Новочеркасск. Кровавый полдень - Татьяна Бочарова

Официально соотносясь с руководителем лаборатории Глинским, мы дружески-человечески общались со Щербаковым, Ермаковым, Ракитиным. Мы были связаны, грубо говоря, одними «костями», одним делом, и не предполагали, что эта связь продлится и позже, показавшись новым ликом смерти.

МОСКОВСКИЕ ЗАЦЕПКИ

Зима 1992-1993 гг. приостановила активные полевые работы. Но расследование проводилось, и хотя бы один член следственной группы находился в Новочеркасске, продолжая допросы, ведя переписку и производя другие следственные действия.

Жизнь разбросала участников событий 1962 года по всей территории бывшего СССР, и следователям приходилось их разыскивать, выезжать к месту проживания. Много вышедших в отставку военных и других действующих лиц различных ведомств и учреждений находились в Москве, что несколько упрощало работу. Но многих уже не было в живых, некоторые болели и умирали.

Первый послепутчевый год не оправдал надежд на быструю демократизацию страны. Да и страна куда-то расползалась, а объявленная суверенизация казалась чем-то преходящим и абсурдным. Однако таможня, границы, разная валюта входили в нашу жизнь, формируя постсоветское сознание.

В конце 1992 г. потянуло в Москву. Она, столица, периодически бросает мне ниточки-канатики, создавая условия для поездки. Так случилось и на этот раз. «Надо ехать в архив!» — эта мысль пришла еще в сентябре 91-го, когда Сергей Шахрай, выступая на Конституционном суде обвинителем компартии, упомянул о нашем деле и документах из «Особой папки» ЦК КПСС. Вот за ними-то я и поехала.

Ильинка. На этой небольшой улице в центре Москвы средоточие учреждений самого высокого ранга. И чтобы попасть из Администрации Президента РФ в Госархив, надо просто перейти от одного подъезда к другому.

Вооружившись ходатайством Александра Копылова, я вошла в читальный зал архива и получила эту засекреченную папку. Сразу бросились в глаза особые шрифты, печати, предостерегающие и указующие надписи: «Особая папка», «Подлежит возврату в течение 24 часов», «Совершенно секретно», «Строго секретно» и т. п. Просматривались знакомые автографы Брежнева, Шелепина и других высоких чинов. Рукописно шли сноски на Хрущева: «По указанию… распоряжению…».

Документы из «Особой папки» носят характер докладов, рапортов руководства КГБ, ЦК КПСС. О том, как принимались решения и передавались команды, можно только предполагать. Вероятно, (и на одном документе есть пометка об этом), протоколы обсуждений не велись, а решения передавались по спецсвязи.

Картина событий в этом секретном архиве представлена достаточно полно. Это естественно — в основе докладных записок лежит большой оперативный материал, собранный работниками КГБ и их агентами. Отдельные документы представляют выписки из протоколов заседаний Президиума ЦК КПСС и проекты Постановлений правительства.

В этих папках то, что удалось собрать и доказать лишь спустя нескольких десятков лет. Тридцать лет эти документы-первоисточники хранились под грифом строжайшей государственной тайны. Тайны грязной и кровавой.

Во время пребывания в столице удалось посетить Главную военную прокуратуру, встретиться со следователями, которые в своих кабинетах обрабатывали материалы летне-осеннего поискового сезона и проводили допросы.

Главная задача командировки в Москву — добыча важных документов — была выполнена. Их первые копии передала затем в основной фонд Музея истории донского казачества. Они же легли и в основу нашего дальнейшего расследования.

ОЖИДАНИЕ

1993 год — год ожидания и надежд. Следствие продолжалось. Экспертиза останков еще не была завершена. Приходилось наезжать в Ростов-на-Дону, в уже хорошо знакомую судмедлабораторию № 124 СКВО. Близилась очередная годовщина расстрела и хотелось выполнить обещание — по-христиански похоронить погибших. Кроме того, мы так и не получили ответа о характере ранений, причинах смерти. Идентификация требовала скрупулезных исследований, мы привозили в лабораторию прижизненные фотографии, эксперты сличали их с останками.

Казалось, ведущееся на самом высоком уровне расследование и обнаруженные доказательства помогут продвинуть то, что нужно было живым и не было еще решено, т. е. реабилитацию осужденных по этому делу. Мы даже подумать не могли, что политические события и перемены в верхних эшелонах власти так четко и сразу отразятся на нашем деле. Мы опасались лишь коммунистического рецидива.

