Шантаж - В. Бирюк

Надо было показать посаднице Сухана, может быть, ещё кого-то из моих мужиков. Чтобы она поняла, что придавить меня просто так не получится. А то я-то воспринимаю себя изнутри как взрослого мужчину, а для неё — мальчишка, сопляк, мелочь вонючая. «Мужа доброго» — она бы испугалась. А вот «малька мелкого»… «Вытянуть полезную информацию и пришибить». «Надо было…». «Если бы я был таким умным, как моя жена потом»…

Слезьми над своей глупостью можно обливаться до бесконечности. Ибо бесконечен предмет полива. Вариант шантажа неверной жены её неверностью — провалился. С летальным исходом. Но здесь, в «Святой Руси» есть, как я думаю, вариант с шантажом мужа. Упрекать мужа фактом измены ему его супруги… На мой прежний слух… не сработает. Но здесь — патриархат «as is». Муж, глава дома полностью властен над чадами и домочадцами. Полностью.

Ух как здорово быть хозяином! Но… Он же несёт и всю ответственность за них. Всю! И имущественную, и уголовную, и моральную. «Изборник» говоря: «не ослабевай бия младенца», тут же обосновывает: «иначе будут тебе от соседей и властей обиды и убытки». Тебе. За него.

«Гамбургский счёт» — полная власть вплоть до жизней их. Полная ответственность. Вплоть до жизни твоей.

Вся история последних пары-тройки веков второго тысячелетия может быть представлена как последовательное нарушение, сужение поля применимости этого правила. «Чады и домочадцы» получают всё больше прав. Что ограничивает права главы дома. Вслед за сужением его правомочности сужается и его зона ответственности. Те качества, которые прежде традиционно считались мужскими — становятся невостребованными, даже опасными. «Я отвечаю за всё». Да кто ж тебе такое позволит! Это ж наглая узурпация и подавление личности! А права личности защищаются не межличностными отношениями, а государством. На смену не регламентируемым, не измеряемым и не тарифицируемым понятиям из круга — любовь, дружба, привязанность… приходят количественно оцениваемые — величина штрафа, процент алиментов, доля имущества, срок заключения…

Дочке было лет тринадцать, когда мы «в Европах» вдребезги разбились на машине. Вылетели на лёд, сделать ничего было нельзя. Жена была за рулём. Обязательный вопрос нашему ребёнку в полицейском участке:

— Ты на мать в суд подавать будешь? Чтобы получить компенсацию за причинённый ущерб твоему здоровью.

— Нет. Я иначе воспитана.

— А отец? Тоже нет? Он что — подкаблучник?

Европейский полицейский не понимает, что у членов семьи могут быть иные основания заботится друг о друге, нежели исполнение судебного решения.

Стремление защитить «малых и сирых» приводит к ненужности «сильных и храбрых». Этот тип личности отмирает, и ему на смену приходят вариации мальчиков-одуванчиков. Которые не только «отвечать за всё» не хотят и не могут, но и за себя — не стремятся. А зачем? Так же легче. Быть ущербным, слабым, безответственным — удобнее, выгоднее.

«Дадим нездоровым людям шанс участвовать в Олимпийских играх»! И астматики выигрывают высокогорную многокилометровую лыжную гонку. Потому что они — больные и могут пользоваться препаратами, которые для всех здоровых называются «допинг». Олимпийцы — символ физического здоровья Древней Греции, превращается в коллекцию успешно получивших разрешение на применение спецсредств. Взамен «Дискобола с диском» ставим скульптуру «Омоновец с Черёмухой».

Государство, общество заботятся о социально незащищённых. О матерях-одиночках, например. И мусульманская семья, въезжая в Европейские страны, превращаются из традиционной системы, стабильной, отработанной тысячелетиями «организации по защите от жизни» — «человек, четыре его жены и их дети», в «безработный и четыре матери-одиночки». Всем — жильё и пособие. Из устойчивой, функционально, социально и психологически полной, здоровой ячейки общества, пусть и не европейского типа, семья превращается в четыре-пять — ущербных. Слабых, неполных. Куча деклассированных людей. Живущих не то — милостыней, не то — мошенничеством. Вырастают поколения, которые не знают семейных ценностей. Никаких. Которые знают: работать не надо — на прокорм всегда дадут. А на остальное — проще украсть. На смену: «украл булку. Потому что хотел кушать», приходит: «украл Айфон. Потому что скучно».

И незачем ругать мусульман — это наша, христианская, система, это мы придумали и избрали. Они только её корректно применяют. Для собственного блага, как они его понимают.

Идея христианства: придёт Иисус и накормит всех пятью хлебами. Ждите и молитесь. Накормить-то он накормит. Только ни землю, ни волю, ни зёрен для посева — не даст. Ну и не надо: нищета — дар божий. Высшая степень — нищета духа: «Блаженны нищие духом. Ибо войдут они в царство божие». Разум становится ненужным, отмирает.

