Новочеркасск. Кровавый полдень - Татьяна Бочарова

Красив сам ритуал Круга — зал строго стоит, вносится знамя, все молятся, войсковой священник благословляет Круг и с иконой все время находится на сцене. Здесь же, по другую сторону, отдельным рядом сидят старейшины Войска. У них и у батюшки надо испросить благословение, прежде чем выступить. Есаулец на сцене с плеткой зорко наблюдает за залом, его помощники прохаживаются меж рядов. Хорошо организованный Круг ведется жестко, но каждый казак может поднять шапку и высказать свое мнение. Громкоголосое «Любо!» или «Не любо!» в большинстве случаев решает вопрос. В особо важных моментах голосуют мандатами.

В ноябре 1994 г. Павел Барышников провел свой Круг. Осудили Козицына за Договор с Дудаевым и очень сильно ругали чеченцев.

А в начале декабря Козицын собрал свою команду. В городском драмтеатре, где, в основном, и проходили все Круги, при полном зале был посажен «народный» президиум с почетными приезжими гостями.

Накануне этого мероприятия прибыли в Новочеркасск и заходили ко мне домой приглашенные на Круг и среди них давний знакомый Лев Убожко. У него в Новочеркасске был еще один хороший товарищ — Афанасий Христюченко, ветеран казачьего движения.

В этот раз Лев Убожко представлялся как председатель Консервативной партии России. Его энергия и громкоголосье потрясали. Впервые мы встретились весной 1992 г. у Камня па Лубянке в Москве, а 2 июня того же года он был в Новочеркасске на митинге. Не слышала еще эта площадь такой громкой обличительной речи. В этот же раз, в 94-м, вспоминая свой предыдущий приезд, Лев Григорьевич смеялся: «Ага, испугались! Убрали Ленина с постамента!». Рассказывал о своей войне с коммунистами в Челябинске и других городах России. Маска бунтаря иногда сходила с него и, глядя на экран телевизора, он комментировал сводки новостей: «А ведь введет, введет войска, м…к!».

Я категорически отвергала такое развитие событий. Моим аргументом было наивное: «Этого не может быть, это глупо и абсурдно». В душе я надеялась, что новая власть, которой мы доверились, осудив преступления предыдущей, не повторит ее ошибки. Правда, события октября 1993 года уже породили сомнения…

ЧЕЧЕНСКИЕ ВАРИАЦИИ

Тогда, в первую неделю декабря 1994 г., не отрываясь от экрана телевизора, расширенными от неверия глазами я смотрела на движущиеся колонны и в голове была одна мысль: «Ошибка!». Она казалась настолько очевидной, что не верилось, как это не понимают в Москве. Когда начались бомбежки, вывод — «ошибка» сменился характеристикой действий власти: «преступление».

«Остановить войну!» — стало единственной мыслью и мотивом действий. И снова я металась в одиночестве. Спорила в городской Думе, в нервном срыве обвиняя всех присутствующих в мужском хищничестве. Сидя за столами в зале заседаний, казаки плотоядно «точили пики». Мэр тоже рассказывал мне, какие жестокие чеченцы — он жил в Грозном и совсем недавно вывез оттуда своих родственников. О зверствах боевиков с болью говорили и приезжавшие на Дон за помощью терские, кубанские казаки. В нашем споре я снова слышала высокомерное: «Женщина!».

В первые дни ввода войск в Ингушетии побывали глава Думы и атаман Новочеркасска Юрий Дьяков и атаман станицы Верхней, влиятельный в казачьей и деловой среде Геннадий Недвигин со своим помощником Анатолием Болтенко. Ездил на эту «разведку» и оператор Сергей Сосницкий. Страху ребята натерпелись достаточно. Они быстро поняли, что попали в раскручивающуюся мясорубку войны. Дьяков рассказывал потом, что на одном из митингов его пытались поставить к микрофону: «Расскажи, как в Новочеркасск вводили танки, стреляли в людей!».

Понимая эту параллель, я пыталась что-то предпринять. Просилась в газете, чтобы меня направили как корреспондента, пыталась уцепиться за отъезжающих в Чечню военных дивизии «Дон», ходила на прием к мэру, обращалась в правозащитные организации. Писала. В декабре эти публикации были единственными в городе. Никто еще не знал, какую реакцию надо демонстрировать. Не буду пересказывать заметку в «Новочеркасских ведомостях» от 23 декабря 1994 г. под названием: «Кровь людская — не водица». Процитирую некоторые абзацы.

«Жизнь бесценна. Обесценена жизнь. Помимо ставших уже обыденными страхов — драки, грабежи, насилие, катастрофы — жизни массово уносит война, негаснущий огонь которой мечется по стране. Сейчас «сухие дрова» и порох взметнули пламя в Чечне.

