Беломорские старины и духовные стихи. Собрание А. В. Маркова - Автор Неизвестен

По обилию сказателей и разнообразию былинных сюжетов обследованная мною местность принадлежит к выдающимся. Кажется, нигде не было найдено такого множества старин на сравнительно небольшом пространстве поселений. В двух селах Зимней Золотицы, заключающих в себе около 170 дворов, можно найти, как я указал выше, не менее 24 сказателей и сказательниц; таким образом, одно из таких лиц приходится дворов на 7. Некоторые былинные герои пользуются такой популярностью, что дети, как говорила А. М. Крюкова, называют себя в играх их именами: «я — Васильюшко Богуславьевич, я — Илья Муромец». Несмотря на это, есть признаки, указывающие на недолговечность былинной традиции. По словам 77-летнего сказателя Крюкова (III), в старину сказателей было больше; тогда только и забавы было, что слушать старины да биться кулачным боем. Теперь же они понемногу выводятся: младшее поколение более любит читать или слушать сказки и повести. Я могу указать только 3—4 сказательниц, которым менее 30 лет; большинство же певцов и певиц — люди пожилые.

Передача старин от одного поколения другому в Золотице, как везде, где сохранились былины, совершенно случайна. Не только нет людей, которые специально занимались бы сказываньем старин и этим снискивали себе пропитание, но и в записанных мною текстах нет следов, указывающих на профессиональных певцов. Если сказатель обращается к своим слушателям, то называет их «братцами»; про себя он говорит обыкновенно в единственном числе:

Ай мне спеть, мне-ка старинушку старинную (№ 37);

или:

Старине скажу конец, — больше нечего мне спеть (№ 28).

К былине он приступает обыкновенно просто, без прелюдий; если же и вносится в некоторых пересказах прибаутка, то она не имеет никакого отношения к личности певца или певицы. Так, Бурая начинает старину о князе, княгине и старицах (№ 115) следующим началом «погудки», известной ей и в отдельном виде (№ 116):

Старину-то сказать да старика связать,

Старика, братцы, связать да со старухою.

Еще это ведь чудо, братцы, — не́ чудо;

Еще есть-то как чудышко чудней того.

Но Васильева (см. биографию IV), а также Крюкова (№ 30), с Терского берега, сказывают эту старину без прибаутки. Весьма распространенная прибаутка,[701] в которой певцы, выражая почтение своим слушателям, говорят, что им не дорого угощение, а дорога беседа, состоящая из добрых и умных людей, — в северной переделке совершенно изменяет смысл комплимента слушателям и в былине о первой поездке Ильи Муромца (№ 107) является в таком виде:

Нам не дорого ни злато да чисто серебро,

Дорога наша любовь да молодецкая:

Да как злато-то, серебро минуется —

Дорога наша любовь не позабудется.[702]

И эту прибаутку прибавляют к былине посредственный сказатель Ф. Седунов (VIII) и Н. А. Лыткина (см. список сказателей, 7); лучшие же сказатели: Крюков (№ 68) и Пономарев,[703] непосредственно приступают к содержанию старины:

А как первая была поездка Ильи Муромца

А из Мурома до Киева, и проч.

Только одну прибаутку, прибавленную к старине А. М. Крюковой об убийстве Иваном Грозным своего сына (№ 37), можно считать унаследованной исстари на том основании, что она существует почти в тех же выражениях и в других вариантах этой старины. Вот эта прибаутка:

Ай мне спеть, мне-ка старинушку старинную,

Что старинную, старинушку бывалую,

Про того ли спеть царя, царя московского,

Про Ивана-та спеть все про Васильевича.

Начало этой прибаутки показывает, что старина поется сказателем для себя; между тем как из записи той же старины в Новгородской или Пермской губерниях[704] видно, что там старина когда-то пелась несколькими лицами по приказанию хозяина:

Прикажи, господи,[705] нам старину сказать.

Присутствие традиционных прибауток в былинах указывает на среду профессиональных певцов — скоморохов и калик, от которых они перешли к крестьянам некоторых губерний. Но население Зимнего и Терского берега не могло непосредственно перенять старины ни от скоморохов, которые, конечно, не заходили на крайний север России, ни от калик, которые хотя бывают зимою на Зимнем берегу, но поют только духовные стихи, да и тех, по словам крестьян, знают немного.

Как известно, в текстах былин весьма заметно личное влияние, вносимое певцом. Влияние это сказывается между прочим в складе стиха. Прослушанные мною сказатели настолько свыклись с обычным былинным размером, что вносят его и в такие старины, которые, как видно из других вариантов, были сложены совсем другим размером. Особенно это заметно в старинах А. М. Крюковой, которая пела былинным складом старины о Кострюке (№ 36), о Голубинной книге (53), о матери и дочери в татарском плену (57), о взятии Казани (58), похоронах Сеньки Разина (59) и рождении Петра I (начало № 60); таким же складом пел о Кострюке (№ 106, вторая половина) Чекалев, между тем как Крюков сохранял в этой старине (№ 85) ее оригинальный скомороший размер. Насколько легко сказатели переделывают всякий размер на обычный былинный лад, показывает следующий случай. После того как репертуар двух сказательниц, певших мне старины вместе, Бурой и Лыткиной (XI), уже истощился, они, желая получить еще гонорара, своим обычным былинным напевом запели следующее:

Из-за гор-то, да гор да крутых, высокѐх,

Из-за лесу-то, лесу тёмного,

Из-за тёмненького-то лесу дрёмуцёго

Выбегаёт-то конь, да лошадь добрая,

Лошадь добренькая была неезжа́лая,

Неезжалая лошадоцька постухме́нная,[706]

Да слуга-та моя, братцы, праворучная...

И таким складом они провели всю эту песню, весьма известную в Золотице, но обладающую другим размером:

Из-за гор-то, гор высокиих,

Из-за лесу, лесу темного,

Из-за темного, дремучего

Выбегает конь, добра лошадь, и пр.[707]

Подобным же образом, в качестве старины они хотели спеть мне песню: «У отца было три сына любимые»;[708] но я отказался ее записать, зная, что это — рекрутская, лирическая песня и потому не может претендовать на название старины.

Личность певца проявляется также в том, что он, запомнивши в одной старине известный факт, например, личность, географическое название, оригинальный эпитет, эпический прием описания, переносит этот факт в другую старину, а иногда и в целый ряд старин, что, конечно, облегчает ему их запоминание. Перенесение является особенно удобным при сходстве положений, в которых оказывается переносимый факт. Таким образом