Графоманка - Аля Пачиновна

«Анжу» - прочитала Лера на этикетке и попробовала произнести ещё пару совсем непонятных французских слов. От Дюма она узнала, что Анжуйское вино предпочитал Д’Артаньян и однажды оно чуть не стоило мушкетеру жизни. Лера налила в бокал темно-розовую  жидкость. Проболтала ею, подражая магистрам винодельческой отрасли, понюхала. Вино, как вино. Набрала в рот, подержала немного, проглотила.

«А вкусно!»

Только где истина? На дне одного бокала или целой бутылки?

Ну да, с непривычки, да ещё без закуски голове полегчало после первой же порции. Новодворская чувствовала себя парижской кокоткой. Ситуация требовала трезвого отношения, а она сидит в  джакузи и хлещет французское вино. Пятая точка отчаянно сигнализировала, что такой поиск решения, скорее всего, приведёт к неожиданному повороту событий в сюжете. Лера же притворилась, что ничего, кроме гидромассажных струй попой не ощущает. Очень уж было вкусное вино…

Надо было выбраться из ванны, пока Лера не достигла  того уровня поиска истины, когда голова уже не отвечает за тело. Новодворская, восстав из пены, завернулась в полотенце и торжественно внесла себя в комнату, попутно прихлебывая из бокала. Голова немного кружилась, как от ощущения полёта в невесомости, но стоило наткнуться уже не совсем трезвым взглядом на павлиний камуфляж и начиналась турбулентность… внизу живота.

Никаких творческих результатов эксперимент не принёс. А склонностью к образованию гениальных идей Новодворская и  трезвой не страдала. В конце концов, она заключила: раз мир вокруг неё не хочет становиться лучше, незачем и стараться. Даже наоборот! Лера тоже погрязнет в пороке. И пусть всем будет хуже. Или лучше. Видимо, Анжуйские вина, разрушая в женщине логику,  усиливают решимость.

Которой, при других обстоятельствах, Лере не хватило бы, чтобы надеть чёрное, будто сотканное из мужских грёз, ужасно непрактичное своей прозрачностью белье, сунуть ноги в классические чёрные лодочки на убийственной шпильке и довести ансамбль до гротеска графьей рубашкой.

По мере того, как иссякало Анжуйское розовое, алкоголь в личной жизни женщины приобретал смысл. Лера вдруг обнаружила в вине не истину, а возможность переложить на него всю ответственность за дальнейшие свои действия. Очень удобно: всю сотворенную под градусом жесть можно будет списать на вселившийся в Новодворскую дух веселого эпикурейца. А если повезёт, можно будет прикрыть позор амнезией и все отрицать, в случае чего.

Булькая  настроением, Лера отправилась на поиски приключений. А какие могут быть приключения в  тюрьме после отбоя?

Как ни старалась тишина быть зловещей, а подогретая вином Лера смело, но не совсем твёрдо, нарушала ее цокотом каблуков по паркету. Приключений, однако, нигде не наблюдалось. Не было их ни в спортзале, ни в кабинете. Лера села на ступеньки между вторым и третим этажом. Закрыла уши ладонями, глаза закрыла - так было легче сконцентрироваться  на какой-нибудь умной мысли и попытаться вплести в сюжет интригу. Что дальше? Она напилась, конечно, но ведь не настолько, чтобы в край попутать берега и предложить себя Графу? И вообще, с чего вдруг? Невинность же не туфли - не трёт, не жмёт, не снашивается. С другой стороны, и сакрального смысла в ее хранении до гробовой доски тоже не было. К институту брака Новодворская относилась с тем же мрачным пренебрежением, что и к феодально-патриархальной традиции вывешивать простыни после первой брачной ночи, до сих пор жившей в некоторых уголках необъятной родины и кое-где за ее пределами. В конце концов, понятие девственности отсутствует в медицине и представляет собой лишь социально-культурную и религиозную концепцию, которая никогда не являлась для нонконформистки Новодворской основой системы ценностей. Да и для Графа, впрочем, тоже. Его ж не невинность ее привлекает, а «неопытность потенциально страстной скромницы». Извращенец, херов! Но харизматичный, конечно, чего лукавить. Одним своим пронизывающим взглядом глубоко посаженных глаз он мог брать самые непокорные бастионы. Veni, vidi, vici - это как раз про него. Тем паче его заводит ее строптивость.

В нетрезвых размышлениях  намечался конфликт двух мнений. Лерина внутренняя женщина сгорала от любопытства и трепетала от одной только мысли поддаться искушению. Личность не хотела признавать, что уже несёт невосполнимые потери в сражении с этой дурой.

И чего он в ней нашёл? Лера попыталась представить, как выглядит со стороны, сидящая на ступеньках в идиотском прикиде. Ну дура дурой же! И ума алкоголь не добавлял. Враки это все про истину.

Она отстыковала ладони от ушей и разлепила веки. И сразу же уперлась взглядом в натянутую в области паха серую ткань брюк.

Граф стоял перед ней, источая сразу и угрозу и страшный магнетизм. Мужчина этот при свете дня еще был терпим, а ночью становился всегда  крупней и на вид агрессивней.

- О-о-о! Доброй ночи, ваше буржуйство, -  Лере огромного труда стоило одновременно сдерживать ударную импровизацию челюстей и смотреть страху в глаза. Но раз уж решилась на спектакль, будь добра - держись сценария.

- Ну, костюм мне твой нравится, - проигнорировав приветствие, он одобрительно оглядел свою рубашку на Лере. - А вот по какому поводу вечеринка? Ты где накидалась?

- А… где накидалась, там уже нет… - как можно разнузданней ответила она, давясь бешеным пульсом.

Лера хотела поднять зад со ступеньки, чтобы уравнять их положения в пространстве, но оказалось, что алкоголь бьет в первую очередь по ногам и только потом - по печени. Не удержалась Новодворская и плюхнулась обратно на лестницу. Больно, между прочим.

Лицо Графа стало пасмурным, как перед грозой и Лера начала корить себя за то, что затеяла весь этот балаган. Однако, здравая мысль всегда опаздывает.

- Фи, Граф, где ваши манеры? Вас матушка разве не учила, что воспитанный аристократ должен подать даме руку в сложной ситуации? Или она из «наших»? - на слове «наших» Лера хотела иронично усмехнуться, но она уже плохо владела мимикой. Получилось не очень иронично.

Радужки  Графа затянулись грозовыми тучами. Он пошевелил нижней челюстью и вытащил руки из карманов. Поставил правую ногу в идеальном ботинке на ступеньку выше, упёрся локтем в  колено. Навис над Лерой, как персонаж античной живописи, только одетый.

- Нет, не учила, - голос его треснул. - Матушку я свою помню пьяной. В перерывах между запоями она отрыгивала детей в детский дом, пока не сгорела, уснув с зажженной  сигаретой.

У Леры заледенел