Доказательство Бога - Фрэнсис Коллинз

Я был потрясен. Потрясен его проницательностью и еще более – смыслом сказанного. Моя игла проткнула его околосердечную сумку – его слова пронзили мое сердце. Ведь я втайне мечтал быть великим белым доктором, спасающим миллионы африканцев, – и тут мне пришлось устыдиться этой мечты. Молодой человек был прав. Каждый из нас призван протянуть руку другому. Изредка кому-то удается протянуть ее сразу многим, но, как правило, доброе дело заключается в помощи одному человеку. Именно такие дела по-настоящему важны. Слезы облегчения затуманили мне взгляд, когда я понял, что он совершенно уверен: в этом странном месте я, пусть всего одно мгновение, находился в гармонии с волей Бога, по которой между мной и молодым нигерийским крестьянином установилась самая неправдоподобная и чудесная связь.

Я не умел научно объяснить свои переживания. Теория эволюции была бессильна ответить, почему привилегированный белый стоит у постели больного африканца и каждому дается нечто исключительное. Это было милосердие в смысле Льюиса – любовь, которая не ищет воздаяния, чье существование бросает вызов материализму. Она сама есть высочайшая радость, какую может испытать человек.

Собираясь поработать в Африке, я слышал общий всем человеческим культурам зов – во мне шевелилось желание сделать нечто совершенно бескорыстное для других, служить не ради личной выгоды. Но я позволял себе и другие, менее благородные мысли, рисуя в воображении любовь жителей Эку, восхищение коллег-медиков дома. Суровая действительность нищей деревни разбила эти мечты, зато дала мне возможность приобрести самый значимый человеческий опыт. Я просто попытался помочь другому – в отчаянной ситуации, имея недостаточную квалификацию, – и бремя сделалось невесомым. Я нашел направление – стрелка компаса указывала не на материальные блага, не на исполнение честолюбивых замыслов и даже не на медицину, а на доброту, которую все мы отчаянно надеемся отыскать в себе и окружающих. Яснее, чем когда-либо прежде, я увидел источник этой доброты, источник истины – самого Бога, являющего нам Свою святость через стремление к добру, которое Он начертал в сердце каждого из нас.

Итак, здесь, в последней главе, мы прошли полный круг и опять вернулись к Нравственному закону, с которого я начал свой рассказ. Мы познакомились с достижениями химии, физики, космологии, геологии, палеонтологии, биологии – и все же это чисто человеческое свойство не перестает поражать. Спустя почти тридцать лет после обращения к вере я по-прежнему выделяю для себя Нравственный закон как самое сильное указание на существование Бога, причем Бога, заботящегося о людях, бесконечно милосердного и святого.

Напомню другие факты, указывающие на Творца и обсуждавшиеся нами ранее: то, что Вселенная имела начало; то, что она подчиняется строгим законам, выражаемым математическими формулами; ряд замечательных «совпадений», благодаря которым в рамках законов природы возможна жизнь. Точность и изящество Вселенной указывают на стоящий за ней великий разум, но какой именно? Во что конкретно нам следует верить?

В начальной главе этой книги я описал собственный переход от атеизма к вере. Пора подробнее сказать о дальнейшем пути. Я делаю это не без опаски, поскольку стоит лишь перейти от общей идеи, что Бог есть, к набору определенных религиозных представлений, как разгораются неистовые страсти.

Большинство великих мировых религий равно признает целый ряд общих всем им истин – возможно, без этих истин религия вообще немыслима. Но существуют также важные и интересные отличия, и каждому человеку необходимо самому отыскать свой путь к истине.

Обратившись к вере в Бога, я затем долгое время размышлял о Его свойствах. Мне было ясно, что Бог должен заботиться о каждом в отдельности, иначе бы терял смысл аргумент от Нравственного закона. Таким образом, деизм мне не подходил. Также я заключил, что Бог свят и праведен, – ведь Нравственный закон призывал меня именно к этому. Но такой вывод представлялся мне слишком абстрактным. Из того, что Бог милосерден и любит своих созданий, не обязательно следует, что мы в состоянии с Ним общаться или вступать в какие-либо отношения. Но меня влекло к этому, и по мере того, как во мне крепло это чувство, я постепенно стал осознавать сущность молитвы. Вопреки довольно распространенному мнению, верующие вовсе не пытаются с ее помощью манипулировать Богом, добиваясь исполнения своих желаний. Молитва для нас – способ находить контакт с Богом, узнавать о Нем и пытаться понять Его точку зрения на различные явления, которые нас озадачивают, удивляют или огорчают.

