Поместный собор Русской Православной церкви. Избрание Патриарха Пимена - Архиепископ Василий (Кривошеин)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он весь кипел от возмущения, а Игнатьев пытался его остановить: «Успокойся, не говори так много».
Этот Игнатьев – уже пожилой человек, старый эмигрант, живущий в Болгарии. В прошлом он состоял в партии младороссов, во Франции. Как я потом узнал, он пишет в ЖМП церковные статьи, преимущественно о жизни Болгарской Церкви. Пишет неплохо, но вполне в «лояльном» духе.
Сейчас, воспользовавшись моментом, он прошептал мне: «Не думайте, что я Вам не сочувствую… я вполне согласен с Вашим заявлением на Соборе. Но мы не можем говорить, а Вы можете! Вот вся разница… И пожалуйста, продолжайте говорить и писать».
Кудинкин перебил его и опять, в который раз, задал мне вопрос. Он задавал его мне почти каждый день на протяжении всех этих дней в Москве и в Лавре: «Как Вам нравится Собор? Какие Ваши впечатления?»
Поначалу я ему отвечал: «Подождите, Собор еще не начался». Потом: «Неплохо, удовлетворительно, ничего…» Ему очень хотелось, чтобы я всецело восхвалял все, происходящее на Соборе. Но этого, по совести, я не мог делать, а раскрыть ему все, что я думаю, считал невозможным.
Сейчас я ему сказал: «В общем, хорошо…»
В ответ на это Кудинкин разразился патриотической тирадой: «Мы, русские, очень скромны, слишком скромны! Мы спасли Европу от татар, потом спасли ее от Наполеона, в последнюю войну – от Гитлера. Все другие народы трубили бы об этом по всему миру, хвастались бы… А мы замалчиваем или говорим “удовлетворительно”, “неплохо”, “в общем, хорошо”. А надо говорить – “прекрасно!”» Я позавидовал его патриотическому оптимизму.
А относительно Казен-Бека… Я вспомнил его реплику на Соборе. Он был переводчиком у Виллебрандса, вдруг однажды подходит ко мне и говорит: «Владыко, вот если посмотреть на собравшийся здесь епископат Русской Церкви, на их лица, то скажу Вам, слава Богу, благоприятное впечатление. А вот если посмотреть на лица батюшек… уже хуже».
7 июня
С утра этого дня я отправился один на машине в церковь Воскресения в Филипповском переулке (теперь ул. Аксакова) на Арбате, я никогда раньше не бывал в этой церкви, и мне хотелось там побывать. Это бывшее Иерусалимское подворье. Водитель машины не знал этой церкви, и мы долго блуждали по улицам Арбата, прежде чем нашли ее.
«А почему Вы хотите сегодня в церковь? – спросил он меня. – Разве сегодня праздник?» И тут сам вспомнил: «Ах, да! Сегодня ведь Духов День!» Церковь была старинная, очень красивая, но маленькая. Народу полно. Девятнадцать причастников. Время прошло быстро, и после службы я вернулся в гостиницу.
Я решил позвонить в Иностранный отдел и узнать, дано ли мне продление визы для пребывания на территории СССР. Хоть они и уверяли меня, что все будет сделано и что они сами пришлют мне паспорт с продлением в гостиницу, я не был спокоен.
К телефону подошел Б.С. Кудинкин.
– Ну как? – спросил я его. – Продлили паспорт?
– Плохо, Владыко, – отвечал он, – неудача. Отказали.
– Как? Почему отказали? – спрашиваю я. – Вы же сами уверяли, что все будет сделано и будет полный порядок.
– Не знаю, не могу понять… но это не только Вам. Всем отказали, – сказал Кудинкин.
– Неужели и Владыке Антонию Блюму отказали? – настаиваю я.
– Сначала да… И ему, и Патриарху Александрийскому, который хотел ехать в Одессу, где у него подворье. И Владыке Петру, и Алексию тоже. Но потом в дело вмешался митрополит Никодим, нажал по телефону через Куроедова на кого-то… В результате Владыке Антонию и Патриарху Александрийскому продлили. Но спутнику митрополита Антония протоиерею Сергию Гаккелю отказали.
– А епископу Иринею Баденскому? – допытывался я.
– Ему не надо было продлевать разрешение, он имел его еще из Германии. А двум его спутникам тоже отказали, – Кудинкин отчитался мне полностью, но я был возмущен.
В конце разговора Кудинкин добавил, что митрополит Никодим хочет меня повидать перед отъездом и просит быть у него в Отделе в половине шестого вечера.
Безусловно, отказ в продлении мне визы на неделю, лишение меня права поездки в Ригу и в Крым я воспринял как санкцию за мое выступление на Соборе. В общем, это можно было предвидеть. Но прежде чем увидеться с митрополитом Никодимом, мне хотелось удостовериться в правоте аргументов и фактов Кудинкина (речь идет о продлении виз для других).
Я позвонил митрополиту Антонию Сурожскому, он мне сказал, что у него с продлением все в порядке и, более того, что у о. С. Гаккеля тоже не будет проблем (так обещали!). А о трудностях никто ему не говорил.
Епископ Петр сказал, что у него еще не исчерпано время пребывания на территории СССР, он тоже просил немного продлить, и ему сказали, что продлят. У меня же кончалась виза завтра, 8 июня! Что касается членов бельгийской делегации, диакона о. С. Рейнгардта и Драшусова, то они сами, торопясь вернуться на работу, уехали уже сегодня утром. По тем же причинам улетел одновременно с ними и Лосский. Епископ Дионисий, у которого виза еще не кончилась, оставался больным в Лавре, где к нему вызывали местного доктора. Так что, в сущности, только мне или, во всяком случае, почти только мне отказали в продлении срока пребывания в СССР. Я расценил результат разговора с Кудинкиным, как применение санкций по отношению ко мне. Впрочем, все, кому я об этом рассказал, оценивали эту ситуацию так же. Позвонил своему брату Игорю, о. Шпиллеру. Брат жалел о моем внезапном отъезде и о том, что мы с ним больше не увидимся.
В назначенное время я был в кабинете митрополита Никодима. Он сразу начал мне объяснять, почему мне отказали в продлении визы: «Владыко, в пятницу и субботу ОВИР закрыт, а Ваша виза кончается во вторник. Когда наши люди пошли хлопотать о продлении, им сказали, что уже поздно, потому что виза кончается на следующий день… Нужно уезжать».
«Тут возникает первая неточность, – подумал я. – ОВИР по пятницам открыт по утрам».
– Да ведь я дал свой паспорт для продления визы еще до начала Собора, да еще несколько раз напоминал, – возразил я.
– Во время Собора все были так заняты, что не могли заниматься паспортами, – ответил митрополит Никодим.
– А почему же другим продлили?
– Ну, потому, что у других виза не кончалась на следующий день… было время хлопотать.
То, что говорил митрополит Никодим, не соответствовало действительности и было внешне искусно подстроено. А
