Проклятая благодать (ЛП) - Коул Тилли

Они, конечно, дали мне пару дней отдыха. Я так и думал. С той минуты, как помог Фиби, помог ей вывести этот гребаный героин из ее вен, я знал, что они уйдут на некоторое время. Но я также знал, что, когда они вернутся, будет хуже. Намного, бл*дь, хуже. Воспоминания, которые, как я думал, выкинул из головы навсегда, вернулись и ударили мне между глаз, как идеальный выстрел. Стоя у подножия кровати, они показывали мне детали, о которых я забыл. Детали, о которых я не мог думать без потери дыхания.

Но чувство вины было еще хуже. Оно впивалось в мой живот, как когти.

Поэтому я не спал.

Потому что сейчас я действительно не мог справиться с этими воспоминаниями.

Я допил пиво и уже открывал другое, когда услышал шаги по траве.

— Что случилось? — спросил я, когда Флейм, избегая смотреть мне в глаза, подошел к тому месту, где я сидел.

— Ничего, — он сел на стул рядом со мной.

— Ничего не случилось? Ты уверен?

Он кивнул, его черные глаза смотрели на деревья. Я наблюдал, как он сжимает челюсти, как ножи переворачиваются в его ладонях.

С тех пор как мы вернулись из города-призрака Клана говнюков, свежие порезы на его руках зажили, и ножи снова стали тупыми. Он все еще прослеживал ими плоть, но новых порезов не делал.

Он вернулся к Мэдди.

Он успокоился.

Я сел обратно на свое место. Что бы Флейм ни пришел сюда сказать, в конце концов, это все равно выйдет наружу. Я откинул голову назад, уставившись на эти чертовы звезды.

— Ты ведешь себя странно.

Я замер, бутылка была почти у моего рта, и я сделал глубокий вдох. Опустил бутылку и посмотрел на Флейма. Его голова была наклонена в мою сторону, но он не смотрел на меня. Его мышцы были напряжены, а руки подергивались.

Черт. Я заставил этого ублюдка нервничать.

— Я в порядке, — сказал я нейтрально.

Губы Флейма скривились, показывая зубы.

— Ты лжешь, — прошипел он и поднялся на ноги.

Я вздохнул, когда он начал вышагивать.

— Флейм, — сказал я. — Я в порядке. Перестань беспокоиться…

— Ты мало говоришь и не ходишь в клуб.

Его голос был холодным и ровным, но я видел по сузившимся глазам, что его разум метался, пытаясь понять, что во мне изменилось.

— Еще не подошла дата.

Черт, брат мог с таким же успехом врезать железным кулаком мне в живот.

Моя рука сжалась на горлышке бутылки. Я сжимал ее до тех пор, пока не подумал, что стекло треснет под моей хваткой. Отпустил ее и покачал головой.

— Флейм, — сказал я медленно, — оставь это. Я в порядке.

— До этого еще несколько месяцев, — продолжал он. — Но ты ведешь себя так же, как и тогда.

Мой желудок сжался, когда воспоминания, которые я все время отодвигал в сторону, начали прорываться сквозь защиту. Я увидел кровь, услышал гребаные крики и почувствовал едкий запах, наполнивший комнату.

— Флейм, — предупредил я, близкий к тому, чтобы сорваться.

Почувствовал, как комок подбирается к горлу. Чувствовал, как слезы застилают глаза.

— Это из-за нее, — он резко остановился.

Подняв глаза, я встретил пристальный взгляд брата. Я вскочил на ноги, разгораясь от злости из-за того, что он довел меня до такого состояния. Но замер, увидев, как он качает головой, на его лице появилось чертовски потерянное выражение.

— Ты — АК. Ты так не поступаешь. Почему ты делаешь это сейчас? Ещё не время. Это не тот месяц. Это бессмысленно.

Я закрыл глаза и сделал долгий, глубокий вдох. Когда я снова открыла их, Флейм неловко покачивался на ногах.

— Это из-за нее, — он не задавал вопрос.

Люди думали, что Флейм был не в себе. Его отец неоднократно говорил ему, что он слабоумный. Но брат был проницателен. Он никогда ничего не забывал. И более того, с того дня, когда я помог освободить его из психушки, он был уверен, что знает меня лучше, чем кто-либо другой. Все думали, что я присматриваю за ним. Но я знал правду — он тоже присматривал за мной.

— Я в порядке, — повторил я и снова сел, проведя рукой по лицу. — Сядь, Флейм.