Интерес, проявляемый к теме новочеркасской трагедии, нам представлялся естественным и искренним. Верилось, что обилие публикаций, выступлений политиков, приезд корреспондентов ведущих телеканалов и газет страны и зарубежья были вызваны как новизной темы, так и желанием помочь в раскрытии ее тайн.

Мы, конечно, понимали и политическую значимость этого дела. Материалы, собранные общественностью, комиссиями и в ходе уголовного расследования виделись нами в будущем как доказательства на суде КПСС- Это не означало бы какую-то расправу над еще живыми участниками подавления демонстрации, организаторами последующих репрессий и коммунистами. «Покаяния!» — именно такое требование громко звучало в общественном сознании начала 90-х. Этого хотела наивная я, вступая в партию и будучи осуждена теми, кого пыталась «спасти». «Мы не виноваты, мы были настоящими коммунистами и честно прожили свою жизнь, нам не в чем каяться!» — звучало тогда, звучит и сейчас в частных высказываниях и в митинговой толпе под красным флагом. Впрочем, звучит все реже, так как тему вины коммунистического режима как бы затмила вина правящих «демократов». Отсидевшись без покаяния пару лет, компартия стала с каждым годом наращивать контраргументы: «А ваш режим? — Еще хуже!».

Интересно, что и здесь используется тема 62-го г. Невероятно, но факт: в 1997 г. к Камню-на-Крови 2 июня пришли люди с красным флагом и кликушески обвиняли нас, сравнивая правление Ельцина и выросшие в десятки раз цены с тем 30—40-процентным повышением. Ругали за то, что раскопали тайны. Доставалось и ренегату Хрущеву.

Такие пассажи удалось услышать также весной 1998 г. на блиц-митинге во время автопробега «Трудовой России» через Новочеркасск. У памятника красным казакам Подтелкову и Кривошлыкову, установленного на месте разрушенной Троицкой церкви, Виктор Анпилов со свойственным ему запалом произносил речи в защиту братьев-рабочих, восставших здесь против отклонившегося от линии Ленина-Сталина режима Хрущева.

По меньшей мере странными выглядят также публикации и художественные произведения, нет-нет да и появляющиеся в печати, в которых авторы пытаются переиначить события 1962 г. не представляя город, людей и не владея даже элементарной информацией по данному вопросу.

В 1993 г. мы надеялись разрешить все препятствия по делу, но шло время и нам не понятны были причины задержки реабилитации осужденных по участию в новочеркасских событиях. Для них же самих каждый день жизни с ярлыком бунтовщика и врага был смерти подобен, иногда в прямом смысле.

Еще весной 1992 г., когда готовилось Постановление ВС, предполагалась реабилитация всех осужденных. Но решили соблюсти букву Закона и поручили сделать это судебным инстанциям, однако такого решения все не было. С трудом удалось в начале 1993 г. выявить формальную причину задержки — после распада СССР в новой России не оказалось того судебного органа, который мог бы перерешить то, что нарешал до него в 62-м Верховный Суд РСФСР.

Длительное время по этим вопросам мы переписывались с помощником Генерального прокурора РФ Г. Весновской и прокурором отдела по реабилитации жертв политических репрессий А. Воробьевым. Вот один из ответов:

Задержка в рассмотрении Затей просьбы происходит из-за отсутствия Закона, предоставляющего право Верховному Суду Российской Федерации пересматривать дела, по которым ранее принимались решения Пленумом Верховного Суда СССР и Президиумом Верховного Суда РСФСР.

Эта бюрократическая казуистика была нам совершенно не понятна, и мы не могли толком объяснить людям, в чем дело.

Объясняться пришлось и на митинге 2 июня 1993 г. Впервые собрались без трибуны (она была установлена еще только раз, на похоронах в 1994 г.). Стояли у Камня и обсуждали текущие проблемы. Кроме реабилитации, приходилось постоянно решать жизненные» бытовые вопросы пострадавших. Мы были представителями и ходатаями своих подопечных в различных инстанциях.

Рутинную работу взяла на себя Валентина Водяницкая. По складу характера ей более близки вопросы компенсационных выплат, обеспечения льготами, жилищные и других проблемы своих товарищей. Выйдя на пенсию, она все силы и время отдавала хождению по чиновничьим кабинетам. В случае препятствий подключала меня. По финансово-материальным вопросам мы обращались к руководителю города Николаю Присяжнюку.