Отель «У Погибшего Альпиниста» - Аркадий Стругацкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А почему же они остались в отеле? — спросил я. — Тебя связали, а сами остались…
— Этого я не знаю, — признался Хинкус. — Этого я сам не понимаю. Я как утром увидел Барнстокра, так прямо обалдел. Я ведь думал, их тут давным-давно и след простыл… Тьфу, не Барнстокра, конечно… Но я-то думал тогда, что Барнстокр… В общем, Вельзевул здесь, а почему он здесь остался, этого я не знаю. Может быть, через завал ему не перебраться… Он хоть и колдун, но не господь же бог. Летать, например, он не умеет, это уж точно известно. Через стены проходить — тоже… Правда, ежели подумать, баба эта его — или кто она там есть — любой завал могла бы расковырять в два счета…
Я повернулся к Симонэ.
— Ну, — сказал я, — а что скажет по этому поводу наука?
Лицо Симонэ меня удивило, физик был очень серьезен.
— В рассуждениях господина Хинкуса, — произнес он, — есть по крайней мере одна очень интересная деталь. Вельзевул у него не всемогущ. Чувствуете, инспектор? Это очень важно. И очень странно. Казалось бы, в фантазиях этих темных, невежественных людей никаких законов и ограничений быть не может.
— Но они есть!
— Ну, положим, Чемпиона темным и невежественным не назовешь, — сказал я. — Матерая сволочь, фашист. Гитлеровец. Фюрер тоже не дурак был. Ну, и этот…
— Точно! — подхватил Хинкус. — Чемпион — парень ушлый, обращение понимает. Он до майской заварушки с сенаторами за ручку здоровался, на приемы разные ходил, чуть ли не к самому президенту… Да и сейчас… Денежки. Он их не жалеет.
Он вдруг запнулся, отвел глаза и сунул в рот большой палец. Мы подождали немного, затем Симонэ спросил:
— А как, собственно, был убит Олаф?
Хинкус вынул палец изо рта и сказал решительно:
— Этого я не знаю. Об Олафе ничегошеньки не знаю, шеф. Как на духу говорю. — Он прижал руку к сердцу. — Могу только сказать, что Олаф не наш, и ежели его действительно прикончил Вельзевул, то не понимаю… Нельзя Вельзевулу людей убивать. Что он — враг себе, что ли?
— Так-так-так, — сказал Симонэ. — А как же все-таки был убит Олаф, инспектор?
Я коротко изложил ему факты: про запертую изнутри дверь, про свернутую шею, про пятна на лице, про аптечный запах. Рассказывая, я не спускал глаз с Хинкуса. Хинкус, слушая, ежился, глаза у него бегали, и, наконец, он умоляюще попросил еще глоточек. Мне ясно было, что все это ему внове и пугает это его до содрогания. А Симонэ совсем нахмурился. Глаза у него стали отсутствующими, обнажились желтоватые зубы-лопаты. Дослушав, он тихонько выругался. Больше он ничего не сказал. Думал.
Я оставил его размышлять и снова взялся за Хинкуса.
— А как же ты его, Филин, выследил? Ты же не знал заранее, в каком он обличье…
Хинкус самодовольно усмехнулся.
— Это мы тоже умеем, — сказал он. — Не хуже вас, шеф. Во-первых, Вельзевул всюду за собой таскает свой кованый сундук. Мне одно и оставалось — расспрашивать, куда этот сундук поехал. Второе — деньгам счету не знает. Сколько из кармана достанет, столько и платит. Где он проехал, там одни только о нем и разговоры… В общем, выследил я его, я свое дело знаю…
— И к тому же он все время с этой женщиной, — сказал я задумчиво.
— Нет, — сказал Хинкус. — Женщина — это, шеф, не обязательно. Это когда на дело надо идти, он ее откуда-то раздобывает… Да и не женщина она вовсе, тоже вроде оборотня. Куда она девается, когда ее нет, — этого никто не знает.
