Прерванный бой - Александр Золотов

— Василко Олегович, у меня просто беда! Бабы меня забьют, как медведя! Требуют, окаянные, оружие. — Данила Савич обвел присутствующих взглядом, ища поддержки.

— Старый ты стал, Савич! Управиться не можешь! — шутки посыпались со всех сторон.

Князь поднял руку, и все мгновенно стихли.

— Хорошо, что люди рвутся в бой. Женщины могут греть воду и смолу в котлах, и носит на стены.

— Все мы подготовили, но их так много, орут, просят оружие. Верховодит ими моя жена.

— Приготовьте места для раненых и задействуйте их там. Научите тушить пожары.

— Горе мне с ними! — Савич, охая сел на свое место.

— Нам бы такое горе! — смех опять вспыхнул в зале.

Еремей, не привыкший говорить о тайнах при людях, вопросительно взглянул на князя.

— По крепости все готово?

— В этом все в порядке, а по базе не все хорошо. Всем мест не хватает, очень много прибыло народу, — Еремей виновато опустил голову, — хорошо, что многие не пожелали переехать туда на время осады. Землянки там рыть нельзя, под ногами вода, кругом болота.

— Стройте всем миром срубы.

— Этим и занимаемся.

— Завалы, засеки готовы?

— Все готово.

— Лучники обучены?

— Терентий день и ночь их гоняет, все будет хорошо.

— Добро! — князь взглянул на Звягу.

— Чем порадуешь?

— В руках Саин-хана находятся князь Юрий Владимирович и его помощники. Они выехали туда без согласования с нами, поэтому сведений о том, что с ними происходит, у нас нет.

— Это плохо! Очень плохо! Можно ожидать предательства?

— Они мало знают, но исключить такую возможность я не могу.

— С казаками связались?

— Они готовы выступить по первому зову.

— Лесная дружина готова?

Терентий и его сын Дмитрий готовы.

— Кто там командует, понять не могу? — князь недовольно сдвинул брови.

— Войсками — Дмитрий, лучниками — Терентий.

— Дмитрий молод, справиться ли?

— Он нам помогал, когда был мальцом, и думаю, что лучше командира не найти.

— Василко Олегович, он сообразительнее нас! Он, можно сказать, спас посольство, когда нашел место для наблюдения за лагерем монголов, а затем увидел выходящую конницу Менгу. — Высказал свое мнение Фома.

— Я знаю, что умен и решителен, но горяч.

— Холодные мало на что способны. — Философски заметил Фома.

Когда все разошлись, князь спросил у Фомы:

— Как у нас с казной?

— Туго, Василко Олегович, туго.

— Что мы можем в данное время?

— Денег хватит только на оплату войска.

Тревожное время, заполненное неизвестностью, заставляет оглянуться и вспомнить былое, посетовать на то, что оно так быстро пролетело. Пелагея ждала мужа. Прошло много лет, а помнится все, как будто это было вчера…

Данила Савич болел. Его недуг продолжался уже длительное время.

Он отлеживался дома, забросив дела воеводские. Его, в то время, замещал Афанасий. Князь Василко заехал к воеводе, чтобы подбодрить его и узнать, как он себя чувствует. За разговорами спустился тихий зимний вечер, пришло время прощаться. С пожеланиями скорейшего выздоровления, Василко направился к выходу. Ефроснья рассыпалась в благодарностях:

— Спаси Христос, тебя, князь, за то, что не забываешь наше семейство, беспокоишься за здоровье нашего хозяина.

— Все под Богом ходим! Но забота человеческая о ближних нужна. Надеюсь, что мой приезд прибавит сил Савичу и он скоро поправиться. Всего хорошего вам.

Князь шагнул к двери, а Ефросинья мягко, но властно подтолкнула дочь.

— Пелагея проводит тебя до ворот.

Вечер плавно переходил в ночь. Пошел снег. Он не слышно, ложился на головы и плечи, таял на ресницах и губах. Василко и Пелагея вышли за ворота, погода располагала к прогулке, расставаться совсем не хотелось, но разговор начать никто не решался. Они шли, молча, прислушиваясь к стуку своих сердец, которые неумолимо тянулись друг к другу. Свет луны пробился сквозь тучи, в ее лучах, падающие снежинки, неспешно кружась, устремлялись вниз, покрывая белоснежным покрывалом землю, дома, деревья. Они таяли на губах и ресницах, подталкивали души к близости. Мечты Пелагеи неожиданно стали сбываться, радость стремилась наружу, толкала к действию. Она как могла, сдерживала себя, но руки сами собой стали ловить снежинки. Она рядом с Василко. Пусть, может ненадолго, но все, же рядом. Пелагея вспомнила слова своей бабушки и поведала их Василко:

— Люди говорят, что в некоторые снежинки, Бог положил счастье! Если отыскать снежинку со счастьем, то оно никогда не уйдет. Их летит так много, что найти заветную снежинку не просто. Как определить, с какой снежинкой летит милость Божья, где она спряталось? Василко, лови, может нам повезет.