Он замер, но потом сделал то, что я просил. Я взял еще одну бутылку пива, чувствуя, как последствия выпитого за весь день начинают сказываться на мне.

— Это происходит с тех пор, как мы вытащили ее, — сказал он. — С тех пор, как ты привел ее сюда, к себе. Она заставила тебя снова думать обо всем этом.

Я открыл рот, чтобы ответить, но он продолжил:

— Ты не спишь. Но с тех пор, как она вернулась, стало еще хуже. Ты все время сидишь здесь. Ты пьешь. Ты никогда не пил так много.

Я знал, что отрицать это было бессмысленно. Если брат был здесь, если он оставил Мэдди в их домике одну, его беспокойство за меня должно было съедало его заживо.

Поэтому я молчал. Уж точно не собирался говорить о дерьме, о котором не нужно было говорить. Не говорил об этом с того дня, как это случилось, и не собирался начинать сейчас.

— Я переживу это, — сказал я после нескольких минут молчания. — Я…

Сглотнул, борясь с комом в горле.

— Я всегда так делаю.

— Ты никогда не делал этого, — возразил Флейм, в его голосе не было эмоций.

— И никогда не сделаю, — согласился я.

Мой голос был хриплым, поэтому я прочистил горло. Я отказывался сломаться.

— Это не твоя вина, — агрессивно сказал Флейм. — Я не знаю, сколько раз тебе нужно повторять это дерьмо.

— Я никогда не смирюсь с этим.

Мне не хотелось закрывать глаза, потому что если бы я это сделал, то увидел бы их лица. Увидел бы то, что у меня должно было остаться, если бы я не был таким чертовски глупым.

— Ей лучше, — я знал, что он говорит о Фиби. — Мэдди видела ее, и ей лучше. Мэдди наблюдала за ней ради меня, ради тебя. Ты спас ее.

Я кивнул, напряжение в моей груди немного ослабло. Ей было лучше. Черт, от Флейма это с таким же успехом могло быть веселой джигой. В памяти всплыло лицо Рыжей. Я не навещал ее с тех пор, как она осталась у Кая. Даже не спрашивал, как она. Я вытащил ее, избавил от наркотиков. Этого было достаточно. Хотя думал о ней почти каждый день. Думал о ней здесь, глядя на звезды. О ее воссоединении с Лилой. Вспоминал ее лицо, когда она увидела шрам своей сестры… ее руку в моей, когда она благодарила меня, такая чертовски маленькая… ее слова о том, что она боится…

— Я не… — Флейм стиснул зубы. — Ты мне не нравишься… такой, — низкий, грубый голос Флейма заставил меня почувствовать вину.

— Знаю, — сказал я. — Я пройду через это.

Плечи Флейма опустились в облегчении, затем он поднялся на ноги.

— Хорошо.

Он начал уходить.

— Флейм? — позвал я, когда огромное тело моего брата почти исчезло в темноте.

Он повернулся.

— Ты разговаривал с Малышом Эшем в последнее время?

Он стал неподвижен, как статуя.

— Мы сегодня работали над мотоциклом, — в его голосе снова слышалось напряжение.

Так было всегда, когда он боялся, что как-то облажался. Что он разочаровал меня.

— Просто продолжай с ним разговаривать, хорошо? Продолжай приглашать его на ужин и все такое.

— Хорошо, — сказал Флейм и, не произнеся больше ни слова, ушел в свой домик.

— Черт! — сказал я в пустоту.

Я закрыл глаза, позволяя алкоголю взять свое. Услышав звук хруста ветки, я вздохнул.

— Флейм, обещаю, я в порядке. Просто хочу, чтобы меня оставили в покое.

Я открыл глаза… и замер. Моргнул, когда увидел, что она стоит и смотрит на меня. Она сделала шаг вперед и еще один, пока не оказалась на свету. Сначала я увидел ее волосы, длинные, до середины спины. Она была одета в длинное темно-зеленое платье, подвязанное сверху каким-то хлипким куском шелковой веревки. Рукава закрывали ее руки, но, черт возьми… глубокий цвет заставлял ее веснушки выделяться больше, чем все остальное.

— Привет, — сказала она, в конце концов.

Ее охренительно приятный голос доносился сквозь ночь. Я пробежался взглядом по ее телу. Она все еще была худой, но выглядела лучше, чем пять дней назад. К ее белым щекам вернулся цвет. Синяки и следы поблекли. У нее были темные круги под глазами, но это все.