Дорога дней - Хажак Месропович Гюльназарян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Толпа, постепенно рассеиваясь, прошла мимо нас. Я и Чко тоже пошли домой.
Нам стало весело, а Чко то и дело повторял чужую остроту:
— «Взял, говорит, поглядеть, который час»…
Мы были уже почти у нашей школы, когда Чко вдруг остановился:
— Учитель!
— Чего?
— Я знаю, где часы.
Я вытаращил глаза.
— Да ну?!
— Знаю. Честное слово, знаю! Пошли…
Он потянул меня за рукав, и мы повернули назад. На улице уже никого не было. Мы дошли до двухэтажного дома, Чко подошел к водосточной трубе, просунул туда руку и тут же вытащил:
— Погляди.
При тусклом свете электрических фонарей я увидел поблескивающие на ладони Чко золотые часы.
НАЧАЛО ИСПЫТАНИЯ
Если бы мы знали, какие беды навлекут на нас эти блестящие часы, которые к тому же не ходили! По дороге мы то и дело прикладывали их к уху, но они не тикали.
— Надо завести, — сказал Чко и стал крутить завод. Что-то хрустнуло внутри, но стрелка так и не сдвинулась с места.
Мы прошли мимо школы, свернули на нашу улицу и остановились. Чко спросил:
— Что теперь делать?
— Откуда я знаю!
— На́, забери с собой.
— Нет, нет, — поспешно отказался я, — бери ты.
— И я не хочу.
После долгих раздумий мы решили спрятать часы меж досок нашего амбара.
— Утром что-нибудь придумаем, — сказал на прощанье Чко.
Я пробрался во двор, быстро спрятал часы и вошел в дом. Наши еще не спали. Зарик за столом учила уроки, отец сидел на тахте и, откинувшись на подушки, слушал, как она читает, а мать вязала чулок из разноцветных бумажных ниток. Я хотел было тихо прошмыгнуть в угол, не привлекая к себе внимания, но мать отложила вязанье и язвительно произнесла:
— А-а, здравствуйте, добро пожаловать! Проходите, присаживайтесь…
Я остановился в растерянности, Зарик перестала читать, и все трое молча уставились на меня.
— Небось твой пастух думает, собака стадо сбережет? — прервала молчание мать. — Ты что, теперь и по ночам гулять будешь?
Я попробовал оправдаться:
— В школе я был, в школе. Занимались мы.
— Не ври! — сказала Зарик. — И не стыдно тебе?
Ясно, дома что-то произошло: я не в первый раз приходил поздно, но раньше меня не встречали так.
— А тебе-то что? — набросился я на Зарик.
— Молчи! — неожиданно сурово сказал отец. Его голос никогда не звучал так резко. — Где был? — понизив голос, спросил он.
Я опустил голову, я не мог обманывать отца.
— В кино ходил…
— Так бы и говорил. Ну-ка покажи билет.
— Билета нет.
— Нет? Конечно, нет! Да разве у тебя что-нибудь есть?
— Ну что я такого сделал? — со слезами в голосе сказал я.
— А что ты еще мог сделать? — вмешалась мать. — Вот учительница твоя приходила только что…
Я обо всем догадался, а мать, уже не сдерживаясь, обрушилась на меня:
— И не стыдно тебе! Отец хворый, а целый день трудится, от себя урывает, чтобы сыну всего хватало: и книг, и тетрадей, и карандашей. Слава тебе, господи, одет, обут…
Я невольно оглядел себя, увидел грубые, тяжелые башмаки, давно потерявшие прежний коричневый цвет, залатанные на коленях брюки и выгоревшую блузу, которые защищали от холода еще моего отца, и убедился, что у меня действительно есть все.
А мать все распалялась!
— Другие дети и голодные и холодные, а учатся. Вон сын Осанны — мать целый день стирает на других, воду таскает, а погляди, как сын старается, не надивишься…
Мать имела в виду Мелика из четвертого класса, которого я и Чко прозвали «балда Мелик», но который, по словам всех, хорошо учился.
— И что из тебя получится? Учительница говорит, ты еще ни разу не отвечал как следует… Весь день ты и твой дружок только и знаете, что других задирать.
— Что еще за дружок? — спросил отец.
Я ответил.
— Чко? Ну ладно, я завтра же его проучу как следует.
И как это мой отец собирался «проучить» Чко?
Конечно, об этом не стоило беспокоиться, но вот что меня удивило: товарищ Шахнабатян была у нас дома и разговаривала с родителями.
— Такая видная собой, приличная женщина, да разве такую можно обижать! — мало-помалу отходила мать.
Я перешел в наступление:
— «Видная, приличная»! Как бы не так! А с нами небось и разговаривать не хочет!
Отец снова прикрикнул:
— Да замолчи ты!
Мать еще долго причитала:
— Ох, судьба наша горькая! И в кого ты такой уродился…
Я сел на постель и стал раздеваться.
С неожиданной нежностью мать вдруг спросила:
— Дать тебе поесть?..
— Нет, — отказался я, хотя с обеда и крошки в рот не брал, бегал весь день и ужасно проголодался.
Когда я лег, все понемногу утихли.
Зарик кончила учить уроки, мать расстелила постели, затем нерешительно подошла к выключателю и с опаской нажала на кнопку.
С этой минуты начались мои мучения. С одной стороны, этот визит товарища Шахнабатян, ее разговор с родителями, подробности которого я не знал, но последствия которого, я предвидел, еще скажутся. С другой — эти злополучные часы… Я долго лежал в темноте с открытыми глазами и думал. Хватился вдруг, что утром часы не просто будет достать: женщины во дворе