Люди и боги (СИ) - Суржиков Роман Евгеньевич

— Я готов возглавить экспедицию.

Корделия удивленно подняла брови:

— Вы лично, милорд?..

— Да, святая мать.

— Разве вы не горите желанием атаковать Уэймар и отомстить за сестру?

Эрвин вздохнул.

— Иона мертва. Атака на Уэймар не оживит ее. Город не слишком укреплен, гарнизон мал и напуган, любой мой вассал сможет возглавить такой штурм. А вот приарх Альмера обладает сильной армией, здесь понадобится мое мастерство стратега и мои отборные роты иксов.

— Тем лучше, милорд. Рада, что вы лично поведете войско в Альмеру. И третье условие. Духовенство настаивает на честных методах борьбы. Ваш поход против Галларда и Кукловода получит благословение Вселенского собора. Священная война должна вестись подобающим образом. Не мне вас учить, милорд, но все же уточню. Минимальные потери среди мирных людей. Никакого террора, разбоя, мародерства. Никаких асассинов. Правитель Праотцовской Церкви, пусть даже бывший, не должен погибнуть от рук наемного убийцы. В особенности недопустимо убийство Перстом Вильгельма.

Эрвин помедлил, глядя на старушку в каталке. Даже во сне ее лицо хранило тень улыбки. Боги, как же легка жизнь, не обремененная разумом!

— Мать Корделия, после того урока, какой преподали мне боги, я меньше всего настроен на подлость. Чистая и святая война — целебный эликсир для моей души… Но, боюсь, вы никогда не воевали. Не бывает совсем чистой победы. Сравнительно чистая стоит очень дорого. Приняв ваши условия, я усложню задачу и стесню свои действия. Что получу взамен?

Голос ульянинки стал сух и шершав, как точильный камень:

— Милорд, я предлагаю вам роль светлого рыцаря, воина Праматерей. Феодальная усобица превратится в священную битву добра со злом. Выиграв такую, вы примкнете к лику святых, заслужите место на иконах и в легендах. Не говоря уже о том, что Палата наверняка изберет вас владыкой. И при этом вы считаете нужным торговаться?!

Эрвин грустно покачал головой:

— Боюсь, вы не поняли, мать Корделия. Я потерял самого дорогого человека на свете. Простите, но меня не волнуют иконы и легенды. Если б вы могли вернуть Иону, я бы поторговался. Но вы не можете, верно?

— Тогда чего вы хотите, милорд?

— Искренности, миледи, — он намеренно понизил титул и заметил, как сузились глаза Корделии. — Перед вами несчастный человек, жаждущий мести. Какой я к чертям воин света!.. Но и вы сделайте одолжение: не стройте из себя. Вы грезите саном архиматери. Получить его в ваши сорок лет — вот поистине легендарное деяние. Если священная война, благословленная вами, принесет победу — вы точно получите сан, вас просто не смогут не избрать. Но если священной войны не будет, а Эллина уйдет на Звезду — капитул раздавит вас. Вы слишком молоды, хороши и успешны. Святые старухи не простят этого.

— Вы мне отказываете? — тихо уточнила Корделия.

— Откажу в том случае, если не смогу вам доверять.

Эллина всхрапнула слишком громко и сама встрепенулась от этого, открыв один глаз. Корделия схватила кресло и принялась катать взад-вперед, убаюкивая старушку. Произнесла нараспев, будто колыбельную:

— Сто сорок тысяч эфесов золотых… Минерва меня загнала в угол, чтобы я дала ей в долг… Она больше не владычица — кто же денежки вернет?..

— Холодная тьма, — вырвалось у Эрвина. — Вам грозит не просто потеря сана. Когда ее святейшество умрет, вас обвинят в краже у Церкви и даче взятки Короне. Окажетесь на соседнем столбе с Галлардом!

— Возможно, окажусь… Если денег не верну… — пропела Корделия, покачивая кресло. Архиматерь вновь задышала ровно.

— Значит, вам нужна от меня чистая победа и сто сорок тысяч эфесов.

— А вам от меня, милорд?

Эрвин потер виски, размышляя. Усталость, бессильная тоска. Чего можно хотеть-то? Что можно изменить?

— Доверяете ли вы кому-либо в капитуле?

— Мать Октавия ордена Эмилии кое-в-чем зависит от меня. А мать Алиса — агатовка — мечтает видеть вас на троне.

