Отпусти-это всего лишь слово - 2 (СИ) - "Сан Тери"

И как же странно это было понимать, сила, превратившаяся в слабость, слабость, ставшая силой. Чудовище, сотворённое моими собственными руками...

Я насадился на него, медленно, давая прочувствовать движение до конца, не насилие, когда любовь приходится отбирать силой, но желание, когда тебе отдаются добровольно. Вольх судорожно дышал, почти всхлипывал, прикрыв глаза, выстанывал раненным волком, терзаясь невозможностью прикоснуться. Боясь сжать, смять, ненароком, активно встречая бедрами, закусывая губу, которую я выбивал языком, склонившись к нему, шепча в губы беззвучное причастие.

Не плачь. Я рядом. Вот он я, рядом с тобой. Слышишь меня? Чувствуешь?

- Ниииик…Никиииитааа!

Прикосновение пальца к губам. Слова под запретом.

Тшш, молчи, это только наше с тобой. Сегодня. Не надо слов.

Я потянул его на себя, обнял крепко – крепко, ощущая сомкнувшиеся за спиной руки, горячие губы, отчаянно впившиеся в районе горла.

Я тебя держу, Вольх. Держись за меня. Я сильный. Знаешь, какой я сильный? Тебе и не снилось. -Ник!

-Тшшш…

Глубокий поцелуй, долгий, бесконечно долгий, до мерцающих вспышек за шторками век, наполненных образами разбегающихся кругов удовольствия, дыхания не хватает.

«Нечем дышать, Никита»

Дыши мной, Вольх. Дыши. Может быть, мы задохнёмся друг в друге?Бесконечная мамба движений, резких, быстрых, судорожных и хочется сжать, не отпускать, выёбывать его без остатка, став продолжением чужого члена, придатком, симбиозом паразита наслаждения.

Я не могу разорвать кожу, не могу разворотить грудь, не могу вытащить сердце, оно молчит, плачет, стучит так громко и отчаянно. Для тебя в эту секунду, но ты не слышишь его, не понимаешь, что оно не твоё. Оно выстукивает твоё имя, но оно не твоё. Оно запоминает тебя, слившись с пульсацией твоего тела в единый слаженный ритм, но ОНО НЕ ТВОЁ!!! Оно не может, не желает, не хочет стать твоим. Почему ты молчишь моё сердце?

Отдайся же сердце моё, не можешь дать любви, пожалей, ответь, отзовись. Почему ты молчишь, почему закрылось на замок, где же наш ключик, Вольх?

Ты хотел придумать, что-нибудь, так придумай же что-нибудь, придумай. Спаси себя от меня, спаси меня от себя, спаси нас, Вольх. Мы же были с тобой. Мы же БЫЛИ. Неужели нас с тобой, невозможно спасти?

Пальцы на позвоночнике, трепетная игра флейтиста, Вольх обводит каждую косточку, от копчика до шеи, прижимает к себе, изучая впадинку губами, пытаясь вклиниться в пространство взмокших от пота тел, разделить. Не надо. Мы так близко в эту секунду нашего «далеко». Так близко, бесконечно близко. Соприкасаясь кожей, грудью, животами. Я прогибаюсь в пояснице, чтобы скользить здесь на поверхности, позволять скользить внутри. Я хочу соприкоснуться каждым миллиметром, стать ещё ближе, вдруг случится чудо. Одно единственное маленькое чудо, и я смогу простить, распахнуться навстречу.

Стальные объятия. Я напрягаю мышцы, не желая отпускать, не позволяя. Я…

Губами в шею, страстно раздирая языком, как вампир в припадке жажды крови. Укус в плечо, дрожь внутри тела, бесконечно, так хорошо, только так. Ещё. Ещё сильнее.

