Шантаж - В. Бирюк

По уму-то следовало бы убраться отсюда с максимальной скоростью. Быстренько попрыгали в лодочку и — «аллюр три креста вёслами». Вниз по Десне ходко пошли бы. А дальше? Выскочить снова в роли беглеца к сожжённому мною «людоловскому» хутору? А в Сновянке нас с Ивашкой наверняка почитают за душегубов и конокрадов. Быстренько проскочить Черниговские земли и в Днепр вывалиться? И куда? Вниз к Киеву, где меня очень серьёзные люди ищут, чтобы в куски порвать? Или — вверх? В земли Смоленские, где после нынешних моих «хеппинсов» пойдёт сыск с присвистом? Разве что на Припять. А там Пинские болота, Туров, Волынь. Может быть, Полоцк. Выкрутиться можно. Есть мои люди, есть немного денег. Рискованно, неопределённо… Наверняка — тяжко будет. Но…

Всё, что осталось в Рябиновке — потерять. Тут иллюзий не надо. Посадник с вирником всю Рябиновскую вотчину изведут под корень. Ни Рябиновки, ни Пердуновки, ни «Паучьей веси» — более не будет. К вирам за пруссов прибавят виры за все прочие дела. Реальные и выдуманные. Вплоть до убиенных волхвов, «птицев» и их «ведьму». Перероют всё и всё заберут. А для покрытия недостачи — погонят всех в холопы. Всех. Марьяша попадёт в гарем к какому-нибудь греческому купцу. Ольбега… забьют, наверное. Он парень нервный — где-то кого-то не послушается. Домну, Любаву… Мда… Аналогично.

Людей выжмут, выкрутят, вывернут… Обдерут и изведут. На одном постое разорят вчистую. Правильно Хрысь говорил: «Под тебя идти — и с голой задницей ходить, и по голой спине получить». Мог бы и добавить: «и буйну голову сложить». А я, дурак, его «бестолочью»…

«Что ни тронет попадецВраз тому придёт капец».

Или вот так:

«Где завёлся попадун —Всем приходит карачун».

Как же всё у меня плохо получается…

А знаете ли вы, милостивые государи мои, каким своеобычным манером в дебрях тропических лесов Юго-Восточной Азии ловят тамошние туземцы живых диких обезьян? Извольте послушать. Охотник в тех краях, собираясь на промысел свой, отнюдь не запасается ружьём да зарядами к нему, а варит особую кашу. Блюдо сиё отличается от обычного для местных жителей более сладким и пряным вкусом. Другой же охотничий снаряд состоит в толстостенной, не слишком большой, пустой сушёной тыкве с узким горлышком. Приготовленная надлежащим образом каша наполняет сей незамысловатый сосуд, после чего охотничья снасть полагается готовой. Найдя в тамошних лесах место, где дикие обезьяны имеют обычное местопребывания, охотник устанавливает тыкву с кашей под дерево, сам же усаживается в полном спокойствии и бездеятельности в некотором отдалении. Спустя невеликое время с дерева спускается обезьяна, из самых смелых и любопытных, и, унюхав приятный запах свежей каши, обращается к одиноко стоящему предмету. С превеликой осторожностью суёт оная обезьяна в горло сосуда сего палец, разглядывает и облизывает его, обнаруживая не только приятный обонянию зверскому запах, но и радующий сиё животное вкус. Вновь и вновь всовывает она руку свою в горлышко тыквы, извлекая из чрева сего вместилища приятного кушанья, очередную щепоть. Наконец, раззадоренная малостью ухватываемой порции, берёт она полную горсть каши в кулак. Да не тут-то было. Ибо горло у тыквы — узко. И размер его подбирается охотником так, чтобы ладонь обезьянья, собранная щепотью, проходила внутрь сосуда. Кулак же — нет. В недоумении и досаде пытается вытащить обезьяна руку свою. Но кулак, заключённый во чреве сего ловчего приспособления — не разжимает. Ибо тогда и ухваченная в кулаке каша — выпадет. Тем временем охотник, углядевший со стороны тщетные попытки бедного существа освободиться из сей своеобразной ловчей ямы, встаёт с места, неспешно приближается к жертве хитроумного промысла своего, и набрасывает на пойманное животное сети. Даже и видя приближение врага своего, и издавая громкие крики от чрезвычайного страха, обезьяна не разжимает помещённого внутрь тыквы кулака. И становиться добычей ловца. Ибо убежать по ветвям древесным с тяжёлой и твёрдой тыквой на руке она не может. Скинуть с руки предмет сей, не разжавши кулака — невозможно. А разжать кулак полный сладкой каши — выше её обезьяньих сил. Даже под страхом смерти ли, потери ли свободы, мучений и неволи.

— Глава 122

Автор вышеприведённого отрывка был, явно, добрым христианином. То есть о дарвинизме он или — не знал, или — и знать не хотел. Иначе бы обязательно дополнил свой текст какой-нибудь поучительной фразой. Типа: человеки — подобия божие. А ведут себя совсем как макаки азиатские. 193 вида обезьян и только одна — с лысиной во весь рост. Но поведение — сходное. И я, самый лысый из всех лысых обезьян, чувствую так же, как какая-нибудь зелёная мартышка. «Это моя каша. И я её не отдам». Или как мент в роли гоблина: «это наша корова, и мы будем её доить».

