На маленьком кусочке Вселенной - Евгений Титаренко

– При чем здесь авторитет педагогов?.. – стараясь не утратить контроля над собой, медленно обернулась к ней Надежда Филипповна.

– Мы будем сегодня принимать одно решение, а завтра в угоду какому-то мальчишке – другое?

– Дмитрий сам, по своей инициативе, ушел из школы, – сказала Надежда Филипповна.

Физичка улыбнулась:

– Нет! Он ушел не по своей инициативе. Таково было мнение педсовета. И он, зная об этом, – подчеркнула Софья Терентьевна, – просто не стал дожидаться прямого указания от директора.

Надежда Филипповна не успела ответить, вмешался Антон Сергеевич:

– Я вчера беседовал с Ксаной… – Он произнес это необычным для него хмурым голосом, и тем обратил на себя внимание учителей.

– Что же? – Софья Терентьевна насторожилась.

– Плохо! – коротко ответил Антон Сергеевич.

Надежда Филипповна крутнула красный карандаш в руке, бросила его на открытую тетрадь и, сопровождаемая удивленными взглядами, молча вышла из канцелярии. Зеленоватые глаза Софьи Терентьевны заволокла обида.

А относительно беседы Антон Сергеевич не совсем точно выразился. Он приглашал Ксану в свой кабинет и лишь пытался наладить беседу… Жалуется она на что-нибудь? Нет. Больна? Нет. Почему не выучила физику? Просто не выучила. Может, ей отдохнуть? Нет…

Валерку не мучили сложности человеческих отношений. Теоретическая концепция жизни была для Валерки цельной и ясной, как аксиома: все у людей должно быть хорошо. И, пока в канцелярии спорили, Валерка действовал.

Проблему составлял для него вопрос «как сделать», а не «что сделать». Начитанность восполняла Валерке нехватку собственного жизненного опыта, и тут он поступил в полном соответствии с рекомендациями своих наставников.

В пятницу на экране ермолаевского клуба шел старый и вечно молодой фильм «Большая жизнь». Сразу после занятий Валерка купил два билета на девять часов пятнадцать минут вечера и сходил сначала в домики, потом на Долгую гору, в Шахты.

К тому, что встретят его без энтузиазма, он был готов. Но все обошлось даже проще, чем он думал.

– В кино?.. – переспросила Ксана. – Пойдем.

Валерка оторвал один билет и положил его на стол, рядом с альбомом гербария.

– Я тебя, Ксана, у входа в парк подожду, ладно?.. У ворот. В девять. Договорились?

– А пусть они у тебя, зачем ты оторвал? – спросила Ксана, возвращая ему билет.

Валерка отстранился:

– Вдруг тебя не отпустят?

– А я, Валер, теперь не спрашиваюсь, – как-то безразлично сказала Ксана.

Он поморгал своими большущими глазами. Валеркиным ресницам, густым и длинным, могла позавидовать любая девчонка.

– На всякий случай, Ксана, ладно?.. Пусть у тебя. В девять!

На Долгую Валерка не шел, а будто плыл, гордый своим необыкновенным замыслом и заранее радостный чужой, предстоящей радостью, сомневаться в которой оснований у Валерки не было.

А Димка все эти дни старательно изыскивал причины не появляться вечерами возле дома. Одно воспоминание о Хорьке будило в нем какие-то смутные ассоциации, связанные с тем пьяным вечером, подробности которого он совершенно не помнил. И всеми силами хотел вспомнить, и почему-то боялся, что это ему удастся.

Билет у Валерки он взял с готовностью, хотел пошарить в материной сумке деньги, но Валерка махнул рукой:

– Потом как-нибудь! – Напомнил: – В девять. У ворот, хорошо? Я еще кой-куда по делам должен…

– Я буду! – заверил Димка. – Это тебе спасибо, что придумал…

– А! Я и сам-то случайно! – весело отозвался Валерка.

Но дома он неожиданно загрустил.

Они остановились напротив, угадывая и не угадывая друг друга в темноте: Ксана – с одной стороны от входных ворот, Димка – с другой. Потом неуверенно, исподволь пошли навстречу.

– Дима?.. – тихо спросила Ксана.

А он ответил:

– Ксанка?..

Остановились в полушаге друг от друга и от смущения оба глянули по сторонам.

– Ты… в кино? – спросила Ксана.

– Не знаю… – соврал Димка.

Ксана негромко засмеялась и зачем-то утерла глаза ладошкой.

– Всегда он такой…

Они оба догадались о Валеркиной хитрости. Помолчали, словно в чем-то оба сильно виноватые друг перед другом.

– Пойдем к пруду, Ксана?

Она помедлила с ответом, все так же глядя ему в лицо. Помедлила не потому, что колебалась. Просто не верила случившемуся… Одну секунду помедлила. Может быть, две.

– Идем.

И, не сговариваясь, они пошли на то самое место, где уже сидели однажды. И где их, оказывается, видели.

Луна еще не взошла, и темная, тихая ночь окутывала сосны. Лишь на противоположном берегу мерцали уютные огоньки: четыре наверху, вдоль ограды маслозавода, и четыре под ними, в черной воде пруда.