«Чтоб не думать ничего.Гитлер думал за него».

Нищие, слабые, больные. Ни на что не годные, бессмысленные, безответственные. «Любезные богу». Способные только молить и вопиять. Но не — делать, работать, думать, нести ответственностью. Безрукие и безмозглые. Убогие.

«Явить заботу, милосердие» — это по-христиански. В какой момент эта «заботливость» становиться «удушающей»? «Удушающая здравый смысл забота». В Евросоюзе и США эта «точка невозврата» уже пройдена.

Так вот: здесь не так. Глава дома отвечает за всё. Включая и недостойное, по местным представлением, поведение собственной жены. И ответственность эта весьма велика. «Если ты не можешь навести порядок в собственном доме, что ты вообще можешь?».

Даниил-заточник формулирует этот принцип в форме FAQ — часто задаваемые вопросы и ответы:

— Что хуже: худая жена или худая лодка?

— Конечно, жена. Ибо худая лодка испортит тебе только платье, но худая жена всю жизнь твою испоганит.

Очевидно, что слово «худая» используется здесь отнюдь не для описания геометрических характеристик супруги. А кому нужен неудачник, человек с «поганой жизнью»?

Что позволяет мне выдвинуть гипотезу: угрозой публичного оповещения о факте измены посадницы можно подвигнуть в нужную мне сторону и самого посадника. Проверяем.

К этому времени уже подошли мои мужики. Я остановил их в десятке шагов от места событий и начал командовать:

— Ноготок, подойди осторожненько к посаднице. Не замарайся. Сними с неё платье, все платки, кроме тёмного верхнего. Платком потом её голову и лицо прикроешь. Косы её распустить, растрепать. Сапожки и украшения оставить. Снятое засунь второй бабе под одежду. Делай. Ивашко, найди камень. Лучше, чтобы на земле лежал, а не в ямке утоплен. Булыжник. Делай.

Ивашко у меня «ноктоскоп». Или — «ноктоскопец? Или — «ноктоскопун»? А, плевать, главное — в темноте видит. Мёртвую женщину раздели, положили ей под разбитый висок найденный булыжник. В нескольких местах на груди и шее, ассоциирующихся с понятием «засос», стукнули. Синяки будут. Собственно говоря — уже есть. Трупные пятна появляются через один-два часа при острой смерти. Ещё пару-тройку в подходящих местах добавили.

Затем служанку вставили в два мешка сверху и снизу. Извини, тётя, но твои действия заставляют отнести тебя к категории «мои враги». «Труп врага хорошо пахнет». Старинная восточная мудрость. Встретимся — понюхаю. И Ноготок с Суханом отнесли этот тяжёлый тюк к реке. Плеска я не услышал — тихо опустили. «Прими, господи, душу рабы твоей. Вставшей на моём пути по воле хозяйки её, дуры».

— Ивашко, вот ключ от замка в Рябиновском порубе. Возьми себе. Вы сейчас все трое идёте к лодке и сидите там. О сделанном, виденном — не болтать. Ждёте сигнала. Сухан, если я в свистелку на посадниковом дворе свистну — ты услышишь?

— Не знаю.

— Как «не знаю»?! Почему «не знаю»?! Должен услыхать! Ты, хрен бездушный!

— Ивашка, уймись. Хорошо, что напомнил. Сухан, вот кость, с душой твоей. Возьми себе. У тебя целее будет.

— Иване, ты будто на смерть собираешься. Ты чего это, помирать собрался?

— Нет. Я собрался жить. Но это занятие очень опасное, чреватое внезапной смертью. Так что — подготавливаюсь к внезапностям. Ежели услышите один свисток — уходить быстро. Лодку — на воду и ходу. Куда — сами решайте. Если два — бронно и оружно идти спешно на посадников двор или откуда свист будет. Если три — тоже идти, но в глаза не бросаться. Тайно и россыпью.

— А может, и мы с тобой?

— Хорошо бы, только чужих здесь издалека видать. Как бы хуже не было.

— А если не услышим? Или знака не будет?

— Как стемнеет — уходить. Майно — поделишь поровну. Не ссорьтесь, мужи мои славные.

Обниматься-целоваться, на век в любви клясться — не стали. Не люблю я этого. «Долгие проводы — лишние слёзы». Наша народная. Поклонились друг другу в темноте, и мужики исчезли. А я — остался. Ну, Иван Юрьевич. Как у тебя со «сложными системами»? Сегодня узнаем.

«Ни один план не выдерживает столкновения с реальностью». Сколько же это надо повторять?! — Да каждый раз, когда что-нибудь планируешь! Предусмотрительность несколько сужает множество возможных неприятностей, но не избавляет от их неизбежности. Главное — сохранить реактивность. Не в смысле «полёта», а в смысле «струи» — чтобы было чем отгонять внезапно возникающие гадости.