Цемах Атлас (ешива). Том первый - Хаим Граде
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да ты просто сумасшедший! Где ты осенью наберешь так много мух? — воскликнул Хайкл и едва успел отскочить назад. Сынок Вовы Барбитолера швырнул бутылку на булыжную мостовую. Бутылка разлетелась и брызнула мелкими осколками, а Герцка со смеющейся физиономией запрыгнул вверх на ступеньки, довольный тем, что ему удалось напугать Хайкла и всех прохожих. В коридоре раввинского постоялого двора он встретил евреев с чудными бородами и в лапсердаках. Он рассмеялся еще громче и вошел в комнатушку главы ешивы, скривив и сморщив физиономию, будто измазанную мелом. Он был одет в короткую куртку, а брюки заправил в большие тяжелые башмаки с кожаными шнурками. На его маленькой костлявой голове сидела четырехугольная фуражка с ушками и с узким жестким козырьком. «Он действительно выглядит каким-то ненормальным уличным мальчишкой», — подумал Цемах и спросил Герцку, хочет ли тот поехать в ешиву. Герцка покивал головой в знак согласия и оскалил зубы:
— Отец не пустит. Если я уеду, ему ведь некого будет бить. Но я убегу, как убежали мои старшие полуродные брат и сестра. Отца не было дома. Они собрали свои вещи и ушли жить в какое-то другое место.
— А почему отец тебя бьет?
— Он говорит, потому что я не надеваю арбоканфес.
— А почему ты не надеваешь арбоканфес?
— Он бы все равно меня бил, потому что моя мама от него сбежала, — сморщил Герцка худое личико и заморгал, будто увидел в этот момент перед собой занесенную руку отца. — А что я буду делать в местечке? Все время учиться скучно. Здесь у меня есть санки с коваными полозьями, и зимой я катаюсь на санках.
— В Валкениках ты тоже сможешь пошалить после учебы. Я поговорю с твоим отцом, чтобы он позволил тебе уехать. Не стоит убегать, он ведь может приехать в местечко, чтобы тебя забрать.
— Я убегу в другое местечко, по-хорошему он меня не отпустит, — мрачно ответил Герцка. Он заметил что-то и снова повеселел. На скамье стоял открытый чемодан с нижним бельем, одеждой и парой книг. — Смотрите! — всплеснул он руками и вытащил из чемодана брючный поясок, чтобы измерить, каков он в длину.
— Можешь его взять. В Валкениках тоже, если тебе что-то понравится, не бери без разрешения. Скажи мне, и я это для тебя достану. Есть хочешь? — Цемах показал на стол, где была разложена его небогатая трапеза: полбуханки хлеба, разрезанная селедка на тарелке и два холодных вареных яйца на блюдечке.
— Есть я не хочу, я хочу этот складной нож. — Герцка схватил со стола нож и вытащил из коричневой рукоятки пилку, ножнички и штопор.
— Бери. Скажи своему отцу, что сегодня вечером зайду. Где вы живете?
— На Рудницкой улице[106], номер семь, сразу же в воротах, с правой стороны.
Герцка положил складной нож в карман, а ремень намотал на ладонь.
— Если отец меня не отпустит, я убегу.
После его ухода Цемах остался сидеть, сморщив лоб. Нет сомнения, что этот мальчишка наполовину ненормальный, ясно и то, что он не слишком тщателен в соблюдении заповеди «не укради», как и рассказывал Хайкл-виленчанин. Конечно, забрать его из рук отца — это доброе дело. С другой стороны, он может своим поведением дурно повлиять на учеников. Цемах решил, что зайдет к табачнику и переговорит с ним, а тогда определится, брать ему Герцку в ешиву или нет. И все-таки он откладывал встречу с Вовой Барбитолером с часу на час и только вечером отправился на Рудницкую улицу. Из-под свода ворот свешивалась на крученом проводе электрическая лампочка, и желтоватый круг света выглядел как паутина большого мертвого паука. Цемах поднялся по освещенным тусклым светом деревянным ступеням, слыша, как они скрипят под его ногами, стонут с какой-то запорошенной пылью стыдливой болью. На него повеяло неуютной немотой, как при входе в помещение, где обмывают мертвых перед погребением.
В центре первой комнаты, за длинным столом, над узкой бухгалтерской книгой сидел Вова Барбитолер. Он писал и вычеркивал, уютно ворчал что-то себе под нос, а вошедшего гостя едва удостоил взглядом, словно тот бывал здесь каждый день, хотя и не являлся желанным гостем. У двери второй комнаты стояла Миндл с платком на плечах и напряженно смотрела на мужа, словно в ожидании, что он ее куда-то пошлет. На скамье у стены сидел Герцка и тоже смотрел на отца какими-то застывшими глазами. На вошедшего они не осмеливались даже взглянуть, чтобы не разгневать отца семейства, который спокойно делал записи в своей бухгалтерской книге, словно приговаривая кого-то к жизни или к смерти.
