Последняя из слуцких князей - Юзеф Крашевский

— Какому? — спросил князь. — Королю?

— Богу! Только он судит всех и вся! — завершил епископ.

— И время! — добавил Сапега.

Кроме той бури, которая бушевала в душе Радзивилла, в нее исподволь вкрадывался страх за последствия такого непродуманного решения. Воевода не повторил отданного сыну приказа, понуро стоял и молчал. Потом упал в кресло, опустил голову и задумался. Теперь некоторые заговорили с князем Янушем, что-то доказывали ему, убеждали в том, какой неслыханной и нелепой выглядела бы его затея домогаться жены силой оружия, если этого можно добиться и без кровопролития. А воевода все молчал, думал. Януш отошел от двери. Но его лицо все еще пылало, а сердце стучало в груди. Не удивительно: он же был еще совсем молодым, чувства брали верх над разумом.

Через несколько минут все снова повернулись к воеводе, который все так же сидел, не имея сил промолвить хотя бы слово.

— Принесите себя в жертву, — обратился к нему Гедройц, — а Бог, король и вся страна наша будут благодарны вам на этом и том свете! Одно ваше слово может оказаться погибельным для всей страны, может накликать на вашу голову проклятья и жалобы множества семей, так посоветуйтесь со своей совестью, прежде чем решать.

Воевода встал и взял Гедройца за руку. Он был взволнован — и немужская слеза, может, впервые за многие годы, блеснула из-под ресницы.

— Я не скажу этого слова, — промолвил он, — я лучше поступлюсь своими интересами, лучше поддамся, но не возьму греха на душу. Вы меня убедили. Спасибо вам! Я не хочу войны — во всяком случае, сейчас. Жертвую собой, ибо я действительно поддался гневу и запальчивости из-за оскорбления, из-за обиды.

— Распустить людей, отправить их на постой! — приказал он сыну.

Князь Януш постоял немного, не зная, окончательный ли это приказ, но все уже двинулись к дверям, и тут же около двадцати посыльных поспешили передать войску приказ возвращаться на постой.

Сенаторы благодарили князя, но он молчал. На его лице отражались следы тех душевных мук, которых стоила ему сегодняшняя жертва. Князь вновь сел и задумался.

Солнце заходило. Его последние лучи еще блестели на окошках башен, на крестах, шпилях костелов, когда отряды войска Радзивиллов выступили из города, повернули назад.

Из башни дворца Ходкевичей за всем этим наблюдал Ян Кароль и не понимал, что бы это могло означать. Сначала ему показалось, что войско собирается пойти на приступ. Даже когда улица опустела, он подумал, не заходит ли оно с тыла, чтобы напасть внезапно. Он отдал приказ, солдаты заняли свои места на стенах. Все замерло в ожидании. Но войско Радзивилла исчезло и более не показывалось. Солнце село, начал надвигаться мрак, и уже не было сил терпеть, ведь целый день прошел в напряжении. Ян Кароль спустился с башни и пошел к каштеляну.

— Какие-то чудеса творятся, — сказал он, входя. — Они отступили, отошли.

— К чему бы это? — спросил Мнишек.

— По-видимому, не нашли выхода. Целый день держали совет, как наступать, что делать, а теперь отступают — боятся тронуть нас, — объяснил Ян Кароль.

— Может, нас хотят обмануть? — высказал догадку каштелян. — Сделали вид, что отступают, а ночью, в самую собачью пору, попытаются захватить нас исподтишка.

— Солдаты будут сторожить на стенах! — заверил Ян Кароль. — Будьте спокойны, я своих на постой не отправлю.

— Но кого-нибудь надо послать на разведку — предложил Александр Ходкевич.

— Один пошел уже, — ответил Ян Кароль, — да что-то долго не возвращается. Как только войско двинулось назад, я послал его раздобыть языка среди католиков, которые служат у них по принуждению, но в душе с нами.

Ждали до полуночи

Большой зал в кардиналии был переполнен людьми. Посреди зала стоял длинный стол, застланный дорогой скатертью. На нем горели восковые свечи, а посредине лежали распятие и Библия.

Возле стола в молчании застыли евангельский пастор и православный монах. Немного поодаль от них готовились исполнять свои обязанности двое трибунальских возных, оба высокие, худые, с вытянутыми шеями и лихо подкрученными усами. Они посматривали то на людей, то друг на друга.

Большие гданьские часы в стеклянном ящике показывали, что через десять минут они пробьют полночь.

Собравшиеся негромко переговаривались. Среди них выделялись богато одетые князь воевода и его сын Януш, их белые атласные жупаны и алые кунтуши были заметны издали. Оба застыли в угрюмом молчании. Воевода посматривал на часы.

