Храм ночи - Донован Фрост

Примерно в то же время из Нумалии по дороге к Бельверусу и далее, к пограничному перевалу, тронулся свадебный кортеж, везущий, как было указано в охранной грамоте, дочку богатого купца в жены никому не известному племяннику младшего отпрыска герцога пеллийского. Паланкин сопровождало четыре дюжины великолепно вооруженных всадников — по виду выходцев из Заморы, но на гирканских скакунах, в доспехах из Хаурана и с традиционным вооружением горцев северной Вендии. Если бы некто, избежав пристального внимания телохранителей, заглянул под роскошные покрывала красавицы, прикрывающие ее от ступней до головы, то он, к своему изумлению, обнаружил, что невеста имеет толстые кривые ноги, горб, кудлатую бороду и совершенно зверовидную физиономию, прекрасно известную стражам порядка города воров Аренджуна. Если аргосского наемника прельстила не столько плата, сколько возможность завладеть еще не существующим троном, то знаменитого грабителя и наемного убийцу согревала мысль, что он благодаря мятежу окажется в непосредственной близости от храмовой сокровищницы Асуры. А в деле обращения с подобными ценностями он был непревзойденным специалистом, последним из живых членов Гильдии Ночных Принцев. Уж он-то был наслышан об исчезновении нескольких невзрачных повозок из идущего в Пуантен каравана богомольцев. Донесший ему об этом событии человек, наблюдавший за тем, как в ворота пеллийского замка въезжают груженные баснословными богатствами подводы, одетый в рубище и с клюкой в руке, теперь ехал поодаль от паланкина «невесты», поглаживая костяную рукоять огромного горского ножа, заткнутого за алый кушак. Ни гордой осанкой, ни надменным взглядом он ничуть не напоминал того жалкого попрошайку.

Седмицу назад в ущелье, в котором берет начало река Хорот, у самых восточных границ Гандерланда лесничий одного аквилонского барона, остановившийся, чтобы напоить коня, готов был поклясться, что увидел десяток самых настоящих пиктов. Как оказались на северо-востоке Аквилонии полуголые размалеванные дикари с перьями на головах, лесничий, не будучи членом братства Блистательных, в отличие от своего хозяина, не знал.

— А говорили — вино «приятное на вкус и легкое, не туманит голову»! — воскликнул лесничий, забрасывая в кусты порожнюю баклагу.

Однако прилетевшая из зарослей, где скрылись пикты, самая настоящая стрела с каменным наконечником, что вонзилась в древесный ствол у самой его головы и затрепетала, убедила слугу барона в том, что промелькнувшие на вершине холма тени — не пьяный бред. Сломя голову лесничий примчался в поместье своего господина, дыша перегаром и крича о нашествии дикарей, где и получил от дворецкого удар стилетом меж пятым и шестым ребром.

Господин его, один из влиятельнейших в Ордене вельмож, отбыл из своих владений и находился сейчас как раз среди этих самых пиктов. Барон еле смог утихомирить едва не начавшуюся свару в воротах пеллийской твердыни, когда туда, кроме его диких, отнюдь не бескорыстных союзников, попытались пройти семь или восемь гандеров в знакомых любому варвару кожаных куртках и с длинными ясеневыми копьями на плечах. Самому Торкилю пришлось спешно мчаться к порогу своего убежища, чтобы предотвратить вспышку вековечной вражды, чуть не стоившей жизни указанным друзьям Ордена и боссонским стрелкам, что при виде извечных своих врагов выхватили ножи, спрыгивая с трех подъехавших телег.

По сравнению с вечно готовыми вцепиться друг другу в глотки жителями западных дебрей, три немногочисленные группы северных варваров, угрюмых, как скупая природа киммерийских пустошей и заснеженных равнин Нордхейма, являли собой образец воинской дисциплины: прошествовав мимо возбужденно оравших взаимные оскорбления «южан», они мирно расположились прямо на каменных ступенях центральной башни, оглаживая бороды после долгой дороги.

Шестеро низкорослых жителей Гипербореи не обратили на приход своих давних противников никакого внимания, таращась на пятерку громадных, самого устрашающего вида псов, в шипастых ошейниках и кожаных куртках с нашитыми бляхами. Собак как раз кормили неразговорчивые тонкокостные люди, в которых по меховым плащам и высоким шнурованным сапогам можно было опознать кочевников из тундры с севера моря Вилайет, не признающим никакую власть, кроме власти золота и своих странных Безымянных Богов.

Одноглазый Диго еще знал, каким сбродом мятежников ему предстоит командовать через несколько дней. Он недавно расположил свой отря на привал в тщательно выбранной укромной лощинке и, отойдя от костров, шагов на двадцать вглубь, бездумно смотрел на яркую россыпь звезд в небе над Аквилонией, любовно поглаживая навершие меча.

Ночная прохлада остудила простенькую, без рукавов и ворота кольчугу, приятно холодя тело после дневного перехода в жаре и пыли. Подкольчужную рубаху аргосец никогда не носил, подражая кумиру своей молодости — Амре. Забавно, но лихой наемник совершенно не верил слухам, что легендарный корсар, на которого Диго некогда отчаянно старался быть похожим, и король Конан Первый — одно и то же лицо.

«Прохлада, лес, наполненный гомоном ночных птиц и шорохом мелких хищников… еще пара стремительных переходов — и мы будем в окрестностях замка этого Ордена, как его там… блестящих… сверкающих… а, Сет, какая разница. Потом — веселье битвы, свист клинков, вой раненых и умирающих, слава… как можно променять все это на покосившийся забор, тупое блеянье скота и визг какой-нибудь вислозадой стареющей ведьмы, шляющейся по двору в драном переднике и переругивающейся с брехливым цепным псом? Зря, выходит, я жалел в боях людей, выдумывал какие-то тактические изыски, каких бы не постеснялся и иной маститый полководец, и сам Амра. Жребием многих моих волков могла стать смерть героя, а не жизнь тупого крестьянина или стража чужого добра. Митра, что происходит с мужчинами этого мира? Ей-ей, я вскоре стану чувствовать себя этаким безумцем, что совершенно не скучает без дурацких городов, мягких постелей и тарелок с жирной похлебкой, сидя вот так, с мечом на коленях, в лесной глуши. Раб, прикованный к веслу галеры, по крайней мере, может мечтать, что от его пота и крови цепь рано или поздно проржавеет и можно будет перегрызть глотку надсмотрщику, спрыгнуть за борт, поручив свою судьбу милости Митры и Хозяина Морей. А о чем может мечтать Логр, по прозвищу Топор, ставший мельником где-то в Хорайе, у которого жена нарожала десяток полуживых щенков, а сама изменяет ему напропалую с гончаром. Говорят, Логр мрачно пьет, не решаясь пристукнуть гончара из опасения, что, видите ли, «потеряет лицо», и у него перестанут молоть муку мужланы с окрестных клоповников?