Холодная тьма - Дженнифер Эстеп

На полу Нотт тихо заскулила и замахала хвостом туда-сюда. Глаз Вика открылся, когда он услышал, что я вошла в комнату. Меч смотрел на меня секунду, его фиолетовый взгляд настороженно потемнел.

- Что случилось? - Спросила Вик. - Почему ты плачешь?

- Ничего, Вик, - сказала я и начала икать.

По какой-то глупой причине я всегда начинаю икать, после того, как плакала. Ещё одна вещь, которая делает меня чудачкой, наряду с моей психометрией. В виде исключения я подумала о том, почему не была благословенна другой магией. Почему бы Ники не сделать меня очень сильной, как валькирия? Или очень быстрой, как амазонка? Моя психометрия была тем, что держала Логана и меня на расстояние друг от друга. Нет, поправка, это было тем, что заставило меня и Логана расстаться друг с другом. После того, как спартанец сегодня вечером набросился на меня, я сомневалась в том, что существует что-либо, что я могла бы сказать или сделать и что заставило бы его, дать мне ещё один шанс - заставило бы его дать нам ещё один шанс.

Я не понимала почему. Я сказала Логану, что видела его тайну, что знаю, что он скрывает, что делает его таким до боли печальным, не смотря на то, что он пытался скрыть свою боль за едкими комментариями и дьявольскими улыбками. Вместо того чтобы вздохнуть от облегчения, Логан стал ещё злее, когда услышал моё признание. Я не понимала, что со спартанцем было не так - или со мной.

Между мной и Логоном всё закончилось, прежде даже, чем что-то началось. Иногда я думала, это была история моей жизни. Мой отец Тир умер, когда мне было два года, прежде чем у меня даже появился шанс узнать его. Моя мама была убита и никогда не рассказывала мне о Локи, Жнецах или о том, как это, быть чемпионом Ники. А теперь я не могла найти Хельхайм кинжал, так же как защитить его от девчонки Жнеца. Да, трагические потери и провалы эпического масштаба, казалось, определённо принадлежали моей жизни.

Я перевернулась на спину, а Нотт встала со своего места на полу. Волчица Фенрир была такой высокой, что с легкостью могла положить голову на кровать. Она смотрела на меня своими тусклыми цвета ржавчины глазами - глазами, которые больше не были красными, как у Жнецов, но и не стали полностью коричневыми, и снова заскулила. Я предположила, что она пытаясь успокоить меня.

Вздохнув, я протянула руку и погладила её шелковистые уши. Нотт заворчала от удовольствия и засунула свою голову подальше под мои пальцы. По какой-то причине, гладя её, я почувствовала себя немного лучше - хотя она была достаточно большой, чтобы съесть меня. Я снова вздохнула и встала. То, что страдала я, не значило, что и волчица должна была страдать.

В то время пока Нотт ела мясо, которое я принесла ей из столовой, я приняла душ, затем спустилась вниз по лестнице и взяла несколько одеял и подушек из одного из шкафов, где держали дополнительные постельные принадлежности. Я отнесла одеяла в свою комнату и сделала уютный уголок для Нотт между моей кроватью и письменным столом.

- Мне ты никогда не делала такую уютную кровать, - сказал Вик со своего места на стене. - А я гораздо более полезный, чем эта глупая волчица.

Нотт перестала есть и зарычала на него.

- Это потому, что у тебя есть крутые, кожаные ножны, - сказала я сварливому мечу. - Это твоё собственное маленькое гнёздышко.

- Хм! - Вик снова закрыл свой глаз.

Я вздохнула и спустилась вниз по лестнице, чтобы в этот раз захватить ведро из под раковины из общей кухни, которой пользовались все девушки общежития. Отнесла ведро назад в мою комнату, наполнила его водой и дала пить Нотт столько, сколько та хотела. Затем, когда большинство огней в общежитие уже отключились и всё было тихо, я провела волчицу вниз по лестнице и позволила прогуляться на улице, прежде чем двери автоматически заблокируются на ночь.

Наконец мы снова были в безопасности в моей комнате. Я подумала о том, чтобы открыть книгу о грифонах и начать писать сочинение для урока миф-истории, которое задала Метис, но вместо этого поймала себя на том, что выловила дневник моей мамы из сумки и свернулась вместе с ним калачиком на кровати.

Нотт и Вик спали, но я была слишком взвинчена, чтобы успокоиться, поэтому я включила свет над кроватью и начала читать.

Сегодня я начала свой второй год в Миф академии ... Это были слова на первой странице дневника. Я скользнула немного ниже под одеяло, готовая провести долгую ночь за чтением и надеялась забыть про мои собственные проблемы.

В дневнике было всё детально описано, что моя мама делала, когда ей было семнадцать и она училась на втором курсе в академии, как и я. Она писала о своих учителях и уроках и как сильно на не любила миссис Бэнба, привередливого профессора по экономики.

Я улыбнулась, услышав голос моей мамы в её словах, почти так, как будто она читала мне дневник, как сказку на ночь. Это утешило меня. Особенно мне понравились страницы, где говорилось о её дружбе с Метис. По-видимому, обе были смутьянками в своё время на Мифе.

Мама даже жаловалась на то, что после одной из своих выходок, была вызвана на разговор к ответственным в академии. Так же в дневнике застряли несколько снимков, в основном моей мамы, смеющейся в камеру или её и Метис обнимающих друг друга. Я отложила их в сторону. Позже я вставлю их в рамки и поставлю к другим фотографиям на моём письменном столе.

Но как бы мне не нравилось читать дневник, он не дал мне никакой подсказки о том, где моя мама спрятала кинжал Хельхейма. Она вообще никогда ничего не писала об артефакте. Самое близкое к этому было то, что она упомянула о важном задание, которое получила от Ники. Я думаю, что она, возможно, имела ввиду кинжал, поэтому внимательно просмотрела соседние страницы, но она больше ничего не писала о задание - даже о том, было ли оно успешно выполнено или нет.

Но дневник рассказал мне, однако, одну вещь о моей маме: она любила рисовать. Эскизы и рисунки можно было найти почти на каждой странице, но это были не обычные сердца и цветы, которые ожидаешь увидеть.

Вместо этого моя мама рисовала статуи - все статуи, которые покрывали здания Миф академии.

Горгулий, минотавров, василисков, драконов, химер, горгон. Эти и многие другие заполняли дневник, смотрели на меня с начала или конца страниц или тянулись вдоль корешка тетрадки. По какой-то причине моя мама, казалось, особенно любила грифонов, которые охраняли ступеньки библиотеки. Там было больше рисунков этих двоих, чем всех других статуй вместе взятых. Может быть моя мама, как и я, получила задание исследовать и написать сочинение о статуях. Это было единственная причина, которую я могла придумать, почему она рисовала их снова и снова.