Ванька-ротный - Александр Шумилин

Старший сержант Сенько сбегает по ступенькам в проход блиндажа и из-под земли кричит:

— Товарищ гвардии капитан! Большой блиндаж! Человек на двадцать! На полу свежая солома! Вот поспать бы сейчас! Может, поставим часовых, чтобы никто не занял?

— Не суетись! Нам на перекресток надо идти!

Сенько вылезает наверх. Я подаю команду, мы сходим с дороги и идем вдоль опушки леса.

Смотрю снова на карту, до перекрестка метров двести. Впереди между двумя выступами леса неширокое открытое пространство. Над поверхностью земли торчит врытая в землю бревенчатая изба. Видна только крыша. Подходим ближе.

Я смотрю на врытую в землю избу и думаю: что это, убежище от бомбежки, постоялый двор или контрольный пункт на перекрестке дорог? Подходим еще ближе. Тишина, ни движения, ни встречного выстрела. Обходим избу молча кругом.

Вот проход, идущий вниз, входная дверь в конце прохода закрыта. Крыша избы из почерневшей дранки. В крыше нет отверстий, не видно бойниц. В чердачном окне темнота. Стекло покрыто толстым слоем пыли.

Киваю головой. Разведчики занимают места по углам избы, автоматы берут на изготовку.

Двое ребят тихо спускаются по ступенькам в низ прохода, подходят к двери, останавливаются, прислушиваются. Мы наверху стоим начеку.

Все ждут, когда эти двое толкнут дверь ногой вовнутрь, и она, скрипнув, откроется. Разведчики наверху затаили дыхание, приготовились.

Рукой подаю знак стоящим перед дверью. Все видят мой лёгкий взмах кисти. Один из двоих, что внизу, слегка нажимает на дверь. Дверь не заперта. Она тихо скрипит и открывается вовнутрь. Пока всё тихо.

Первый из разведчиков делает шаг вперед. Вот он исчезает в темном пространстве прохода. За ним вовнутрь избы быстро подается другой. А их место снаружи занимают двое других.

Смотрим в дыру прохода и терпеливо ждем. Наконец, один из разведчиков появляется в проеме двери и спокойно говорит в полный голос:

— Там люди, товарищ гвардии капитан. Бабы, старухи и двое стариков с бородами. Говорят не по-нашему, непонятное что-то лопочут.

— Вот жалость! — восклицает кто-то из ребят, — весь шнапс выпили, а там молодухи!

Я киваю Рязанцеву следовать за мной. Мы спускаемся, не торопясь, по ступенькам узкого прохода. Федя следует вплотную за мной.

Разведчики, стоящие по углам, опускают автоматы, но остаются на месте. Без команды они со своих мест не имеют права сойти.

Нагибаюсь в дверях под низкой притолокой и сразу из света попадаю в темноту. Молодые бабенки стояли у стены, старухи и старики сидели на узлах и тюках. Они сгрудились в углу и прижались друг к другу. Как рыбья стая мальков сбились в одну кучу от щуки.

Спрашиваю по-русски. Все молча, исподлобья смотрят на меня. Я повторяю вопрос — никакого ответа.

— Вы что? Глухие? — возвышаю я голос до крика и для понятливости пускаю в их сторону трёхэтажным матом.

— Кто такие? Почему здесь находитесь?

Они в ответ бормочут не по-нашему.

— Все-таки наш мат действует на них — делает заключение кто-то из стоящих у двери солдат.

— Кто такие? — спрашиваю я их по-немецки.

В ответ опять невнятное бормотание.

Немцы — не немцы, скорее, из Прибалтики литовцы.

На стариках и старухах черные длинные одежды не нашего, не русского покроя. Да и рожи не те. Не славянского мордоворота.

Две бабенки, сидящие впереди у стены одеты в национальные юбки с фартучками и кофты с оборочкой. Поверх надеты безрукавные душегрейки с вырезом на грудях. Одна из молодух подалась к двери и застыла на месте. У нее толстая задница и крутые бедра под юбкой. Стоит, переступает с ноги на ногу, как молодая необъезженная кобылица.

Я спрашиваю их еще раз, но по-немецки, кто они, откуда и почему находятся здесь. В ответ слышу непонятную гнусавую речь старика. Бабенки молчат.

— Видать, вон та стерва немецкого хахаля поджидала! Как скрипнула дверь, она тут же и выскочила вперед! — сказал солдат, вошедший в избу первым.

— А что, это идея! — подхватил я.

— Давай, капитан, ее в дивизию отправим, там с ней быстро разберутся! — сказал Федор Фёдорыч.

— Ты, Федь, самого главного не уловил! Солдат нам хорошую идею подал, а ты — в дивизию!

— Давай выйдем, наверху потолкуем.

Я поворачиваюсь к солдатам и говорю:

— Останьтесь здесь, Всех держать на местах и не разрешать шевелиться! Кто шевельнется — разрешаю стрелять!

Мы вышли наверх, и я сказал Федор Федоровичу:

— У меня, Федя, план, а ты говоришь — в дивизию. Давай присядем вот тут, закурим, я тебе план изложу.

— Посадим в избу на ночь наших молодцов. Старикам и старухам жестами прикажем сидеть и не двигаться. В избе должна быть полнейшая тишина. Прикажи от моего имени, пусть им покажут ножи, что кто шевельнется или пикнет — тут же прирежут. Самим тоже сидеть тихо.

Сейчас вокруг избы по углам стоят ребята. Ты их снимешь. Всех лишних отправь в лес, вон туда. На лесной дороге выставишь группу захвата. Не исключено, что с наступлением темноты к этим бабенкам явятся два немца. Немцы к избе могут подойти с любой стороны. Думаю, что ночные гости к перекрестку дорог явятся обязательно. Видел, как эта стерва нервно топталась на месте?

Итак! Четверо в избу, трое вместе с тобой в засаду на лесную дорогу. Двоих положи вот здесь, около избы под кустом. Они пропустят немцев вовнутрь, а обратно чтоб немцам не было хода.

Я буду находиться с отдыхающими в ельнике. По боевой тревоге — сбор всех в густом ельнике, сигнал — две красных ракеты. Если придется вступить в бой с превосходящим противником, рубеж обороны — на опушке ельника.

Передай всем, что с наступлением темноты ожидается взятие контрольного пленного. Связь со мной будешь поддерживать посыльными.

Да, вот еще что! Выдели мне одного, чтобы всё время был при мне. Ординарца, сам знаешь, у меня теперь нету.

Особо предупреди двоих, которые будут лежать около избы под кустом. Ни одной живой души они не должны выпустить на волю. С прохода глаз не спускать. Распоряжений больше нет. Давай, действуй, и поскорее!

От врытой в землю избы под прямым углом расходятся во все стороны дороги. Одна идет назад, в сторону шоссе. Там, на шоссе сидит наша пехота. Другая, левая, изгибаясь не круто, уходит в лес с густым ельником и сосняком. Прямая, по ходу идет по открытому полю через прогалок в сторону высоты 305. А правая, переваливаясь через невысокую гряду, уходит в кусты, откуда постреливают немцы.

Главное не в том, что на одной из дорог должны появиться одиночные немцы, главное то, что мы должны продержаться здесь до подхода пехоты и нашей артиллерии. Мы должны удержать перекресток, потому что в армию доложили, что перекресток в наших руках.