Грешный грешным - Леонид Семенов

Только теперь, когда все ушли, — мог я немного дать волю своим чувствам. Поцеловал в голову Зину, прижавшуюся ко мне, всю взволнованную, пережившую больше всех весь ужас происшедшего. Подошел и к кроваткам детей. Они не спали и молча все слушали и видели. Подошел к Рафе, поцеловал его в его окровавленную голову — вся жизнь его — промелькнула перед моими глазами: как он и я были мальчиками, почти сверстниками, вместе росли, учились, играли….. - теперь он спал, то стонал, то вздрагивал, надо было все время быть около него и следить, чтобы он не спалзывал головой и держать ее высоко и прикладывать к ней лед, как велел доктор. Кроме того, все было еще в крови. Вся стена в крови, три одеяла, шуба, — я никогда еще не видал такой раны и такой массы крови, но ни отвращения, ни страха не чувствовал — и за это благодарил Бога. Все премудростью своею создал Он. — Теперь стал молиться о Рафе, о всех нас. В какое страшное время мы живем. Где прибежище? Где покой? Что бы сделали мы без веры? Господь наше упование, Господь наше прибежище, Господь, помоги нам.

13-го Ноября 1917 г.[49]

Едва успел я с великими затруднениями Рафу и Зину с детьми перевезти в Данков, как узнал вчера о кончине папы. Папы не стало 1-го Ноября, но целых 12 дней мы ничего не знали, и до сих пор я не имею никаких прямых сообщений об этом из Петрограда. Но тете, Нат<алье> Яков<левне>, написал ее брат дядя Костя и ее сестра тетя Ляля. Папа скончался от удушьев астмы 1-го Ноября, уже 5-го его похоронили. Когда Аречка[50] приехала сюда, 26-го Октября, она рассказывала про папу, что папа сначала спокойно и вроде равнодушно принял известие о Рафе, но потом вдруг у него сделался припадок, хотя легкий. Припадки грудной жабы он нажил уже лет 7 тому назад, при постройке нового каменного дома в Петрограде, чем он очень увлекался. Тогда доктора предписали ему полный покой, запретили куренье и многое другое. Что он не все конечно исполнял — но причины, конечно, не эти — причина — воля Божия, святая и всевышняя, взять к Себе его душу. Аречка рассказывала, да и по письмам его это видно и вообще я это знаю, он очень волновался событиями и судьбой России. В последнее время углубился в записывание своих мыслей по поводу происходящих событий, о чем сообщал в письмах Рафе. В последних письмах его, особенно ко мне, звучала и встала замечательная и трогательная религиозная струна — о преданности воле Божией, о промысле Его в делах исторических….. Замечательны его смиренные замечания о себе — как о самом обыкновенном мирянине, могущем похвалиться разве только тем, что ничего особенного от общепринятой морали он не делал….. Какая скромная и смиренная оценка. Дорогой папа….. меня радует, что в последнее время между мной и им было полное примирение. Он благословлял меня на мой новый путь. Он даже слишком переоценивал его и меня в нем. Он оставил нас в самые тяжелые дни — какие когда-либо переживала Россия и в ней наша, вышедшая от чресл ее, семья. 1-го Ноября разгар большевистОкого восстания в Москве и по всей России….. Здесь раненый Рафа, которого мы бережем от новых покушений, и как отсюда увозить. Аря здесь. Сношений с Петроградом нет — нет ни писем, ни газет. Миша[51], третий сын папы, — больной и контуженный на войне (больной, убитый от сиденья в окопах) в далеком городе, в Вологодской губ. на отдыхе. Коля[52] — неизвестно где в Америке. Послан туда, как морской офицер, и с мая нет от него ни слуху, ни духу. Шура[53], тоже больной от похода, в лазарете в Царском Селе. Около папы была одна Верочка[54], мама и старая наша верная няня Аннушка — не знаю приобщить ли папу. Это меня очень волнует — но царство небесное ему дорогому, спи тихо и мирно, скромный труженик и кроткий, прекроткий человек. Он скончался 63 лет.

Вместе с этим известием пришли наконец из Москвы и Петрограда первые газеты после 2-хнедельного перерыва. Всюду хаос, массовые убийства, братоубийственная война, развал единой России на многие отдельные республики, отсутствие всякой власти, анархия, надвигающийся голод. Варварский погром Москвы, ее святынь, ее кремля, ее Успенского собора. На этом фоне — один только луч, одна отрадная точка: Всероссийский православный собор….. В трагических обстоятельствах, в дни самого страшного, кошмарного своей бессмысленностью братоубийства в Москве — он единогласно (необычайное единодушие) постановляет возглавить Св. Православную Российскую церковь — патриаршеством и немедленно приступить к избранию патриарха. Богу угодно было, чтобы, из трех избранных собором кандидатов, жребий пал на митрополита Московского Тихона. Он теперь патриарх. Да благословит его Господь, да поможет Господь св. Церкви стать опорой для мятущейся, страждущей, смятенной России, как это бывало уже не раз в ее истории, как это было в мутное время[55]; Ему же слава, честь и поклонение подобает за все, во веки веков, аминь.

14-го Ноября

Господи, прости меня. Грешен я, так грешен, что и сказать не могу. Немощен. Раздражительность свою не умею покорить. Чего не хочу, то творю. Всегда Тебя прогневляю и пречистую Твою Матерь — злое творя, Господи, Иисусе, Сыне Божий, помилуй нас грешных!

Сегодня Пав<ел> Мих<айлович> в ответ на мое извещение о кончине папа написал: «За дорогого покойника радуюсь». Пав. Мих. сам старик, ему 70 лет, живет с глухонемой своей женой. Все имение у него разобрали и отобрали крестьяне. Дом сожгли. Сожгли его оранжерейку — его постоянную безобидную страсть сажать и выращивать различные цветочки. — Он вряд ли верующий, т. е. по православному, и к нашему общему горю, давно не был у исповеди — он пишет: «за дорогого покойника радуюсь…..» Не знаю, как он представляет себе участь «покойников», но его слова все-таки знаменательны. До нашего времени люди его образа мыслей и стремлений жизнь на земле ценили, любили — …..но мы живем в такое время, что и неверующим по-христиански остается только завидовать покойникам, не скоро просвет: слухи кругом все темные, что надо резать господ и буржуев, — что вот-вот этот час придет, но Господь милостив….. Господи, упаси нас.

16-го Ноября 1917 года

Подробности о кончине папы из письма Верочки: папа в день 31-го Октября, накануне своей кончины, окончил свою работу — очерк о революции, о которой сообщал нам в письмах и которой, по словам Аречки, очень увлекался. После этого прибрал свой кабинет, и на столе все прибрал очень аккуратно. Это очень замечательно, никогда он этого не делал. Вечером очень желал видеть кого-нибудь из своих братьев. Точно предчувствуя свою кончину, но никому этого не говорил. Вероятно, это и так. Вероятно, и просто физически это чувствовал, что возможен с ним припадок, про исход которого рассуждал, что он может оказаться смертельным, о чем и хотел, может быть, подготовить своих близких, боясь в то же время их огорчить своим предчувствием. Вечером были гости Ольхины, из братьев его никто не мог прийти. В 8 1/2 час. вечера с ним вдруг сделался припадок. Послали за доктором. Вспрыснули камфору, но уже ничего не помогло — и в 2 ч. 20 мин. ночи он тихо скончался. Папа всю жизнь был кроткий, тихий, мягкий, уступчивый человек. Всегда чистой душой стремящийся, по мере сил своих и своего разумения, принести пользу родине.