Путь эльдар: Омнибус - Энди Чемберс

Это могло быть моментом истины, когда будущее станет ясным им всем.

Волновая Змея медленно скользила с рассчитанной скоростью, влача свой скорбный груз на Площадь Ваула. Она прошла сквозь коридор, который очистился от толпы, и замерла на месте перед подиумом Морфрэна. Люк позади транспорта с шипением отворился, откидываясь к земле, чтобы образовать наклонный трап.

После долгой и безмолвной паузы вниз по трапу спустились два Яростных Мстителя. Позади них следовали небольшие, самоходные антигравитационные носилки, на которых лежало покрытое плащом тело Айдена. На его груди свернулся золотой змей, словно уютно устроился для сна, но блеск его потускнел и, несмотря на попытки Мстителей уложить плащ со вкусом, чтобы не оскорблять эстетическое чувство утончённых Нэвир, он был покрыт пятнами и испачкан кровью. Позади носилок шли двое других Воинов Аспекта, образуя почётный караул из всего лишь четверых воинов, первый для ясновидца и последний для Жогана.

Наконец, заметно хромая и опираясь на свой посох, самостоятельно влача ноги по трапу, спустился сам ясновидец. Прежде, чем он достиг земли, он посмотрел вверх на группу, собравшуюся на подиуме, и утомлённо кивнул в знак приветствия. В его глазах светилось что-то ещё, что, возможно, было признательностью, надеждой или даже негодованием.

Яростные Мстители сопровождали носилки вдоль борта Волновой Змеи и мимо подиума Морфрэна. Они остановились на мгновение перед сыном Тейрту, вынудив Морфрэна посмотреть вниз на лицо отца, чтобы он мог увидеть, что зелёные глаза его отца были широко открыты, словно пристально смотрели на далёкий горизонт. Затем они заставили носилки подняться над серебряной наковальней, плавно уменьшая энергию так, чтобы тело Айдена мягко опустилось вниз на древний, церемониальный монумент, где когда-то лежали тела каждого Ясновидца из рода Ривалин, начиная с Гоури.

Собравшись с духом, Морфрэн спустился с подиума и приблизился к телу. Он посмотрел вниз и увидел боль, исказившую лицо, несфокусированные, сильно расширенные глаза и неестественно белую кожу, высушенную потерей крови. На него нахлынуло чувство облегчения. Не было никакой надежды на то, чтобы Айден выжил. Более того, он быстро осознал, что реально не было никакой причины ждать его смерти, прежде чем провести Церемонию Перехода.

Острое чувство победы, наконец, наполнило его разум.

Он вгляделся в лицо своего отца и улыбнулся. «Теперь ты в моей власти,» — пробормотал он, незаметно роняя капельку слюны в глаз Айдена.

Даже в предсмертном состоянии Морфрэн мог видеть нарастающий гнев своего отца. Он видел осознание того, что Морфрэн проиграл сражение с Ансгаром, и что теперь его собственные усилия возвратить ясновидца были напрасны. Теперь его смерть была бессмысленной. Никто не узнает о сражении с Эйнгил. Они просто будут помнить сокрушённого и истекшего кровью старого воина, лежащего, подобно трупу, на серебряной наковальне Ваула в ожидании, когда смерть возьмёт его.

Айони предсказала, что он умрёт после героической победы. Она сказала, что он перейдёт в бассейн душ Каэлора в Святыне Флюир-герна, во время большой и величественной общественной церемонии. Она сказала, что он станет прародителем следующего ясновидца, и что династии Тейрту и Ривалин сольются воедино. Это было причиной тому, что он пощадил эту мерзость, Элу Ашбэль, и этого ненавистного коротышку, Найса Ансгара. По этой же причине он позволили Кервину Ривалину жить в изгнании.

Не в силах вымолвить ни слова или даже сделать свои мысли слышимыми для кого-то ещё, Айден пристально смотрел вверх на злорадное и обрюзгшее лицо своего сына. Его зелёные глаза вспыхнули ненавистью. Он ненавидел Морфрэна за его глупость, его отвратительное разложение, и за сам тот факт, что он всё ещё был жив. Его выводило из себя, что Морфрэн возьмёт под контроль Дом Тейрту после его смерти. Он ненавидел себя за то, что был так ослеплён чувствами и жаждой славы, что должным образом не обдумал все возможные значения пророчества Айони.

