Витязь. Владимир Храбрый - Владимир Афиногенов

- Угадала.

- Так если вдруг встретите Василия Жилу, поклон ему передайте, от жены Василины… Мы ведь полгода как с ним обвенчались…

- Передадим, Василина, обязательно!

Глава 13. ГИБЕЛЬ ЕФИМА ДУБКА

Когда «монахи» свернули на правый берег Прони и до Рясского поля оставалось всего несколько десятков верст, Пересвет, обернувшись к Дмитрию и Владимиру, сказал:

- Это вот место, князья, Половецким зовется. Еще до Орды сюда половцы приходили, еще и до Калки, и до великого княжения Олега и Ольги… Как давно это было - посудите сами: тут когда-то две речки текли, Всерда и Валеда, - их уже нет, высохли, вот только Проня осталась. Ниже течет река Ранова, берега её лесисты и сильно болотисты. С этой стороны несут свои воды реки Хупта и Лесной Воронеж. По другую же сторону - Вёрда и Пожва. Как пояс тело человека, сжимают эти реки Рясское поле… Сами увидите: удобно это поле для битвы, ордынцам в клещи его не взять, реки не дадут, да болота и озера, и не обойти им русское войско…

Далее свернули к Ранове.

- Ладно, - задумчиво произнес Дмитрий Иванович, глядя рассеянно на высокие берега с глубоко нависшими надо льдом козырьками сугробов, отливающих в тусклых лучах солнца синевой булатной стали. Потом резко повернулся к монаху и укоризненно, как показалось Пересвету, промолвил: - Хвалишь поле, а забыл о трех ордынских перелазах - Березовом, Урусовой и Мураевне…

Пересвет взглянул на великого князя.

- Нет, не забыл, хотел сказать о них по приезде на Рясское поле и там бы показал. А это хорошо, что ты сам о них помнишь… Значит, не только внимаешь словам преподобного монаха… Перелазы опасны, если их оставить без присмотра, а еще хуже, коли не знать о них. Конница Мамая через них утечет, как песок в змеиную нору, а потом нанесет ядовитый укус.

Попалась деревянная часовенка - голубец - могильный памятник, стоящий обочь дороги, видно, давно заброшенный: бревна почернели, крыша и крест покосились. Под козырьком была прибита дубовая икона Божьей Матери.

Пересвет велел Якову остановиться. Вылез из саней, взял в руки посох и, приблизившись к часовенке, перекрестился:

- Голубец, кто под тобою - стар аль молод?.. Праведен ли?.. А если в грехе живший, прощаю тебя. У тебя же тут Мать-Богородица, прошу ниспослание удачи в нашем великом деле. - Пересвет скосил глаза на Дмитрия. Тот сидел в санях неподвижно. Думал.

В мыслях своих Дмитрий был далеко от этих мест, в белокаменной Москве. Что поделывает сейчас его Дуня? Как там сыновья? Не балуют? А что предпринимает воевода Боброк-Волынец для будущей битвы?.. Разослал ли гонцов во все края Руси, как было условлено? Хотя на князь-воеводу надежа, как на самого себя. Мудрый, многоопытный муж и в делах, касаемых устройства государства, и в ратных. Это он, Боброк, сказал Дмитрию Ивановичу после Вожи: «Сотворил ты мужество свое в этой битве, великий князь, такое, что и мне, старому воину, и другим хватило бы с избытком». Конечно, преувеличивал Волынец, но слушать эти слова было приятно. Первая большая великокняжеская победа! Но последуют ли за нею другие?..

Дмитрий поднял голову, увидел, что Пересвет закончил молитву и уже направляется к саням, твердо вбивая в подмороженный снег яблоневый посох с двумя рогульками на верхнем конце. Подойдя, бережно положил его возле ног Дмитрия, взял вожжи у Якова, хлестнул ими по крупам лошадей.

На поле приехали, когда в лесу появились тени, небо посерело, и на нем проглянул неживой, прозрачный, полувоздушный месяц. Пересвет довольно проговорил:

- Ночь безветренная будет… Скоро месяц начнет оживать, и Стожары появятся. Но чую, волки должны быть где-то рядом, ишь как сороки суетятся…

- Отче, - спросил Бренк. - А помнишь, что сказал нам чернобородый лесоруб?.. Вроде за Окой их опасаться нечего - сытые ходят?

- Так-то оно так, Михайло Андреевич, да по всему видать, не проходила по Рясскому полю главная Мамаева сила, - лишь кое-где домишки смердов порушены, а не целые деревни и села. Здесь дело рук разъездов, а Мамайка сам к северу взял, к Волге. Спешил зверь в свою берлогу раны зализать. Ведь сам знаешь, Михайло Андреевич, когда ордынцы идут грабить, то они на сотню верст в ширину прочесывают местность, словно частым гребнем. А тут кучно бежали. Торопились.