Хозяин проворчал гостю, чтобы тот садился, и махнул рукой своим домашним, чтобы вышли. Миндл сразу же вышла через ту дверь, рядом с которой она стояла, а Герцка побежал вслед за ней, ссутулившись, как будто ему ни на мгновение нельзя было терять из виду пол. Цемах почувствовал, как у него в висках забились жилки. Он уселся за стол напротив хозяина и внимательно посмотрел на него, пытаясь понять, всегда ли так трепещут перед ним жена и сын или же сегодня особый случай. Вова злобно улыбнулся всеми морщинами своего заросшего лица, как будто ему доставляло удовольствие наводить страх. Он скреб шею под своей растрепанной бородой и выглядел человеком, выбравшимся из лесной норы.
— То есть вы, значит, хотите взять с собой моего Герцку в вашу ешиву? Видите ли, я не мог поверить, что у вас такие заплывшие бельмами глаза. Вы меня таскали за лацканы и называли меня грязным нечестивцем, а теперь хотите, чтобы я доверил вам своего сына?
— Не я первый назвал грязным нечестивцем человека, который поднял руку на ближнего своего, Моисей-учитель наш сделал это до меня. «Нечестивец, зачем ты бьешь ближнего своего?[107]» — процедил Цемах сквозь зубы, как будто ему еще и сейчас доставляло удовольствие называть табачника нечестивцем. — Ведь то, что вы сделали со своей женой на глазах у синагоги, полной евреев, хуже кровопролития.
— Вы меня будете учить, как мне обращаться со своей женой? Это вы, что ли, даете ей еду и крышу над головой? — прошипел Вова с холодной яростью, и темный огонек в его глазах напомнил Цемаху желтоватый свет электрической лампочки в воротах. — А о моих страданиях вы знаете?
— А если вы страдаете, вам позволено так вот позорить собственную жену, потому что вы даете ей еду? — сказал Цемах еще тише, чем говорил хозяин, и его глаза тоже загорелись холодным огнем. — С вашим сыном вы обращаетесь не лучше, а то еще и хуже, чем с ней. Однако сколько бы вы его ни били, он не будет носить арбоканфеса. А я даже не стану напоминать ему, чтобы он надевал арбоканфес, но он наверняка будет его носить.
— Я вам не меламед Шлойме-Мота. У меня вы не заберете сына против моей воли, — снова злобно усмехнулся Вова Барбитолер всеми морщинками лица, как хищный зверь, греющий свою морду на солнце. Он вынул из ящика и швырнул на стол кожаный ремень и складной нож, которые Цемах подарил днем Герцке. — Мой байстрюк показал мне эти цацки, чтобы я увидел, какой вы хороший человек, и отпустил его с вами. Я его так выдрал вашим ремешком, что он надолго запомнит. Забирайте назад ваши подарки и не лезьте в мою жизнь.
Цемах взглянул на скамью, на которой сидел Герцка, и понял, почему мальчик выбежал вслед за женой отца, ссутулившись. Этот злодей так его выпорол, что он не может распрямить спину. Трезвый этот изверг еще страшнее, чем пьяный. Цемах встал, а Вова остался сидеть, прикрыв глаза.
— Я уверен, вы бы могли и пырнуть вашего сына прямо в сердце вот этим ножом, а не только избить ремнем. Но вы боитесь, что вас за это повесят. Может быть, вы даже не боитесь быть осужденным как убийца. Такой грязный нечестивец и такой жестокий изверг, как вы, обычно думает: «Мне — смерть и ближнему — смерть!» Однако вам жаль убивать мальчика, потому что вы хотите еще долго мстить ему за то, что его мать сбежала от вас. — Цемах спрятал ремень и складной нож в кармане пальто и ждал ответа.
Вова Барбитолер не ответил. Он только качнул головой в знак того, что согласен с оценкой его поступков, и они посмотрели друг на друга со смертельной ненавистью знания, что, если столкнутся снова, один из них останется лежать растоптанным. Цемах спустился по ступеням и вдруг почувствовал удар по голове. За то время, что он сидел у табачника, дворовый сторож запер ворота и оставил только узкую низкую калитку. Цемах ощутил одновременно и боль, и наслаждение, словно этот тупой удар пробудил его от какого-то оцепенения. Он поправил помявшуюся шляпу и вышел на улицу: пусть весь мир перевернется, но он обязан спасти замученного мальчишку из рук этого злодея.
Глава 6
Реб Менахем-Мендл Сегал объявил валкеникскому главе ешивы, что его супруга согласна, чтобы он поехал. Жена понимает, что хотя он не годится для торговых дел, но изъян в торговых делах — это не изъян в изучении Торы. Преподавать ученикам он сможет. Он договорился с женой, что после его отъезда она распродаст оставшийся товар и закроет лавку. Без его помощи и с ребенком на руках она не сможет быть лавочницей. Она и ребенок будут жить на те деньги, что он будет присылать, пока, с Божьей помощью, не устроится и не привезет их к себе. Эту добрую весть реб Менахем-Мендл сообщил своему товарищу утром перед молитвой в синагоге реб Шоелки. Однако лицо Цемаха осталось мрачным, будто все тени из дома Вовы Барбитолера пристали к нему.