Фальшивая графиня. Она обманула нацистов и спасла тысячи человек из лагеря смерти - Элизабет Уайт

Глава 12

Спасение

В конце августа 1943 года на люблинском центральном кладбище ряд за рядом появлялись свежие могилы, где лежали тела изгнанников из Замосця, слишком поздно освобожденных из Майданека или с Крохмальной. Детей умерло столько, что в городе не хватало для них гробов, и трупы хоронили в мешках[176].

Судьба перемещенных, освобожденных из Майданека, оказала серьезное воздействие на жителей Люблина, укрепив в них решимость бороться с немецкими оккупантами. В результате расширилась и сеть АК, с которой сотрудничала Янина. Теперь этой сетью командовала Ирена Антошевская из Центральной подпольной опеки (Centralna Opieka Podziemia на польском), известной как ОПУС – организации внутри АК, которая помогала заключенным участникам Сопротивления и организовывала свои ячейки в тюрьмах и лагерях. Будучи хозяйкой ресторана, Антошевская обслуживала немцев в зале, пока в подсобных помещениях ее коллеги из АК собирали посылки для лагерей. Она получала продукты для этих посылок, собирая пожертвования у владельцев поместий и продовольствие, которое АК похищала с немецких складов. Янина выдала ей удостоверение официального поставщика ГОС, чтобы она могла объяснить немецким инспекторам, почему ввозит большое количество продуктов из деревни в город[177].

В ОПУС входила и ячейка Сатурнины Мальм, собиравшей передачи для узников Майданека по ночам в своем доме с помощью семьи и коллег. Посылки им приходилось отправлять по почте, потому что Людвик Кристианс, глава люблинского отделения польского Красного Креста, запретил своей организации принимать их для доставки. Он боялся, что власти Майданека запретят Красному Кресту доставлять что-либо, если обнаружат, что часть посылок поступает от людей, не являющихся родственниками заключенных[178]. Чтобы избежать подозрений, члены ячейки Мальм носили посылки на почту по очереди, использовали разные отделения и передавали их тем служащим, которым можно было доверять. Мальм также регулярно обменивалась записками с узниками Майданека через коллег из АК, работавших в лагере электриками. Они использовали небольшую избушку возле трудового лагеря на старом аэродроме в качестве передаточного пункта.

Мальм невероятно рисковала, но в конце августа 1943 года пошла на риск еще больше. Относя корреспонденцию на передаточный пункт, она разминулась с большой группой еврейских женщин, сопровождаемых эсэсовской охраной, – группу гнали вдоль железнодорожных путей от старого аэродрома в сторону Майданека. Это была часть из одиннадцати тысяч евреев, отправленных в Майданек в августе и сентябре из гетто в Белостоке. Мальм отошла от дороги, чтобы избежать столкновения с СС, но внезапно кто-то дернул ее за руку. Обернувшись, она увидела перепуганную четырнадцатилетнюю девочку с умоляющими глазами, которой каким-то образом удалось незамеченной оторваться от группы. Мгновенно приняв решение, Мальм прижала ее к себе, скрыв от глаз охраны. Муж Мальм Миколай помог провести девочку к ним в дом, где супруги спрятали ее на чердаке. Сознавая огромную опасность, которой жена их подвергла, Миколай Мальм только и сказал: «Что же это будет…»

Девочку звали Сара Рот – она единственная выжила в своей семье. Сара могла бы сойти за польку, но она плохо говорила на польском и акцент сразу выдал бы ее, заговори она. Мальм дала ей книги на польском, чтобы девочка читала их, сидя днем на чердаке. По ночам она выводила ее на улицу, чтобы та подышала свежим воздухом, и учила польскому произношению. Сара все схватывала на лету и очень скоро свободно говорила и писала на польском. С помощью директора приюта Мальм удалось раздобыть Саре документы умершей польской девочки. Сара пережила войну под именем Ядвиги Наремски[179].

Янине казалось, что ее работа в ГОС больше похожа на вычерпывание воды из тонущей лодки. У люблинского комитета поддержки не хватало ресурсов, чтобы обеспечить всех перемещенных, освобожденных из Майданека и с Крохмальной, которых они расселили в графстве Люблин. На Крохмальну продолжали поступать тысячи поляков, захваченных при антипартизанских операциях, а Департамент занятости теперь настаивал на немедленном освобождении всех, признанных негодными для работы, под опеку комитета, который должен был находить для них место жительства. Пункт помощи на улице Бетонова был настолько переполнен, что людям приходилось стоять по ночам. Скжинский и Янина уже год пытались получить разрешение на устройство в Люблине приюта, но не могли добиться ответа от городских властей. Люблинские госпитали были забиты и выписывали подопечных комитета до того, как те успевали полностью поправиться. Единственным местом, где комитет мог их разместить, была школа. В здании не имелось коек, и пациенты спали на полу. С приближением учебного года городская администрация потребовала, чтобы комитет освободил здание[180].

Усилия Янины по помощи заключенным Майданека тоже пропадали втуне. Хотя польские узники стали получать больше посылок, им не разрешалось переписываться с семьями – только возвращать открытки в подтверждение получения. Власти лагеря сократили доставки хлеба и продуктов для супа от ГОС. Тем временем СС и полиция усиливали рейды в графстве Люблин, хватая поляков на улицах и ссаживая их с общественного транспорта, чтобы отправить в Майданек. Возобновилась и практика захвата заложников. Полиция порядка – отделение немецкой полиции – устроила специальный лагерь для заложников на Поле 4 Майданека, и в начале сентября там содержалось около тысячи человек. Преимущественно это были поляки, схваченные в рамках акции по коллективному наказанию деревень, не поставивших предписанное количество продуктов или содействовавших партизанам. По правилам в заложники могли брать мужчин в возрасте от семнадцати до сорока лет, только одного на семью, и освобождать спустя четыре недели. В действительности заложниками зачастую оказывались целые семьи, а срок заключения в Майданеке растягивался вплоть до четырех месяцев. И хотя заложников к работе не принуждали, болезни и голод быстро оказывали свое действие, и большинство заложников умирало до освобождения или вскоре после него[181].

И все равно Янина надеялась, что новая расстановка сил в Люблинском округе поможет ей, и старалась пользоваться ситуацией, пока она длится. В отличие от Глобочника, новый начальник СС и полиции Якоб Спорренберг был склонен сотрудничать с гражданскими властями и подчинялся декретам губернатора Вендлера. С учетом роли губернатора в освобождении перемещенных из Замосця, Янина рассчитывала на его поддержку, добиваясь других освобождений или требуя у гражданских властей обратить внимание на неотложные нужды люблинского комитета поддержки. Скжинский проводил большую часть времени в восточных и южных графствах округа Люблин, поэтому Янина руководила работой в самом городе, включая взаимодействие с немецкими властями[182]. Однако статус не позволял ей обращаться к губернатору напрямую, и она позвонила князю Воронецкому в Краков.

Воронецкий связался с Вендлером, а тот приказал главе своей