Да, у меня больше мозгов. Да, я лучше понимаю охотника из породы «чиновникус руссикус». Я могу лучше предугадать его действия и попробовать разбить, например, ловчий сосуд о голову ловца. И пока у меня есть какие-то шансы вывернуться — я свою «кашу» не отдам. И дело не в злате-серебре, и, уж тем более, не в лесах-перелесках, гектарах-десятинах. Дело в моих людях, в которых я вкладываю свои силы, своё время, свою душу. Свою жизнь. Я — себя люблю. И себя, даже и часть от жизни своей — не отдам. Зазорно мне это, стыдно.

Уходить — значит вот этот кусок моей жизни прожит впустую. Мои спутники, а главное — я сам, будем знать: Ваньку можно испугать, можно согнать с его места. С места на земле, с места в жизни. Дать пинка — и он полетит. Может быть — к более хорошему. Даже наверняка — к лучшему! Я-то умею уворачиваться! Обращать на пользу себе — неожиданности и неприятности. Возможно, что настоящее счастье моё ждёт меня — не дождётся в покоях Элеоноры Аквитанской, или Маргариты Наваррский, или кто там у них сейчас на этой роли. Но если меня можно отсюда пнуть, то можно и оттуда. И… пнут. Перекати-поле, тополиный пух… «Всё выше, и выше, и выше…». Всё лучше, и лучше, и лучше… Нигде не задерживаясь, нигде не укореняясь… «За морем житьё не худо». Это — за одним. За вторым — «ещё не хужее». А там третье, четвёртое… Жёлтое, Белое, Чёрное, Красное… А Земля-то круглая.

«Вот и жизнь пройдет,как прошли Азорскиеострова».

Ерунда. Вот говорю слова эти. Верные слова, от души происходящие, и сам же над собой посмеиваюсь. Ибо я — человек суть, а не мартышка зелёная. Человеку же дан разум, коим, ежели есть желание и силы душевные, то и свои правила, сущность свою, изменить можно. Дольку в себе обезьянью — поуменьшить, божескую — повырастить. Изменив же привычки свои разумом — изменишь и характер свой, и судьбу.

И четырёх лет не прошло, как снова суд княжий, суд неправый смерти моей искал. И бросил я в ту пору всё: и вотчину, и злато-серебро, и людей своих. Сам-трет в дебри лесные ушёл. От «Правды» неправой. Так да не так. И вывернуться от кары княжеской путей не было, и вотчина моя уже и без меня устоять могла. Вот я, как перепёлка, что охотника от гнезда своего, от птенцов малых уводит — убежал в края дальние, незнаемые. Хоть и обезьяны мы дикие, а вот же, сыскался способ и голову сохранить, и «кашу» не растерять. И «охотнику» головёнку расшибить.

Нет уж. Сперва отработаем ситуацию до конца. Пока есть варианты — буду долбить. Я вам не какой-нибудь ГГ — главный герой, а настоящий ДД — натуральный долбодятел. Тем более, что есть идея.

Идея несколько… средневековая. Шантаж неверной жены её неверностью — явление достаточно распространённое и в начале третьего тысячелетия. В моей России сила этой угрозы довольно быстро, на глазах, снижается, супружеская измена становится всё более обыденным явлением, менее стыдным. Но до полного равнодушия общества и затрагиваемых персонажей, даже и при отсутствии парткомов и выговоров за аморальное поведение, дело ещё не дошло.

Нет, конечно, если речь идёт о «сильно преданных идее демократии нациях», которые не только косточки перемывают известным людям, но и делают что-то, что они называют «голо-сованием в урну»… И у них есть «четвёртая власть», поскольку меньше им — никак… А попавшийся персонаж — лицо из публичного дома… В смысле — занимает место в каком-нибудь общественном здании. Типа кое-какого Сената, Конгресса, Парламента… То тогда — «да». Тогда благопристойность в семействе обязательна. А то электорат, знаете ли… «Если у него в домушке бардак, то зачем он нам во власти?». В моей России…

Странно, но факт: у итальянцев — проблемы, у американцев — проблемы, у французов — проблемы. А у нас… хоть бы какого паршивенького депутата… «В Советском Союзе секса нет». Союза уже нет, а «нет» — осталось?

Здесь… Здесь я, по глупости своей, совершенно бездарно потерял объект воздействия. Чистый воды идиотизм. Шантаж может быть, конечно же, замаскирован под добровольную торговую сделку, но в основе его лежит страх. Если шантажируемый не боится шантажиста, то просто пошлёт. Это в лучшем случае. В худшем — уничтожит. «Аще повадится волк в стадо…». Так отвечали древляне князю Игорю, не испугавшись его малой дружины. Нет страха — и осмелевшая «дойная корова» забодает «дояра» до смерти.