— Оставьте им организацию Вселенского собора и собирайтесь в дорогу. Будьте моим гостем… на войне.

Корделия почти не колебалась.

— Почту за честь, милорд.

— Так легко?.. — вырвалось у него.

— Видимо, вы очень устали, милорд. Очевидно, что я пойду с вами. В отличие от вас, я хочу себе место на иконах.

Они скрепили договор словами лорда и леди, пожали друг другу руки. Корделия взялась за ручки каталки, чтобы увезти спящую Эллину. Как тут Эрвин произнес:

— Святая мать… помолитесь о душе Ионы.

Она помрачнела, красивое лицо стало жестким, будто высеченным из камня.

— Я не могу, милорд.

— Вы — главная служительница смерти в этом несчастном мире. Кто же может, если не вы?

— Вы видели тело сестры?

— Конечно, нет.

— А видели человека, который видел?

— Нет, но причем…

— Заупокойную не служат заочно. Сестрица смерти плачет, когда отпевают живого человека.

— Иона мертва!

— Вероятно, так и есть. Но пока не знаете наверняка, вы обязаны надеяться. Праматери презирают тех, кто слишком рано теряет надежду.

4–5 июня 1775 г. от Сошествия

Графство Эрроубэк

— Вяленая рыбка! Просто объедение! — выкрикивал старик, шествуя вдоль перрона. Его голос звучал, как несмазанное колесо телеги: столь же скрипуче, столь же монотонно. — К пиву и элю лучшая закуска! Вяленая рыбка! Фунт за полтинку!

Старик хромал на одну ногу и опирался на рукоять тележки, которую толкал перед собой. Над тележкой высилась рама из прутьев, через раму вдоль и поперек, и крест-накрест тянулась леска, а с лески свисали гроздья тщедушных карасей. Вяленые рыбинки, связанные за хвосты, понуро качавшиеся на ветру, напоминали одновременно и спелую рябину, и покойников на виселице. Возле тележки вприпрыжку шагал мальчик, длинной метелкой отгоняя мух.

— Рыбка — вкуснотища! К пиву… — скрипучий голос старика потонул в металлическом лязге. Состав распахнул две дюжины дверей, сбросил две дюжины подножек.

— Пора, милорд, — произнес кайр Джемис.

Эрвин скользнул взглядом по платформе. Кроме старичка с мальчиком, тут были еще трое торговцев рыбой, бабка с мешком семечек, молодка с пирожками, да красномордый пивовар с парой бочек на телеге. Единственный извозчик дремал на козлах брички, единственный констебль грозил дубинкой собаке, чтоб не лаяла на состав. Начальник станции покачивался в кресле-качалке на балконе двухэтажной избы, заменяющей собою вокзал. В такт качанию голова начальника медленно кивала, будто выражая спокойное удовлетворение. «Поселок Фишер Хат, баронство Бонеган» — гласила вывеска на крыше избы.

— Пора, — согласился Эрвин. — Командуйте атаку… Или что-нибудь в этом роде.

Всю весну агатовские батальоны отрабатывали боевой десант из поезда. Грохот сапог заглушил все вокруг, от черных плащей потемнело в глазах. За минуту две роты высыпали на платформу, разбились на дюжины, построились для уличного боя. Третья рота заняла позицию по другую сторону состава, исключая возможность удара с тыла. Дюжина кайров влетела в здание станции, другая захватила инженерную будку, чтобы не дать механику отключить искру. Стрелковая рота заняла крыши вагонов, беря под прицел любого, кто не носил двуцветный плащ. На каждого местного жителя пришлось где-то по десятку северных луков.

Похоже, обитатели станции не поняли, что их атакуют. Кайры готовились убивать лишь тех, кто окажет сопротивление, а о сопротивлении никто и не думал. Бабка с семечками только сотворила спираль. Пивовар просиял:

— Славные воины, пейте лучшее пиво графства Эрроубэк! Офицерам даю скидку!

Старик с рыбой ругнулся, когда солдаты преградили ему путь. Остановился, переждал, пока все разбегутся по позициям, а затем вернулся к делу:

— Вяленая рыбка, закуска — объедение!

Только молодка с пирожками отчего-то кинулась наутек, да собака зашлась истошным лаем. Констебль огрел ее дубинкой:

— Ать!