- Раз будут волки - большой костер запалим… Выпрягайте лошадей, ставьте в круг сани стоймя, так, чтобы полозья к лесу торчали, да поглубже в снег их закапывайте и привязывайте войлочную накидку, - оказавшись в родной походной стихии, начал приказывать дружинникам Серпуховской.

Выпрягли лошадей. Сани закопали до половины в снег, как и говорил князь Владимир, стоймя, утоптали снег возле полозьев и в самом кругу, натянули поверху кошму, пристегнули к ней еще несколько других и опустили донизу, края тоже закопали, и получилась непродуваемая, закрытая со всех сторон юрта… Внутри на снег положили войлок.

Нарубили хвойных лап, разожгли костер. Лошади зафыркали, почувствовав ласковое тепло огня.

Ночь наступала быстро. Месяц покраснел и цветом стал походить на вареного рака. Ярко засветились Стожары. Вдалеке ухнул филин. Громко хлопая крыльями, видно разбуженный каким-то зверем, взлетел тетерев. И в глубине леса вдруг раздался вой волка. Ему ответили другие.

На ужин решили горячего не готовить - плотно поели на Рясско-Рановской засеке. Достали из мешка хлеб, наполнили миски квасом, накрошили лука, чеснока, сыру и подмороженного куриного вареного мяса, подлили конопляного масла - получилась отменная тюря. Для Пересвета тюрю сделали без курятины.

Дохлебывали, когда снова, но уже значительно ближе услышали волчий вой, протяжный, леденящий кровь.

- Словно хоронят кого-то, - вздохнул Бренк, и на его красивом лице обозначилась печаль…

Дружинники взялись за луки. Великий князь решительно сказал:

- Пока стрелы и ножи не понадобятся… Спите, я первый на караул заступлю.

Ему хотел возразить Серпуховской, но Дмитрий махнул рукой и, откинув полог юрты, вышел наружу. Костровой, молодой боярский сын, подбросил в огонь еловых лап, и пламя, разбросав поверху искры, метнулось в сторону, ярко освещая низину леса и усиливая наверху мрак его.

Лошади, почуявшие волков, жались в кучу, фыркали, испуганно переступая ногами, хрустя подмороженным снегом. Снова заухал, заплакал филин. Невдалеке послышался яростный треск сучьев, глухой удар о землю и кошачье ворчанье - видимо, рысь, бросившись на свою жертву, промахнулась и, ломая ветви, упала в снег.

У ночного леса свои законы: одни спят, другие бодрствуют…

Уже недалеко раздался волчий вой. Сквозь храп дружинников князь Владимир услышал, как свалился с ели огромный пласт снега, глухо ударившись оземь, а на освобожденной от тяжести лапе тонко зазвенели иглы.

Волки завыли снова. Громче зафыркали лошади. Серпуховской выглянул из юрты. Дмитрий Иванович только что подбросил хворосту, и освещенное ярким пламенем лицо его, сделавшись медно-красным и похожим на лицо китайского идола, было решительно и угрюмо.

И эта решительность и угрюмость остановили Владимира - он не посмел нарушить приказ великого князя и выйти наружу. Лишь пододвинул к себе лук, вытащил из-под пояса нож и положил рядом.

Волки сидели полукольцом неподалеку от костра, и, когда пламя вскидывалось кверху, хорошо были видны их оскаленные узкие морды, прямые уши и вздыбленная на загривках шерсть. Самый близкий от костра волк, лобастый, крупный вожак, упал на передние лапы и пополз, легко скользя по подмороженному снегу. За ним двинулись и другие.

Владимир откинул еще больше полог юрты и прицелился из лука в приближающуюся голову вожака. Лошади уже не фыркали и не топтались на месте, а с выпученными от страха глазами молча грызли друг друга, роняя на снег кровавую пену.

Дмитрий Иванович медленно нагнулся к огню, поджигая смолистую лапу, и когда вожак уже готов был прыгнуть, князь резко выпрямился, рывком, очутился рядом с оторопевшим зверем и ткнул горящей лапой в его морду… Тот взывал от боли, шлепнулся о наст, перекатился через голову и, поджав хвост, бросился наутек к лесу.

Великий князь выдернул из костра другую горящую лапу и кинулся с нею на других волков, но те, оставшись без вожака, раздумали нападать. Они тут же кинулись врассыпную, и вскоре их не стало слышно.

- Теперь не сунутся, - Дмитрий Иванович поднял иноческую одежду и, волоча её по снегу, подошел к юрте.

Владимир молча, в приливе нежности, обнял брата и, уступив ему свое место, вылез наружу, встал у костра поддерживать огонь…

Рано утром, лишь проступил меж деревьев светлый туманец, князь Дмитрий и Пересвет поехали искать ордынские перелазы. Но перед тем как ехать, Дмитрий Иванович сказал Серпуховскому: