Колыбель - Михаил Попов

— А ходить в спящем виде я не пробовал?

— Не рассказывали, а сам не видел.

— Так, Помпадур, Афраний.

Они сделали шаг вперед.

— Мне нужна белокурая Жази.

Они поняли, о ком речь.

— Мне плевать, как вы ее добудете. Ее не продают ни за какие деньги, прямо Лионель Месси, так что хотите — воруйте, хотите — по–другому, но я желаю, чтобы она была здесь. А теперь все вон!

И сразу же стал грызть себя своими собственными сомнениями.

Если вдуматься, он сделал шаг к войне.

Причем ведь получилось почти спонтанно. Думал–думал, взвешивал, и вдруг — девку мне белую! Вроде никак немедленность приказа не вытекала из логики рассуждения. Рассуждал о затяжке времени и — бах!

Не голый ли это каприз, ваше величество?

Когда белянка будет сидеть в загородном дворце между двумя магнолиями — его величество сам выбрал это место и утвердил список благовонных трав для мягкого гнездышка, — мы посмотрим, что предпримет временно удачливый враг.

Ведь есть простая хитрость — надвинутся копьеносцы, а он им: «Что, девушку хотите забрать? Так берите. Все равно цветок наслаждения уже сорван».

Царь царей отвратительно захихикал.

13

Как в глубине души его величество и предполагал, дело с доставкой белянки затянулось. И Афранию, и тем более белопушистому Помпадуру требовалось нечто сильно выходящее за пределы их характеров. Да, они сильно побуждены категорическим требованием царя царей, но что им делать со своей бесхребетностью и отсутствием всякой изобретательности! На Помпадуре не было лица. А начальник тайной стражи вообще был вне видимости.

А вот пугала заработали довольно быстро. Уже с ближайшим урожаем в Колхозии обнаружились проблемы. По докладам Афрания, переданным через невозмутимого де Голля, недобор по рису был страшный. Строительство входит в совсем уже последнюю фазу, а еды нет. Изгнанные из Вавилонии грызуны рвут в клочья планы на очередной урожай!

И настает день очередного заноса на гору.

Его величество, помимо всего прочего, занимал и простой, можно сказать, академический интерес: неужели и при таком раскладе верховный атеист Колхозии не пойдет на то, чтобы однократно нарушить дурацкое правило и накормить своих строителей перед последним штурмом? Ведь наблюдаются уже голодные обмороки.

Ну где он возьмет пайку?!

Председатель мог пойти путем мирного обмана подданных.

Он пошел другим путем.

Прибежал с докладом сам Афраний, стесняющийся отсутствия успехов в деле с белой дамой. Слишком важный был повод:

— Он собирается идти сюда и силой взять еду.

«Начинается!» — екнуло у его величества.

— Позови всех.

Все были неподалеку и вот уже внимают.

— Вы поняли, что нас ждет?

Стоят, молчат.

— Это война.

— Что такое война? — спросил де Голль, и было видно, что Черчилль хочет спросить то же самое.

Его величество не сразу сообразил, что ответить и как. Надо было заранее знать, что о войне у этих амеб представления быть не может.

— Люди Председателя придут сюда и заберут вашу еду. То есть мою, но которую я даю вам.

— Всю? — спросил Даву.

— Хороший вопрос, — кивнул ему царь царей, — вот именно что всю. Не часть, как думают тут некоторые, — взгляд невольно бросился в сторону Алексашки и маршалов.

— А может, отдать им часть? — вылез Бунша, от которого его величеству неприятнее всего было слышать рационализаторские предложения.

— Часть? — саркастически прищурился царь царей.

— Они возьмут часть и уйдут, — с надеждой в голосе, но без уверенности сказал Бунша.

Многим хотелось бы, чтобы было так, но они уже научились чувствовать настроение господина и чувствовали — такой ход мысли ему не понравится.

— У нас много всего, — отступая с неудачной, проигранной позиции, тихо сказал мажордом.

— У нас всего много, потому что мы никого, кроме себя, не кормим. Даже если мы им дадим, и много дадим, и они уйдут, они не насытятся навсегда. Они придут снова, и рано или поздно у нас самих ничего не останется.

Тишина стояла полная и неприятная. От своего мнения господа придворные уже отказались, а мнение его величества принять были еще не готовы.

— И не только еда, — пошел он в атаку, — они кое–что сделают с вашими женщинами…

— Что? — поинтересовалось сразу несколько маршалов, и царь царей тут же свернул это направление. Как ограничен все же круг пропагандистских средств при работе со столь откровенными дебилами!

— Они уже переходят переправу, — пришло донесение от Афрания.

— Вот, — его величество схватил за предплечье прибежавшего с ним мальчишку, — наши маленькие граждане показывают пример самоотдачи и нежелания покоряться врагу. Ты же не хочешь покориться врагу?

Не дав ему ответить неправильно, его величество велел разобрать копья и просто острые камни, что валяются внизу на складе. Можно и не острые. И гнать сюда всех мужиков с мотыгами и вообще с чем они сейчас в руках.

Царь царей был в отчаянии, он даже не догадывался о степени аморфности подчиненной ему массы. Да их вообще ни на какое групповое осмысленное действие не сколотить! Почему это Председатель раньше не пришел и не отобрал все из вавилонских закромов? Только одно может быть объяснение — он сам не мог никого ни на что подбить. Едва–едва выкраивал группку лично любопытных умельцев для долбежа падшего дерева. И только лютый голод сцементировал рать. Ждать, пока голод сделает что–то подобное и с его народом, его величество не мог.

— Они постояли на олимпийском стадионе, — продолжали приноситься ординарцы Афрания, — и теперь опять пошли.

— Идите и приведите всех мужиков!

— Они работают. Что мы им скажем? — вздохнул Астерикс.

Хорошо, что это был именно Астерикс, в голове его величества произошло шевеление мысли.

— Вы им скажете, что люди Председателя им завидуют и идут, чтобы уничтожить банковскую поляну.

Правитель Вавилона перегнулся через перила и ткнул пальцем вниз, на кусок утоптанной и испещренной палочными знаками земли.

До всех все сразу дошло.

Они заурчали и зароились, торопясь выбраться из общего строя для торопливого движения в поля за народом.

Через пару секунд никого уже не было ни на башне, ни возле.

Через какую–нибудь сотню–другую секунд у подножия стало скапливаться народное ополчение. Бегали глянуть, как там значки, многие даже помнили все очертания начертаний и могли воспроизвести их очень близко к оригиналу. Так попугай запоминает речь, усмехался его величество, только в данный момент это не важно.

— За мной!

Лес плохо сделанных копий, мотыг и кулаков взмыл над головами.

Жа–адность — вот основа вавилонского патриотизма. И это отлично, вы, господа, не римские республиканские крестьяне, вы наемники своей иррациональной жадности. И ладно, главное, что монеты, принимаемые вами к оплате, можно начеканить без счета.

Войско пополнялось по ходу движения к Глиняному ручью — сбегались разгоряченные жуткой новостью крестьяне с дальних хуторов. Женщины вели себя много спокойнее. Все правильно, сделал себе заметку его величество, он ведь главным образом одаривает хозяев семейств, хотя их как таковых тут и нет. Лично обязанных трону женщин не так много; кроме гаремных Терпсихор, вообще почти не найдешь. Надо было бы Параше что–нибудь послать с барского языка, да только вспоминать о ней неприятно. Если конфликт разрешится удачно — поломаем плохой гендерный принцип распределения даров.

Но это потом, потом!

По расчетам царя царей, они давно уже должны были встретиться с армией Председателя, миновали одну обширную поляну, другую — их нет. Не спешат? Обходят?

Выяснилось, что скорость движения армии вторжения сильно снизилась из–за тут же начавшихся продуктовых грабежей. Всего в каких–нибудь трехстах метрах от переправы они уже побросали копья и жуют ворованное.

Армию обожравшихся мародеров отразить легче, чем армию голодных волков.

— За мной! — воззвал царь царей, высоко поднимая чуть ли не единственное как следует сделанное копье во всем царстве.

Враг увидел приближение защитников еды. Там раздались свои бодрящие крики — что–то вроде: пока не поедим, не уйдем. И в этих заявлениях была своя сила и выстраданная правда.

Воины Вавилона стояли молча и насупленно, колхозники что–то рычали, сплевывая косточки.

Его величество пихал в спины маршалов: атакуйте!

Председатель работал криками и кулаками в своих тылах.

Царь царей решил действовать личным примером: вышел вперед, прекрасно понимая, что своим видом производит устрашающее впечатление — и шевелюра, и пасть, и копье!

— Перебьем воров и грабителей!