Он ненавидел Айони за то, что она привела его в будущее, в котором была его гибель. Почему она так низко предала его? Она видела в будущем нечто, что было более важным, или просто была в союзе с Ансгаром? Он слышал при дворе сплетни о её отношениях с Бедвиром, но не обратил на них внимания. Он ненавидел Каэлор: запутанную эмоциональную политику, двуличную приверженность вечному миру под вечной угрозой войны, ужасающее и пагубное несоответствие стилей жизни Нэвир и остальной части искусственного мира, и невообразимую, близорукую забывчивость Олипсина, который продолжал жить так, словно всё шло прекрасно. Казалось, вся система была нарочно продумана так, чтобы поддерживать и усиливать потакание придворных своим прихотям, словно бы они являлись приверженцами чего-то вроде отвратительного, давно отжившего культа удовольствий.

Когда он смерил взглядом ненавистное и отвратительное лицо Морфрэна, он впервые понял, что должен был делать со своей властью. Как он был обманут возлюбленной Владычицей Айони, также он был обманут Каэлором. Вместо того чтобы тратить свою жизнь, энергию и воинов во имя порочных и разложившихся социальных институтов Каэлора, вместо того, чтобы прилагать усилия, чтобы поддерживать древний режим Ривалина и управлять как его законный представитель, он должен был попытаться свергнуть Ривалина и весь его Олипсин в целом.

Вместо того чтобы сражаться против Ансгара, он должен был заключить союз с благородным Бедвиром и преобразовать Каэлор в общество воинов, дисциплинированное и великолепное, как легендарный Биель-Тан. Впервые он осознал, что позволил напыщенным Нэвир разделить военные дома из внешних пределов, заставив его чувствовать себя низшим, заставив его считать, что он должен был страстно желать покровительства ясновидца и быть благодарным за это, словно сам Каэлор был бы немыслим без династии Ривалин и её Власти.

Он полагал, что Нэвир были наивны и неспособны к пониманию власти меча, тогда как фактически они были проницательны и коварны, используя жажду крови других, чтобы вести битвы за них, самим оставаясь в непреходящей роскоши. Они действительно презирали воинов, но Айден ошибался, думая, что Нэвир не могли понять их значимости.

Всё это было обманом, и в свой последний момент истины Айден был в ярости от тех злодеяний, которые он совершил во имя ясновидца. Со своим последним дыханием, он увидел промелькнувшее в его разуме лицо Бедвира и осознал, что патриарх Ансгара был самым лучшим эльдаром, которого он когда-либо знал. Затем он взглянул на слюнявое и дрожащее от возбуждения лицо Морфрэна и увидел образ будущего, которое он выковал для Каэлора.

Всё, что он мог чувствовать, была ненависть.

ВРАТА РИВАЛИНА, которые преграждали главный путь в Сентриум, были заперты. За ними, сквозь их таинственно просвечивающую конструкцию, Найс мог видеть сверкающие огни и блеск Двора Ясновидца. Было так, словно сам свет находился по ту сторону этих врат. В потускневших воспоминаниях отдалённого прошлого Найс был убеждён, что весь Каэлор выглядел также: сияющий и великолепный, подобно живому символу величия охватывающей всю галактику эльдарской империи. Теперь же контраст с теми областями, через которые прошли Ансгар, чтобы оказаться здесь, был разительным.

Домен Ансгар был истощён и приходил в упадок после многих лет лишений и тирании, и даже менее впавший в немилость и расположенный ближе к центру домен Эочайн имел признаки того же самого истощения ресурсов и упадка. Из Каэлора постепенно выкачивали все соки.

Сентриум блистал как бриллиант в сердце Каэлора, сияющий и древний, словно бы не тронутый беспорядками и страданием, которые разрушали Каэлор перед началом Династических войн. Каким-то образом ему удалось сохранить своё величавое великолепие, несмотря на пропитанные кровью разрушения, которыми изобиловала оставшаяся часть искусственного мира.

Когда Найс заставил свою армию замереть примерно в ста метрах от врат, подняв вверх кулак в знак остановки, когда он гордо стоял под своим знаменем на орудийной платформе во главе вооружённых сил, он смог себе представить, как другой эльдар был опьянён этим зрелищем: видом красоты и совершенства, изящества и культуры. Это было чувство, в котором, казалось, воплощался высший идеал условий жизни для внешних пределов, и он интуитивно понял, что часть старой эльдарской дамашир страстно желала этого.

Где-то в памяти его рода он знал, что самые первые эльдары, которые достигли звёзд во время самого рождения галактики, сделали это из веры, что звёзды принесут им изобилие и помощь в будущем. Первые эльдары, которые погрузились в варп и начали строить Паутину, думали главным образом о материальном богатстве, которое принесёт мгновенное путешествие сквозь пространство. Они думали о возможностях свободы, которые открывались таким грандиозным прорывом вперёд. Они думали о наслаждениях, в которых они могли бы потворствовать своим вкусам всё это нерастраченное время, и всех удовольствиях, которые могли быть найдены в новых частях галактики, внезапно ставшей в пределах их досягаемости.