Дорога дней - Хажак Месропович Гюльназарян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что «но»?
— Да разве я виноват? — снова повторил он.
Нам надоело слушать его нытье.
— Мы тебя не тронем, честное слово, — сказал Чко.
— А что вы тут делаете? — немного успокоившись, спросил Асатур.
— Да так, — ответил Чко.
— Вчера она говорила, — в порыве искренности начал Асатур, — говорила, что вопрос о вашем поведении будет обсуждаться на учительском совете.
Мы навострили уши.
— Тебе говорила?
— Нет, товарищу Папаяну, он у нас был.
— А что сказал товарищ Папаян?
— Товарищ Папаян сказал, что надо воспитывать.
— Потом?
— Потом она сказала… Как это она сказала?.. Да, сказала, что вы хулиганы.
— А потом, потом?
— А потом она послала меня во двор.
— И ты ничего больше не узнал? — спросил я.
— Нет. Но, когда я шел домой, товарищ Папаян спускался по лестнице очень сердитый.
— И всё?
— А что еще? Все уже. Я пришел домой, она со злости била кошку, а на столе стояли полные стаканы чая.
Мы с Чко порядком струсили. Поняли, что положение намного серьезней, чем нам кажется. Занятый своими мыслями, Чко не заметил, как раскрыл кулак и стал играть часами. А Асатур сразу приметил.
— Что это? — удивленно спросил он.
Прятать часы было поздно.
— Что это у тебя? — снова спросил Асатур.
— Часы вот, — недовольно буркнул Чко.
— Настоящие?
— Настоящие-то настоящие, да только не работают, — сказал я.
— Дай поглядеть, — попросил Асатур.
Он долго и внимательно разглядывал часы.
— Золотые?
— Ага.
— Откуда?
Его вопрос нас смутил.
Чко замялся, а я, спасая положение, сказал:
— Это часы моего отца.
— Твоего отца? — недоверчиво спросил Асатур. — А почему они у вас?
Наше положение все ухудшалось. Я уже не знал, что ответить, когда Чко сказал:
— Ну чего пристал! Говорят тебе — испорченные, вот мы и взяли, чтоб отнести в починку.
— А-а-а, — протянул Асатур. — Ну так бы и говорили. А кто их чинить будет?
— Кто? Ну конечно, Газет-Маркар.
Асатур засмеялся:
— Так ведь это же мой дядя. Я попрошу, он бесплатно починит, а вы меня больше не бейте, ладно?
Мы оторопели. Чко промолчал, и я тоже, а Асатур опустил часы в карман, очень довольный, что нашел случай оказать нам услугу.
— Завтра утром отнесу, через день готовы будут, — сказал он и, громыхая ведром, побежал в конец улицы за водой.
СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ
День начался с драки.
Только мы с Чко вошли во двор школы, Асатур подошел к нам и прямо заявил:
— Дядя сказал — часы ворованные.
— Что? — возмущенно сверкнул глазами Чко.
— Воров…
Асатур не закончил.
— Сам ты вор! — зарычал Чко.
Вскоре Асатур уже лежал на земле, а я и Чко, как бойцовые петухи, стояли в тесном окружении школьников. Но эта победа не радовала нас. Всем уже было известно о часах.
— Воры, воры! — кричали ребята со всех сторон, пока их не разогнали старшие.
Я и Чко не пошли в класс, выскочили на улицу и удрали, даже не отряхнув пыль со штанов и побросав на «поле боя» книжки и тетради.
Домой я не пошел.
Но к обеду, когда голод стал просто невыносим, ноги сами понесли меня к дому.
Я осторожно заглянул в ворота и, к великому ужасу, увидел, что весь двор уже в сборе, под тутовым деревом. Я собрался улизнуть, но Погос заметил меня и за руку втащил во двор. И тут я заплакал. А товарищ Сурен строго приказал:
— Ну, рассказывай.
— Ты что же это натворил! — закричал отец и впервые в жизни ударил меня.
— Погоди, — сказал Газар, хватая его за руку.
А тикин Грануш ядовито улыбнулась:
— Яблочко от яблони недалеко падает — чего вы ждали от сына башмачника?
Ее слова хлестнули меня, как кнутом. Злость придала мне сил, слезы разом высохли, и, когда товарищ Сурен резко осадил тикин Грануш и та, переваливаясь, как утка, с ворчанием удалилась, я взахлеб стал выкладывать все, как было.
Жители двора по-разному отнеслись к моему рассказу. Но меня обрадовало, что мне поверили.
Во всей этой истории Србун заинтересовало только одно:
— Верно, золотые были? — спросила она с блеском в глазах.
Я кивнул:
— Ага.
Погос считал, что зря мы боялись: просто надо было сразу же отнести часы в милицию. И товарищ Сурен был того же мнения.
Отец молчал; наверно, про себя раскаивался, что ударил меня.
Газар облегченно вздохнул:
— Фу ты, гора с плеч свалилась!
Эрикназ подняла глаза на рапаэловские окна и с ненавистью сказала:
— Чтоб тебе провалиться! — и тихо заплакала.
Глядя на нее, заплакала и Мариам-баджи.
А моя мать и Каринэ улыбались. Каринэ только что вернулась со своей текстильной фабрики и не успела еще снять красную косынку с головы. Мать погнала меня домой, накормила и после обеда, хотя у нас и не было гостей, достала из стенного шкафа тыквенное варенье…
Вечером зашел к нам вожатый товарищ