Я тебя давно ждала - Ирина Геннадьевна Петрова

жизни, нельзя заменить другим. Все, что я могу – это быть рядом и заставить тебя думать только обо мне, но не так, как он, через боль и страдания, а просто стать твоим миром, именно миром, спокойствием и прохладой.

– И все-таки сейчас самый подходящий момент, – я поцеловала его в губы, поцелуй затянулся так, что я еле перевела дыхание.

– Заниматься этим в машине среди зимы – не самый подходящий момент, вспомни, сколько на тебе одежды, детка, – он пересадил меня на пассажирское сиденье.

– Ужасно хочу домой, – я закусила губу.

Прятаться дома оказалось интересным занятием – всю весну мы смотрели фильмы, читали книги, готовили не совсем съедобные пиццы – и без прогулок по лужам, зато никто не заболел. Мы признавались друг дружке в любви – и теперь я точно знала, что не обманываю себя, планировали нашу сумасшедшую свадьбу, при этом число не уточнялось – зачем, все равно этому событию быть, а каждые выходные изображали из себя «бывших», как мы это называли.

Мы никогда не ссорились – да и как такое возможно с человеком, которого ты знаешь, кажется, лучше, чем самого себя. Наверняка в типичном опроснике для пар мы бы взяли первое место. Максим знал мой размер ноги, любимый запах, девичью фамилию мамы, бабушки, сколько мне было лет, когда у меня выпал первый молочный зуб, он мог назвать имена моих любимых актеров, книгу, которую я могу перечитывать каждую неделю, он знал, что я люблю есть, пить – и все это в зависимости от времени года, дня недели и моего настроения. В свою очередь, я могла назвать десятку лучших мировых барабанщиков, знала подробности каждого его романа, начиная со школьных лет, помнила список продуктов, на которые у Максима аллергия, группу крови, его любимую зубную пасту, цвет постельного белья, на котором он никогда не будет спать, имя, что ему дали при крещении. И мы не спорили. Никогда. Конечно, я знала, что это вопрос времени и даже боялась представить, к каким последствиям приведет наша первая ссора.

Были первые дни жаркого июня, мы с ним сидели на кухне и решали, чем заняться вечером. Выходить вдвоем в театр или кино было вполне приемлемо для нашего уровня конспирации, потому что в этом не было ничего из ряда вон выходящего. Эти двое, как обычно, проводят время вместе. Но вот с местом мы все никак не могли определиться – я хотела в кино, а Максим – в клуб, что я считала, наведет на нас лишние подозрения. И в этом пустяковом, конечно, вопросе, мы не могли найти компромисс. Казалось, от этого выбора будет зависеть наше разоблачение, как пары, давно переставшей быть в статусе «бывших».

Спор шел на повышенных тонах, отчего мне захотелось хоть как-то остановить это безумие.

– Хорошо, – я достала из холодильника кубики льда и бросила их нам в стаканы с водой, – мы остаемся дома.

– Что значит «остаемся дома»? Мы должны прийти к чему-то, иначе зачем весь этот спор? – Максим был в одном полотенце, повязанном на бедрах, мы только что принимали душ. На мне также из одежды, кроме махрового полотенца, ничего не было.

– Вот именно, зачем спорить, если просто можно остаться дома, – я встала, чтобы уйти, но Максим резко схватил меня за запястье.

– Мы должны решить этот вопрос, – он продолжал сидеть на стуле, сверля меня суровым взглядом.

– Пусти, – я дернулась, но он только сильнее сжал мне руку.

– Мне больно, – воскликнула я, но он лишь взглядом указал на стул, намекая, что разговор не окончен.

– Ты меня не слышишь? – на глазах появились слезы, конечно, не от боли, а от обиды.

– Слезы оставь для каких-нибудь глупых мальчиков, – он усмехнулся.

На меня нашла волна негодования – я сейчас плачу от того, что он делает мне больно (и пускай я плачу не от этого, но все же я именно это имела ввиду), а мой Максим не обращает на это никакого внимания, будто я лгунья, которая собралась манипулировать им с помощью слез. Я тут же перестала плакать и, что было сил, дернула руку, освобождаясь от его пальцев. Как только мне это удалось, я инстинктивно отшатнулась в сторону от него.

– Ну вот, что и требовалось доказать, – сказал он холодно, – тебе вовсе не было больно, ты просто насмотрелась глупых шоу. Если нет аргументов в споре – расплачься, он сразу обо всем забудет, – Максим говорил тоненьким голосом, копируя девушек из телевизора.

– Раньше ты утешал меня, когда я плакала.

– То были искренние чувства, а это – игра на нервах, не больше, я не хочу, чтобы между нами была вся эта дрянь.

– Ты сделал мне больно, – я отчеканила каждое слово и поспешила в спальную комнату.

Максим так и не пошел за мной, более того – на протяжении всего дня он гордо сидел в гостиной, смотря что-то по телевизору. Мы изредка выбирались из своих комнат, но при этом не пересекались.

Вечером он зашел ко мне, я как раз только закончила делать маникюр и собиралась почитать книгу. Максим, ни слова не говоря, стал целовать меня, при этом постепенно расстегивая мой джинсовый комбинезон. Я оттолкнула его.

– Что происходит? – я осторожно стала одеваться.

– Хочу у тебя спросить тоже, но, кажется, я понял – метод тупых куриц в действии, – он снова заговорил не своим голосом, – если эта бесчувственная скотина ничего не поняла, не давай ему. На первый раз хватит пары дней, а лучше всего – неделю.

Я хотела выйти из комнаты, но он уже стоял в дверях.

– Пропусти меня, – я шагнула назад, чтобы он не смог дотянуться.

Все превращалось в какой-то кошмар, он рассмеялся и снова схватил меня за руку, я пыталась освободиться, он мне не позволял, в итоге это переросло в потасовку, как в фильмах. В коридоре я почувствовал свободу и побежала в ванную комнату, закрылась на замок и расплакалась. Неужели это я и Максим – те двое сумасшедших, сцепившихся, будто кошка с собакой.

– Открывай, что за глупости! – он со всей силы стукнул в дверь.

– Я тебя боюсь! – у меня началась истерика – слезы уже невозможно остановить, было жутко, хотелось проснуться, рассмеяться над розыгрышем – но это все происходило наяву и по правде.

– Нам нужно просто поговорить, – он стал спокойнее.

– Я тебя прекрасно слышу, – мне случайно удалось увидеть свое отражение в зеркале – и до такого состояния меня довел тот, кто обещал любить, не принося страданий.

– Во-первых, я не тупица,