И вдобавок, она перегораживает всю улицу Сент-Антуан. Кроме того, она не используется… или почти не используется. Достаточно других тюрем для мошенников Парижа. Что вы на это скажете?

Рошамбо поклонился.

— В том, что король — отец своего народа, я никогда не сомневался, а вот этот молодой человек может лишь аплодировать обеими руками разрушению государственной тюрьмы.

Улыбка, озарявшая полное лицо короля, исчезла. Он поставил макет на место с некоторым сожалением, медленными шагами, с руками за спиной, прошел к своему столу, но не сел за него. Когда же он вдруг повернулся, встревоженный Жиль увидел, как он преобразился. Любезный дворянин, ученый — все это ушло. Перед ним был именно король, отмеченный величественностью. Вопреки злоязычию Людовик XVI отлично умел преображаться, когда это было необходимо.

— Что такое? Почему этот молодой человек может оказаться в Бастилии? Насколько я понимаю по его наградам, это один из ваших солдат?

Ваше имя, сударь.

Жиль, вытянувшись в струнку, ответил:

— Шевалье де Турнемин де Лаюнондэ, сир.

Лейтенант запаса драгун королевы.

— В запасе? По какой причине?

— С высочайшего соизволения короля я получил разрешение на службу в Испании. Недавно я был помощником бригадира гвардии Его Величества короля Испании.

— Он мне совсем не нравится. Мне совсем не нравится также, чтобы мои солдаты служили под другими знаменами. Черт побери, ну и занесло же вас! После Америки — Испания. Во Франции вам служить уже не нравится. Да, мне кажется, что я вас видел.

— Я имел честь быть представленным королю герцогом Лозеном в связи с победой под Йорктауном. На нас была возложена честь объявить об этой победе Вашему Величеству.

— Вспомнил. Вы товарищ по оружию маркиза де Лафайета. Вы тот самый лесной охотник, воюющий по индейским обычаям. У вас было имя какой-то птицы?

— Имя Кречета, сир.

— Именно так. И я тогда сказал, что хотел бы у вас поучиться охотиться по-ирокезски, но вы больше не появились.

— Я не осмелился, сир.

— И напрасно. Также напрасно вы отправились на службу к моему испанскому кузену. Расскажите-ка мне вашу историю, я хочу понять, почему вы можете заслужить Бастилию.

У Жиля перехватило дыхание. Он посмотрел на Рошамбо умоляющим взглядом, тот перехватил этот взгляд. Он с внимательным беспокойством следил за развитием разговора и решил, что настало время вступить в него.

— Сир, — начал он, стараясь смягчить голос. — Если король позволит…

— Что еще?

— Я ознакомлю его с фактами. Это дело серьезное… во всяком случае, даже деликатное, очень деликатное. Я боюсь, что шевалье перед Его королевским Величеством…

Кулак короля обрушился на стол, все бумаги подпрыгнули.

— Что вы мне там поете, Рошамбо! Вы пытаетесь мне доказать, что я устрашил этого молодого человека, который не боялся ни дикарей, ни англичан, которые часто бывают не менее дикими. Не вмешивайтесь. Если он сумел попасть в такое положение, то я думаю, что он сумеет сам признаться в этом. Во-первых, какова главная статья обвинения?

— Оскорбление королевского достоинства, сир.

— Как?

От взрыва внезапного гнева лицо его стало кирпично-красным. Рошамбо поспешил добавить:

— По отношению к Ее королевскому Высочеству принцессе Астурийской, сир. С королевского позволения я скажу, что оскорбление невольное, но… обязательное.

— А?!

Воцарилось неуверенное молчание. Затем король вздохнул, откинулся на спинку кресла.

— Ну хорошо, шевалье, расскажите мне вашу историю.

— Да позволит мне король еще раз сказать, что я не хочу оправдывать себя, обвиняя женщину. Я виноват, хоть и получал какое-то удовольствие. Если Испания потребует моей головы, пусть Ваше Величество ни секунды не колеблется, чтобы ее отдать. Но я прошу вас сохранить мою честь.

Я бретонец, сир, и дорожу ею. Верный Богу и моему королю, я отбрасываю обвинение в колдовстве и богохульстве, и если мне суждено умереть от палача, то пусть это будет топор, сир, это достойно для дворянина, но не костер — это достойно лишь идолопоклонников.

Людовик XVI ничего не ответил. Он долго смотрел на молодого человека, затем, опустив голову на грудь, погрузился в глубокое раздумье. В зале воцарилась тишина, слышалось лишь тихое позвякивание маятника больших часов на камине.

Застыв в почтительной позе. Жиль едва осмеливался дышать, а стоящий позади него генерал также стоял затаив дыхание. Оба ожидали приговора, который будет произнесен королевскими устами.

Снова вздохнув, Людовик XVI поднял наконец голову.

— Поднимитесь, сударь, — сказал он ласково, — и слушайте.

В этот момент вошел дежурный дворянин, сопровождавший их в этот зал, и объявил о визите графа де Верженна, министра иностранных дел.

Министр появился сразу же вслед за ним как человек, не имеющий времени на ожидание. Его служебное положение давало ему право визита к королю во всякое время.

Заметив Рошамбо, которого он хорошо знал, он остановился и поприветствовал его. Его взгляд на мгновение остановился на молодом лейтенанте драгун, на награде, сияющей на его груди. Он улыбнулся, что делал крайне редко и потому очень привлекательно. Искусство очаровывать других вовсе не было изучено этим крупным государственным деятелем, этим скрытным дипломатом, чья деятельность могла быть оценена только очень сведущими в

трудной профессии дипломата. Человек высоких взглядов, с настоятельной потребностью служить своей стране, он презирал придворных куртизан, что стоило ему почти полного отсутствия друзей в высшем свете. Он не интересовался сильными мира сего, потому что не хотел быть их игрушкой. Королева, как когда-то Шуазеля, не любила его. Кроме того, ему ставили в упрек его женитьбу по любви на женщине «без имени», некой госпоже Тесте, когда он был послом в Константинополе. Это едва не разрушило всю его карьеру и вынудило его удалиться на два года в свое поместье Тулонжон в Бургундии.

Но Людовик XVI любил его и умел ценить его заслуги. С тех пор, как тот стал министром иностранных дел, он получил право обсуждать договор о признании независимости Соединенных Штатов. Кроме того, ему отличным образом удавалось поддерживать равновесие в Европе, сотрясаемой притязаниями Фридриха II Прусского, Иосифа II Австрийского, Екатерины II Российской, но при этом общественное мнение никоим образом не замечало его заслуг.