Тут я поймал себя на том, что я, солидный, опытный полицейский, сижу здесь и с полной серьезностью обсуждаю с помешанным бандитом всякие сказки насчет оборотней, чародеев и колдунов. Я виновато оглянулся на Симонэ и обнаружил, что физик исчез, а вместо него в дверях, прислонившись к косяку, стоит хозяин с винчестером под мышкой, и я вспомнил все его намеки, все эти его разговорчики насчет зомби, вспомнил его толстый указательный палец, совершающий многозначительные движения. Еще более устыдившись, я раскурил сигарету и с нарочитой строгостью сказал:
— Так. Хватит об этом. Ты видел когда-нибудь раньше этого однорукого?
— Кого? А, это который лимоны жрал… Нет, в первый раз. А что?
— Ничего, — сказал я. — Когда должен был прибыть Чемпион?
— Вечером я его ждал… Теперь-то я понимаю — лавина…
— На что же ты, дурак, рассчитывал, когда напал на меня?
— А куда мне было деваться? — сказал Хинкус с тоской. — Я — человек известный, пожизненная мне обеспечена. Вот я и решил: отберу пистолет, шлепну, кого надо, а сам подамся к завалу… Чемпион ведь сейчас тоже не спит, шеф. Вертолеты не только у полицейских есть…
— Сколько человек должно было прибыть с Чемпионом?
— Не знаю. Не меньше трех. Ну, конечно, самые отборные…
— Так, — сказал я. Очень мне все это не нравилось, но предстояло еще допросить Мозеса, и я сказал: — Ну-ка, быстренько, перечисли все дела, в которых участвовал Вельзевул.
Хинкус с готовностью принялся загибать пальцы:
— Краймонская пересылка — раз, Второй Национальный — два, золотой броневик — три… Теперь дальше… Архивы Грэнгейма, Вельская выставка…
— Архивы Грэнгейма?
— Да. А что?
Об этом деле я знал мало и уж никак не ожидал, что здесь замешан Чемпион. Грэнгейм собрал богатейшую картотеку нацистских преступников, укрывшихся после 1945 года в нашей стране, это дело было полностью политическое, и в Управлении были убеждены, что организовал ограбление сенатор Гольденвассер, хотя никаких улик против него, конечно, как всегда, не было. Но Чемпион… Впрочем, если учесть, что Чемпион — на самом деле не Чемпион, а бывший гауптштурмфюрер СС Курт Швабах, скрывающийся у нас… И все равно…
— На кой черт Чемпиону эти архивы?
— Этого я не знаю, — сказал Хинкус уже несомненно искренне. — Я человек маленький. — Он помолчал. — Надо понимать, политика. У нас многим не нравится эта политика, да только с Чемпионом не поспоришь.
— А где ты был в мае прошлого года? — спросил я.
Хинкус задумался, вспоминал, затем хитро осклабился и помахал пальцем.
— Нет, шеф. Не выйдет, шеф. В этой заварушке я не участвовал. Тут мне просто повезло — на операции лежал, ничего не знаю. Могу доказать…
С минуту мы молча смотрели друг на друга.
— Ты в «Голубой свастике» состоишь?
— Нет, — отозвался он. — Чего я там не видел, в «свастике» этой? Политикой мы сроду не занимались…
— А Вельзевул состоял?
— Откуда мне знать? Я же говорю, политикой мы…
— Кто Кёнига убил? Вельзевул?
— Какого еще Кёнига? А, профсоюзника этого… Нет, Вельзевул его не убивал. Здесь все наоборот. Из-за этого Кёнига, говорят, Вельзевул с Чемпионом и поцарапались. Сам я не видал и не слыхал, а ребята рассказывали, будто Чемпион хотел Вельзевула на это дело пустить. Ну, Вельзевул на дыбы. Ему же убивать — себе дороже… Слово за слово, говорят, так и пошла между ними трещина.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});