Ответ где-то рядом - Светлана Рощина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что ты гонишь! – тут же озлобился на Тимофея Савельевича Лавочкин. – Наговариваешь на Надюшку! Ишь, какой взялся! Пришёл сюда, расселся! Кто тебя сюда приглашал? Никто! Вот и проваливай отсюда! А то сидит здесь, водку мою пьёт, хлеб мой ест!
В мановение ока Лавочкин из гостеприимного хозяина превратился в злобного алкаша, который просто не в состоянии адекватно воспринимать действительность. Он подошёл к Тимофею Савельевичу, толкнул его в плечо и продолжил свои пьяные речи.
– Я сказал: проваливай отсюда! Нечего мой хлеб жрать!
– Николай Ильич, позвольте мне Вам кое-что объяснить! – попытался вежливо поговорить с Лавочкиным наш герой. – Прежде чем уйти, я должен кое-что сделать.
И Тимофей Савельевич достал из пакета урну с прахом и поставил её на стол рядом с водкой и закуской.
– И что это? – недоумённо проговорил Лавочкин, уставившись на урну.
– Здесь находятся останки Надежды Васильевны. Думаю, Вы имеете право достойно похоронить их.
– Что ты несёшь? Какие останки? Забирай свою вазу и проваливай отсюда! И можешь не сомневаться, Надюшка сейчас жива и здорова. Ходит где-нибудь по земле и смеется над таким дураком как ты, который вздумал хоронить её!
После этих слов Лавочкин ещё усерднее начал выпроваживать Тимофея Савельевича из своего дома.
Елисеев хотел оставить урну с прахом Лавочкину, но тот схватил её и прямо-таки впихнул в руки своему непрошенному гостю.
– Забирай, говорю, своё добро! Нечего мне тут своё барахло оставлять и всякие небылицы про Надюшку плести! Уж коли не повезло тебе с бабой, так нечего порочить её имя! Надюшка – баба хорошая, ласковая! А ежели ей мужик не по нраву пришёлся, так она церемониться не будет, даст отворот-поворот, и гуляй, Вася! Любому мужику накостыляет, а себя в обиду не даст! Так что не про твою честь такая бабёнка! Не про твою честь!
И как бы Тимофей Савельевич не пытался возразить Лавочкину и поведать правду о том, что из себя представляла его бывшая сожительница, тот не хотел ничего слушать. Он вытолкал Елисеева из квартиры и закрыл за ним дверь. И наш герой оказался на лестничной площадке, продолжая держать урну с прахом в руках.
Теперь он уже не знал, что делать и куда идти.
Нести прах Анохиной снова к себе домой он не хотел, равно как и не хотел нести его в полицию, так как понимал бесполезность этой затеи. Можно было, конечно, поискать родственников Анохиной, но желания заниматься этим у Тимофея Савельевича не было. Вряд ли у этой женщины были близкие люди, которые вели благопристойный образ жизни и готовы были взять на себя обязанность по организации достойных похорон свой непутёвой родственницы. А даже если таковые и имелись, то их точно не обрадуют сведения о том, что их кровный родственник совершил хладнокровное убийство бедной женщины. Брать же на себя обязанности по достойному погребению убийцы Тимофей Савельевич тоже не хотел. Он просто не мог себя заставить заниматься похоронами женщины, к которой испытывал только негативные эмоции. Ну не заслужила она достойных похорон! Просто не заслужила! И если за всё это время никто не проявил ни малейшего интереса к судьбе Надежды Анохиной, не изъявил желания отдать ей последние почести, то какой спрос с Тимофея Савельевича? Он ей не кум и не сват, но при этом сделал гораздо больше, чем любой из них. И ноги сами понесли Тимофея Савельевича на городской пустырь как на единственное место, где таились и вопросы и ответы.
Придя на пустырь, наш герой снова оглядел его внимательным взором. Прошло уже много месяцев с момента трагедии, случившейся здесь, и с момента обнаружения здесь останков Людмилы Стрельцовой. Прошло столько событий, а это место, казалось, застыло во времени. Всё так же стрекотали кузнечики, всё так же сухостой колол ноги, всё так же безлюдно и пустынно было вокруг. Ничего не изменилось и, вероятно, не изменится ещё очень долго.
И тогда Тимофей Савельевич подумал: «Здесь всё началось, здесь всё и должно закончиться! И если и есть на земле место, где он мог бы со спокойной совестью оставить прах Надежды Анохиной, то только здесь, на месте её преступления». И Елисеев аккуратно обошёл мусорную кучу, подошёл к обвалившемуся дереву и поднял с земли крупную палку. Он начал копать землю.
Выкопав неглубокую яму, он поместил туда урну с прахом и присыпал её землёй. Затем Тимофей Савельевич хотел сказать несколько слов на прощание, но не смог. Произнести что-то хорошее у него не поворачивался язык, а плохое говорить не хотелось. Он так и ушёл, не произнеся ни слова, ни вслух, ни про себя.
Когда-то меня считали душой компании. У меня было полно друзей, и их круг постоянно ширился. Я готова была впустить в свой дом любого, кто стучался в мою дверь. Но гибель мужа всё изменила. Каждый переносит горе по-своему. Кто-то не может оставаться один, а я не могла находиться среди людей. Я не хотела, чтобы меня жалели, чтобы напоминали о тяжёлой утрате, которую мне довелось пережить. Мне хотелось забыть прошлое, начав создавать следующую главу своей жизни. И в какой-то момент я подумала, что мне это удалось. Но переезд в другой город таил в себе новые опасности. Незнакомцы стали пугать меня не меньше, чем давние друзья, а, может, даже больше. Откровенная недоброжелательность этих людей была не тем, что я стремилась в них увидеть. Я не ждала распростёртых объятий, но и получать презрение в свой адрес мне тоже не хотелось. А если те, с кем мне приходилось общаться, вдруг интересовались моим семейным положением, то это вызывало во мне новую волну тревоги, так как постоянно вспоминать то, о чём я старалась не думать, было больнее всего. Рассказывать своим нынешним знакомым о постигшей меня трагедии было ещё невыносимей, чем терпеть жалось со стороны прежних друзей. И я даже не успела осознать, как это произошло, но со временем я вообще перестала общаться с людьми. Со всеми, кроме детей и сестры. Я заходила в магазин, набирала полную тележку продуктов и банковской картой оплачивала покупки, не обмолвившись ни словом с кассиром. Я не здоровалась с соседями, стараясь не встречаться с ними ни в подъезде, ни во дворе. Я перестала отвечать на телефонные звонки и ходить на