— Я тебе помогу, только лови самые большие.

Но большие снежинки, почему-то увертывались, заставляя их, со смехом бегать за ними. Они столкнулись и повалились в снег, а с лапы сосны сорвался целый ком снега и упал, на головы князя и его спутницы. Пелагея лежала затаив дыхание, а он осторожно снял снег с ее лица. Тело девушка напряглось в ожидании. Он чувствовал, как вздыбилась ее грудь, как колотится ее сердце. Ее красота затмила его сознание, связала волю, затмила все, чем он жил раньше. Снегурка смотрела на князя широко раскрытыми, ждущими глазами, которым отказать невозможно…

В тот день, когда девушки заставили своих обидчиков бегать нагишом вокруг бани, Василко, впервые неумело и торопливо поцеловал Пелагею. Видимо, Господь дал им второй шанс, вложил в руки девушки снежинку, которая повела ее к счастью.

Свадьба катилась по городу семь летних дней. Сваха Василиса сорвала голос, потчуя гостей, а у свата Фомы, рука устала разливать по чашам вино…

Тревожные мысли о войне прервали воспоминания Пелагеи, но прошлое не хотело отпускать ее.

Улыбнулась, когда вспомнила, что отказывалась раздеться перед омовением в реке. Утренний туман поднимался над гладью воды. Солнце, не полностью показавшееся из-за горизонта, красило его в розовый цвет, суля мир и согласие. Природа замерла в ожидании таинства. Василко поднял ее на руки и внес в сказочный мир. Потом они часто ходили к реке, чтобы еще и еще раз пережить минуты единения и счастья. Отец Тихон, венчая их в еще не достроенном храме, надел на нее золотой венец княжны. Затем родился сын Всеволод, а потом дочь Ольга. Сердце сжалось. Ее дети в опасности. Им грозит смерть. Она видела, как сын тайно точил меч. Она знала, что ее первенец будет биться рядом с отцом.

«Господи, спаси и сохрани детей моих от гибели и страданий! Помоги воинству нашему одолеть окаянного ворога». — Молитва просилась из ее встревоженного сердца.

Она встала с заморской кровати и опустилась на колени перед образами. Молилась Богу и Пресвятой Богородице о спасении детей и мужа и его подданных. Слезы катились и катились по ее щекам, молитвы исходили из ее души, ей казалось, что она летит за ними к небесам.

Василко нашел жену, лежащей у образов, всю в слезах. Как тогда на реке, взял на руки, и отнес в постель. Ощущение опасности и тревоги обострилось, уснуть не удалось до самого утра, возможно, это последняя ночь…

Ранним утром никто не спал. Народ собрался перед возвышением, чтобы перед битвой выслушать князя и пойти за его мечом.

— Народ мой! Беда пришла к нам, ворог осадил наш город! Предстоит кровопролитный бой за жизнь наших детей, за нашу свободу. Многие не доживут до победы, но победа будет на нашей стороне. Мы многим жертвовали, чтобы стать сильными и уверенными в том, что кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет. Наши мечи наточены, ни душой, ни телом мы не дрогнем! Мы победим! Мы, с Божьей помощью, готовы отразить любой натиск врага.

Тихон сделал шаг вперед и поднял над головой икону Божьей Матери.

— Православные! Бог не допустит нашего поражения. Пресвятая Троица и Пресвятая Богородица защитят нас от нехристей. Помолимся Богу, совершим крестный ход.

Воины и миряне, крестясь, опустились на колени перед ликом Божьей Матери и ее Сыном. Пошел слабый снег, будто Господь посылал силы и благословение защитникам города. После молитвы, Тихон перекрестил воинство и двинулся на стены.

Саин-хан сдерживал порыв бека Касыда, требовавшего немедленного штурма.

— Какой штурм? Войско устало от дальнего перехода, не хватает лестниц, не проведена разведка, а потому не определенно место основного удара.

— Зачем лестницы, мы поднимемся на арканах! — в запале кричал бек.

— Обрубят твои арканы, погубишь воинов, упустим победу.

Касыд метался по юрте, его нрав требовал мести, за поруганную честь перед всем войском.

— Я всех уничтожу! Всех вырежу!

Чтобы прекратить беснование Касыда, хан приказал привести плененных послов, но в юрту вбежал тысяцкий. Он даже позабыл поклониться.