Димка сбросил на траву, на опавшую хвою свой пиджак:

– Садись!

– Да я так… – сказала Ксана

– Ну вот еще!

– Тогда и ты садись, – потребовала она, расправляя пиджак, чтобы не помять рукава.

Они сели. Опять рядышком Плечом к плечу.

На западе стыла по горизонту узенькая темно-багровая полоска зари

Тепло и свет ушедшее солнце взяло с собой, а краску стереть забыло…

И в молчании показалось Димке, будто они только-только что встретились, не там, у ворот парка, а здесь. И надо во многом признаться, многое спросить… Позвал:

– Ксана…

– Что, Дима?.. – тихо, но не встревоженно ответила она.

А Димка не знал, с чего начать.

– Я все время думал…

Она посмотрела на него. Брови ее дрогнули.

– Не надо, Дима…

И, уводя разговор от еще не затронутой темы, она, крепко обхватив руками колени, спросила:

– Почему, Дима, закаты разные все? Вот этой полоски нам больше никогда не увидеть…

– Ксана… – снова позвал Димка. – Что с тобой было?

Она помолчала.

– Ничего, Дима. Притворялась я.

– Неправда, Ксана.

– Ну, сначала… не притворялась. А потом – честное слово.

Димка спросил нерешительно:

– На меня ты ни за что не сердишься?

Положив голову на колени, Ксана обернулась к нему:

– Ну какой ты, Дима!.. Горе прямо!

В глазах ее вспыхивали те крохотные неудержные искорки, что всегда так выдавали ее, когда она хотела быть строгой, а не могла.

– Пойдем завтра в лес, Ксана!

– Пойдем…

И она все так же смотрела на него, положив голову на колени, но уже не пыталась быть строгой.

– Весь лес тебе на гербарий оборвем! – пообещал Димка.

Она по-своему, негромко, засмеялась, чуть приоткрыв губы, и Димка заулыбался в ответ. Снял кепку, бросил ее на траву.

– Зачем ты кепку надел?

– А так! Назло всем!

Ксана опять засмеялась:

– Не надо, тебе не идет кепка.

– А я специально, чтоб не шла, – сказал Димка, – Теперь ладно… не надену больше.

Ксана выпрямилась. Поглядела в небо над головой, где опять, как тогда, редко-редко мерцали звезды. Вспомнила:

– Ой, Дима! Я вчера, кажется, свою звездочку нашла! Честное слово! Сейчас ее еще нет, а попозже. – Оглянулась. – Ты выбрал себе какую-нибудь?

– Я, Ксана, знаешь, твою выберу, – решил Димка.

Она снова засмеялась, уткнувшись лицом в колени.

Потом укоризненно покачала головой:

– Ты прямо грабитель какой-то! Сначала у меня камень отнял, потом и поляну и дуб!.. Теперь звездочку. Так у меня скоро совсем ничего не останется.

– Жалко, да? – спросил Димка.

Ксана покосилась на него:

– Пусть, конечно… Раз уж ты такой… отнимальщик. Я покажу тебе. – Снова покосилась. – Только уж ты, пожалуйста, следи тогда за ней. А то останемся оба…

– Я ее, Ксанка, совсем приколочу к небу! Чтоб не терялась больше.

И снова Ксана засмеялась. А когда Димка слышал ее смех, что-то такое происходило с ним, что вправду хотелось взять, например, и приколотить какую-нибудь ерунду к небу! Или сделать что-то еще, о чем в другое время и думать бы не подумал.

– Все-таки хвастун ты, – сказала Ксана. И повторила: – Горе прямо.

Димка подобрал свою кепку, вывернул ее наизнанку.

– Я, Ксанка, только перед тобой хвастаюсь.

Она ткнула пальцем в подкладку, придавая кепке нормальный вид.

– Зачем?.. – И, снова обхватив колени, задумчиво посмотрела на огоньки в пруду. – Дима… Хорошо тебе в той школе?

– Нет, Ксанка…

– Почему?

– Не знаю.

Ксана улыбнулась ему немножко с упреком. Спросила тихо:

– Чего ты так?

– Да я там, Ксана, и не учусь еще, можно сказать. Футбол гоняю.

– Надо учиться, Дима… – негромко, но наставительно сказала Ксана, обращаясь, должно быть, и к себе тоже.

– Раз надо, Ксана, будем учиться! – с готовностью заявил Димка.

– Только не путай больше примеры по алгебре, ладно? – попросила она.

– Что ты! – заверил Димка. – Я теперь буду по всем предметам ни в зуб ногой!

– Ни в зуб не надо, а так, чтобы все хорошо. Я тоже буду.. Ну, чтобы тебе не стыдно было за меня, да?

– А мне, Ксанка, за тебя никогда не будет стыдно, – сказал Димка.

– Мне, Дима, за тебя тоже, – сказала Ксана. – Ведь стыдно, когда человек… ну, никого не понимает. Когда у него ни доброты, ничего! Одна гадость… За такого стыдно, правда?