Позабытые острова - Бенгт Даниельссон

Гоген быстро становится героем в глазах полинезийцев. Он не боится жандарма, отзывается о нем очень непочтительно. Островитяне не решились бы на такое… А в остальном он словно один из них. Покуда чувствует себя сносно, охотно пьет и пирует с ними. Никогда не читает им мораль и не сует нос в их дела. Ему обеспечена популярность, впрочем, дешевая, легко обретаемая, ее нельзя смешивать с подлинной дружбой и уважением.

Гоген не так одинок, как можно заключить из его писем. Кроме миссионеров, врача и жандарма в Атуане есть еще несколько белых, с которыми он общается. Большинство — офицеры в отставке, сменившие военную карьеру на коммерческую. У них тоже не раз были нелады с жандармом, так как они любят выпить и незаконно продают спиртное местным жителям. Конечно, это они подбивают Гогена изводить жандарма.

Итак, Гоген быстро становится недругом местных властей. А здоровье его продолжает ухудшаться. Боли, сердечные приступы, слабость… Он подолгу не может работать. «Вот уже два месяца меня одолевает смертельный страх, что я не прежний Гоген, — пишет он в мае 1902 года, всего через полгода после приезда в Атуану. — Последние ужасные годы и недомогание сделали меня чрезвычайно уязвимым, а в таком состоянии я не нахожу в себе энергии (и рядом нет никого, кто мог бы поддержать меня и утешить) и чувствую себя совсем одиноким».

Вернуться для лечения во Францию? Но скоро он понимает, что дело не только в болезни: истощаются жизненные силы. Может быть, все-таки поехать, чтобы добиться признания? Он более чем когда-либо уверен в себе и в своем даровании. Художник нашел свои путь и знает, что создал настоящие произведения искусства. Но он догадывается, что опередил свой век, что критики и публика еще не могут его оценить.

Лучший друг Гогена, художник Даниель де Монфрид, ясно говорит об этом в своем письме, содержащем пророческие слова: «Вы легендарный художник, там вдали, а Южных морях, вы создали поразительные, неповторимые произведения, совершенные творения большого человека, уединившегося от мира. Ваши враги (а их у вас, как и у всех, кто бросает вызов посредственности, много) молчат, не смеют с вами бороться, даже не помышляют об этом. Вы так далеко! Вам не следует возвращаться! Вы так же неприкосновенны, как умершие великие люди. Вы ужа принадлежите истории искусства!»

Гоген и сам чувствует себя живым трупом. Чтобы отдохнуть от болей и страданий, все чаще делает себе уколы морфия. Ваеохо рожает ему дочь, но он остается равнодушным. Когда Теура на Таити десятью годами раньше родила мальчика, Гоген был горд и счастлив, назвал сына Эмилем — как и своего первенца. Теперь он даже Метге вспоминает лишь иногда, да и то с горечью. Гоген любил ее, любил семью и всегда надеялся, что вынужденной разлуке придет конец, они снова соединятся. Но Метте, оставшаяся в Европе, относится к нему все более отчужденно, и он понимает, что ему уже не увидеть ни ее, ни детей. Его жизнь подходит к концу.

Гоген стоически — но не пассивно, не бездеятельно! — ждет смерти. Он хочет закончить еще две картины. Одна из них изображает распятие на кресте — необычная тема для старого безбожника. Среди распятых фигур — сам Гоген. Название картины короткое и красноречивое: «У Голгофы». Но ночам, когда невозможно уснуть, он садится за письменный стол, делится с бумагой мыслями, воспоминаниями. Постепенно получается книга.

«Передо мной кокосовые пальмы и бананы, всюду зелень. Что можно сказать всем этим пальмам? Но все-таки хочется говорить. И я сажусь писать», — извиняется оп перед читателем.

Конец все ближе. По и в последние месяцы жизни старый враг — жандарм — не дает ему покоя. Причина новых неладов — запутанное преступление на острове. Гоген обвинил жандарма в злоупотреблении властью. Присланный с Таити судья приговорил Гогена за оскорбление жандарма к тысяче франков штрафа и трем месяцам тюремного заключения. Чтобы обжаловать приговор, Гоген должен ехать в Папеэте, но у него нет денег на дорогу.

Разъяренный собственным бессилием, доведенный до отчаяния безденежьем, измученный физическими страданиями, Гоген, естественно, не может сосредоточиться, чтобы работать. И это, разумеется, ему тяжелее всего. «Все эти заботы убивают меня», — записывает он в феврале 1903 года. Лишь два человека ему верны: сосед Тиока и протестантский священник Вернье. Но он отвергает все их предложения лечиться, понимая, что это бесполезно. С Вернье говорит только об искусстве.

Проходит еще два месяца; Гоген все чаще теряет сознание. Восьмого мая он рано утром приглашает Вернье. Тот застает художника в тяжелом состоянии, Гоген уже не может отличить дня от ночи. Однако он вскоре приходит в себя и, как обычно, начинает говорить об искусстве и литературе. Затем Вернье уходит, а в одиннадцать часов к нему прибегает островитянин, крича: «Скорей, европеец умер!» Вернье застает Гогена лежащим на кровати. Одна нога свесилась на пол, сердце не бьется. Тиока бросается к другу и кусает его за голову — так маркизцы проверяют, действительно ли человек мертв. Никакого сомнения… С криком «Уа мате Кокѐ!» Тиока выбегает из дома. Вернье тоже выходит. На мольберте он видит незаконченную картину — заснеженная деревня в Бретани…

Война продолжалась. Когда Вернье возвратился, тело Гогена исчезло. Им завладели католические миссионеры, которые при жизни не могли сломить художника. Формально Гоген был католиком и епископ не мог допустить, чтобы его похоронили на ином кладбище. Рано утром следующего дня прах Гогена потихоньку предали земле.

Жандарм тоже восторжествовал напоследок. Так как Гоген не уплатил штрафа и долгов, он назначил все его имущество к продаже с молотка. Картины и еще кое-какие предметы было невозможно сбыть в Атуане, их отправили на аукцион в Папеэте, где продали по нескольку франков за штуку. Хохот наградил остроумие аукционера, когда он повернул последнюю картину Гогена («Бретань») вверх ногами и назвал ее «Ниагарский водопад». Семь франков — цена, на которой кончились торги.

Через несколько лет эта картина стоила огромных денег. В наши дни музеи прямо-таки дерутся за произведения Гогена. По случаю столетия со дня его рождения в Париже состоялась юбилейная выставка; на ее открытии присутствовали президент и все правительство. Ученые профессора делят историю искусства на периоды догогеновский и послегогеновский. Критики наперебой превозносят его гений. Даже самые неискушенные люди с благодарностью смотрят на его произведения. Нет, но напрасно жил Гоген! В конечном счете он победил.

Так думали мы с моим другом художником, размышляя о жизни Гогена. С грустным чувством прошли мы мимо участка, где некогда стоял его дом. Как и все прочее, участок был продан и впоследствии не раз менял владельца. Теперь от дома ничего не осталось, мы увидели на его месте большое здание китайской пекарни. Не слишком опрятные пекари месят тесто, и жандарм с епископом, в отличие от своих предшественников, не избегают этих мест, напротив, они то и дело заходят купить французские булки китайской выпечки.