Прошло еще пять минут — все то же глубокое молчание.

Наконец, часы начали медленно отбивать время, и как только прозвучал двенадцатый удар, воевода встал на возвышение и начал говорить:

— Свидетельствую перед всеми здесь присутствующими, что я ничем не нарушил назначенного срока, оговоренного с панами Ходкевичами. Мы пригласили их сюда, ждали весь день, были готовы заключить союз между присутствующим здесь моим сыном Янушем и княжной Софией Слуцкой. Этот срок истек, договор остался неисполненным, но не по нашей вине.

Почти то же самое выразительно и громко повторили с употреблением специальных юридических терминов на латинском языке оба возных. Князь сошел с возвышения, распятие, Библию и свечи вынесли, двери распахнули настежь, и воевода пригласил всех многочисленных гостей в другой зал, где их ожидал уставленный яствами стол, хотя и поздний, но богатый ужин.

Мы не будем описывать банкет, которым завершился этот ужасный день. Разгоряченные вином гости не раз со злостью вспоминали Ходкевичей, звучали угрозы и упреки, рты не закрывались. Только один воевода молчал, его напрасно пытались развеселить приятели и прилипалы, но, сколько бы они не усердствовали, он ничего не говорил.

Разошлись только под утро.

А во дворце Ходкевичей все готовились, также, как и днем, отбивать нападение. Перекликались солдаты, пылали костры, прохаживалась вдоль стен стража. Миколай Хомец в кирасе, со шпагой у пояса, обходил часовых, будил тех, кто заснул, чутко прислушивался к любому шороху на улице. Каштелян с Яном Каролем и Александром Ходкевичем сидели в своей комнате. Княжна София все молилась перед иконой Богоматери.

Так в тревожном ожидании миновала ночь, настал день. Открыли двери в стенах, послали на разведку людей. Вскоре от Завишей принесли точные вести о том, что произошло у Радзивиллов вчерашним днем.

Ходкевичи очень удивились той уступчивости, которую проявил воевода под натиском своих соратников, не понимали ее, объясняли себе только тем, что дворец трудно было взять приступом. Они знали о совете военачальников, пытавшихся найти наилучший путь к победе, знали, что они ничего не смогли придумать и не пришли к единому решению о штурме.

Перед обедом пришли епископ Гедройц с панами Завишами, снова пытаясь добиться примирения. Но — напрасно. Ян Кароль, осмелев после вчерашних колебаний воеводы, не позволил каштеляну хоть чем-либо поступиться. Каштелян также, как и вчера, все возлагал на княжну. Весь день шли взаимные переговоры. Было не так легко сблизить Радзивиллов и Ходкевичей, привести их к соглашению. Но было очевидным и то, что обе стороны устали от ненависти и нервного напряжения, хотели спокойствия и мира, хотя бы временного.

Что было потом

Утром опекун навестил Софию и при взгляде на ее бледное осунувшееся от непрерывных молитв и тревоги лицо ему стало жаль эту почти еще девочку. София сначала не заметила его, она молилась. Сирота не думала о себе, а только о превратностях войны, причиной которой она могла стать. Она не слышала выстрелов, звуков битвы, и благодарила Господа, что он даровал то, о чем она просила — мир.

Увидев дядю, она встала и поздоровалась с ним. Каштелян глянул на нее еще раз и под усталостью и бледностью разглядел радость.

— Радзивиллы не захотели вчера встретиться с вами, — сказал он, — а мы их звали.

— Звали? — удивилась княжна.

— Да, звали их к вам, чтобы вы сказали, люб вам Януш или нет. Мы были уверены, что вы нас не подведете. Но они не захотели встретиться с вами.

Княжна вздохнула и помолчала.

«И он усомнился во мне», — подумала она и сказала:

— Я надеюсь на Бога и на вас. Я научилась быть терпеливой и надеяться на высшую волю. Приму из рук Господа все, что будет.

Каштелян перекрестил княжну и ушел, она снова осталась одна. Глянула во двор: там, как и вчера, готовились к обороне. Хотя в назначенный срок нападения не последовало, Ходкевичи не хотели распускать свое войско и сдаваться на волю неприятеля, который мог одуматься и использовать столь благоприятный момент. Они Радзивиллам не верили и не торопились разоружаться, ждали, что будет дальше.

Добившись своего, сенаторы заторопились из Вильно, чтобы подготовиться к назначенному на март сейму. Распустили некоторые отряды и сами Радзивиллы, забыв о войне и надеясь на закон в решении спора с Ходкевичами, посчитав, что с его помощью можно будет сделать это просто и мирно.