…. Нарастает возмущение-досада «неуклюжими», мягко говоря, действиями руководства страны. Год назад кровью подавили Белый дом, сегодня — Чечню, чьи гордость и свободолюбие вскормлены вековыми традициями и обычаями. Естественный вопрос: зачем до этого доводить? Неужели нельзя было по-другому и раньше решать проблемы? И что, везде у нас уже порядок, что надо за Чечню браться? Разве в ней загвоздка всех наших бед? Со своей (московской, ростовской и т. п.) мафией справились? Что-то уж больно похожа эта заострившаяся проблема на дымовую завесу.

… Грешки и черты характера сильных мира сего -вот, зачастую, подлинные причины многого. Ну, а война — это просто результат мужской психологии. Многие закомплексованные мундиры реализуют себя в таких силовых проявлениях. Им еще и потому легче убивать, что они не рожали. Но такова у нас сейчас власть — к пиджакам прибавились мундиры.

Кому выгодно? Ответ на этот вопрос, как говорили древние, приближает к истине. Но она далека и скрыта от нас, простых смертных. Приходит ощущение, что мы пешки и бессильны что-либо изменить. Каким-то камуфляжем выглядит вся народно-представительная власть, прикрытая неуважаемой Конституцией и обветшалыми демократическими лозунгами».

Нашлись единомышленники. После Нового года мы подготовили митинг протеста. Против войны выступили люди, для которых первой из всех идеологий является гуманизм. 15 января мы встали на Соборной площади, у Ермака, кружком: демократы, коммунисты, ученые, рабочие и пенсионеры. Я публично отказалась от Ельцина. Наше мнение было единым: «Остановить войну!».

Уже приходили первые гробы. В госпитале Новочеркасска лежали контуженные, раненые мальчики. 10 января солдат навестил губернатор области Владимир Чуб. Его сопровождали журналисты. Мы с Ириной Мардарь, оторвавшись от основной группы, пошли по палатам. 19-летние ребята рассказали, что ехали «защищать Россию», получали банку тушенки в день, попадали под свои бомбы. Сначала приказа стрелять не было, не приученные к засадам, не зная местности, гибли. А потом вот так освобождали деревни:

Алексей:

— Тактика такая: перед деревней занимаем оборону и ждем, когда стемнеет. Знаем еще с учебки, что ночь — друг десантника. Правда, наши приборы ночного видения не работали. Затем из орудий «накрываем» деревню.

— Всю? И как вы отделяете боевиков от мирных жителей?

— А никак. Это одно и то же. А потом входим в деревню и видим куски мяса вокруг. Пропустили один раз «Жигуленок» с белым флажком на антенне, в окне увидели женщину. А потом оттуда в нас полетела автоматная очередь.

«Мы породили волков — сказал в 1995 г. Александр Лебедь. — Они будут долго мстить».

Мстить клялись и наши воины, терявшие друзей на каждом шагу. Чечня «переплюнула» Афганистан по ужасу и зверствам, показала преступную глупость высших военачальников. Чего стоит новогодняя операция в Грозном! Надеялись колонной танков захватить город и сделать подарок министру обороны Грачеву в день его рождения? Да и он, видно, хотел выполнить обещание Президенту: «В две недели наведем порядок!». И полетел груз 200 по городам и весям России-матушки, а кого не знали куда отправить — привозили в Ростов-на-Дону, в уже знакомую нам СМЛ-124.

В большинстве случаев правильнее сказать, не кого привозили, а что. Обугленные останки, изъеденные собаками трупы, покореженные, изуродованные тела. Их сначала, зимой 95-го, держали в палатках на территории госпиталя. На бетонном полу, присыпанные и промерзшие, лежали эти пронумерованные «колосья» смертельной жатвы войны. Поначалу для опознания в палатки запускали родственников. Двигаясь вдоль рядов, по особым, им ведомым приметам, родители должны были опознать сына. У какой матери остался целым рассудок после этого? Уже позже стали детально снимать на видеопленку эти останки и предъявлять к опознанию на экране телевизора. Операторов наградили, но приходить им в себя после таких съемок приходилось долго.

Всегда в черном морском мундире, стройный, интересный мужчина, возглавив экспертную группу лаборатории, и лицом почернел Владимир Щербаков. Почернели и ушли в бездну его глаза, руки не выпускали сигарету, лицо утратило улыбку. Таким видела я его летом и осенью 1996 г., когда работала над телефильмом «Имя твое». В него вошли кадры страшной видеотеки судмедэкспертизы, хроника боев в Грозном. О последних боевых операциях нам рассказывали бойцы, привозившие в эти дни груз 200, застывали в горе приезжавшие за родными гробами матери и отцы погибших ребят.