Однако выстроить этот мост к Богу оказалось для меня непросто. Чем больше я узнавал о Нем, тем недоступнее Он представлялся мне в Своей чистоте и святости, а мои собственные мысли и поступки казались в этом ослепительном свете еще темнее.

Я все глубже осознавал собственную неспособность поступать правильно даже на протяжении одного дня. Я мог придумать массу оправданий, но если был по-настоящему честен с собой, то видел, что в моих внутренних битвах часто побеждают гордость, безразличие, гнев. Прежде мне никогда не приходило в голову назвать себя грешником – я содрогался от этого старомодного слова, считал его слишком грубым и категоричным, – а оказалось, оно подходит ко мне как нельзя лучше.

Я пытался излечиться, отдавая больше времени самоанализу и молитве, но мало преуспел – эти средства не помогали мне преодолеть все увеличивающееся расстояние между моей до боли очевидной несовершенной природой и совершенством Бога.

И в этот сгущающийся мрак вошла фигура Иисуса Христа. В детстве, сидя на хорах христианской церкви, я не понимал по-настоящему, кто такой Христос. Он представлялся мне персонажем мифа или волшебной сказки, супергероем из «просто истории», рассказанной на ночь. Но когда я стал впервые читать рассказ о Его жизни, как он дан в четырех евангелиях, до меня мало-помалу начало доходить, что это – подлинные свидетельства очевидцев о событиях совершенно из ряда вон выходящих. Иисус делал немыслимые заявления – будучи человеком, претендовал не на то, что знает волю Бога, а на то, что сам является Богом. Ни в какой другой известной мне религии не было персонажа, который вел бы себя столь вызывающе. Иисус, кроме того, утверждал, что может прощать грехи, – это казалось и волнующим, и вопиющим. Он был смиренным и милосердным, говорил замечательно мудрые слова, и все же у Него нашлись враги, которые Его боялись и предали смерти на кресте. Он был человеком, а значит, знал условия человеческого существования, столь обременительные для меня, и обещал облегчить это бремя: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Матфей 11:28).

И еще один из ряда вон выходящий факт, засвидетельствованный евангелистами и ставший для христиан центральным догматом веры, – этот добрый человек воскрес из мертвых. Для научного мышления задача была не из простых. Впрочем, коль скоро Христос действительно был Сыном Божьим, о чем открыто говорил, то, безусловно, мог приостановить действие законов природы, если это Ему требовалось для достижения какой-либо более важной цели.

Но Его воскресение должно было быть чем-то большим, чем демонстрацией сверхъестественных возможностей. Какую цель оно в действительности преследовало? Христиане бьются над этим вопросом уже два тысячелетия. Долгие поиски привели меня не к одному ответу, а к нескольким, связанным и друг с другом, и с идеей моста между нашим греховным «я» и святым Богом. Одни комментаторы пишут о замещении – Христос умер вместо всех нас, заслуживающих Божьего суда за наши прегрешения. Другие называют это искуплением – Христос заплатил высшую цену за наше освобождение от бремени греха, чтобы мы могли найти Бога и увериться, что Он не судит нас более но нашим делам, а видит очищенными от всякой скверны. Христиане говорят здесь о спасении по благодати. Но для меня распятие и воскресение означали и еще нечто. Приблизиться к Богу мне мешала собственная грешная сущность, в частности гордость, которая, в свою очередь, была неизбежным следствием моего эгоистичного желания самостоятельно управлять собой. Чтобы возродиться к новой жизни, я должен был в определенном смысле убить это своеволие. Но как?

И снова, в который уже раз, мне пришли на помощь слова К.С.Льюиса:

Теперь предположим, что Бог стал человеком; предположим, наша человеческая природа, которая способна страдать и умирать, слилась с Божьей природой в одной личности, – такая личность сумела бы помочь нам. Богочеловек сумел бы подчинить Свою волю, сумел бы пострадать и умереть, потому что Он – человек; весь этот процесс Он выполнил бы в совершенстве, потому что Он – Бог. Мы с вами можем пройти через этот процесс только в том случае, если Бог совершит его внутри нас; но совершить его Бог может, только став человеком. Наши попытки пройти через умирание будут иметь успех только тогда, когда мы, люди, примем участие в умирании Бога, точно так же как наше мышление плодотворно только благодаря тому, что оно – капля из океана Его разума; но мы не можем принять участия в умирании Бога, если Он не умирает; а Он не может умереть, если не станет человеком. Вот в каком смысле Он платит наши долги и страдает вместо нас за то, за что Ему совсем не нужно было страдать.