Вольх сжимает, впивается в губы, зверь пробуждается, и просится наружу, и слишком глупо пытаться его приручить. Мой слабый нежный ритм, становиться пыткой для него, когда наслаждение превращается в агонию, идёт из глубины. Невозможно остановиться. И хочется быстрее, сильнее, глубже. Ближе. Ближе. Ещё.

Пальцы впиваются в ягодицы, ладони вниз. Вольх подхватывает меня рывком, начиная откровенно трахать, и шлепки тел друг о друга не нарушают гармонии, словно дополняют её, делая близость естественной, сумасшедшей, безумной, опьяняющей, уносящей на самый пик. Кусая, целуя, всасывая губами, и завтра, как и всегда, по всему телу останутся следы.

Впиваюсь в него пальцами, царапая в ответ, позволяя нести себя на волне.

Всё, что мне остаётся, это только держаться за него, толкаясь навстречу, насаживаясь до крика, который не может родиться, но превращается в горловой стон. Мне кажется, что мы словно взлетаем, а может быть, уже стремительно падаем вниз, оба начиная кричать, сорвавшись с небес на землю, безумным алюминиевым звездопадом. Я кончаю лишь на несколько мгновений позже, а может быть одновременно с ним, потому что мышцы судорожно сжимаются, ощущая непрекращающиеся конвульсивные толчки. И мы оба словно бьёмся в судороге, и хрипим одновременно, выкусывая за плечи, словно это может принести облегчение. И, кажется, что смерть наступает именно так: полнейшим финальным опустошением глубоких метеоритных ям внутри. И тишины, божественной, благословенной тишины: души, ума, сердца, тела, когда не хочется ничего, двигаться, говорить, только молчать. Лечь рядом, прижавшись, друг к другу, целуя не существующими словами благодарности.

У Вольха нежность прёт из каждой клеточки, поры кожи, изливается миррой, он топит меня целительным маслом, но не может излечиться сам, бормочет неслышно, тихо смеётся, шепчет бесконечное люблю, но в глазах боль, на самом донышке, в самой сердцевине, тёмным тягучим илом.

Он не верит мне. Я сам себе не верю. Мы похожи в эту секунду в нашем общем неверии, слепой любви без правил и тормозов, где «Да» превращается в «Нет», и «Нет» становиться синонимом «Да».

Вольх молчит. Он счастлив, он охуительно счастлив. Он не знает, как выразить счастье, не способен придумать, способен только вздёрнуть меня на руки, и ходить по спальне, прижимая к себе, отрицательно качая головой на каждый протест вырваться. Безумие. Безумие.

Может быть, завершающим штрихом, тем, что сделает этот момент идеальным, станет единственное решение вышвырнуть меня из окна. Если бы он убил меня в эту секунду, мгновение осталось бы в памяти, чистым, незамутнённым, не испорченным ничем. Безумие.

- Я тебя люблю, – Вольх не говорит, плавится голосом, с лёгкостью почти подкидывая на бицепсах, прижимая к горлу, целуя в живот.

А мне холодно, твою мать, и мерзко в эту секунду. Я хочу завернуться хоть в простыню. Махать членом перед чужим лицом не относится к разряду эстетических удовольствий, как и вообще удовольствий, всё, что мне хочется после секса, это банально поспать. Это с Сашкой мне не хотелось спать ночами, и мы постоянно не высыпались, встречая по утрам рассвет, любуясь им с балкона. Рассветом, солнцем, друг другом. Сидя рядышком, тесно прижавшись с идиотскими улыбками на губах. И вздумай Сашка покатать меня на себе, мне бы не пришло в голову сопротивляться по настоящему, я бы повис на нём, уютно обвив за плечи, мечтая стать шарфом или превратиться в легчайшее пёрышко, чтобы остаться навсегда.

Санька, Санечка мой. Где же ты, любовь моя? Моя прекрасная кукольная принцесса, мой хищный металлический тигр? Какие неведомые силы встали на твоём пути, через какие медные трубы ты не смог или не захотел перебраться?

Сашенька мой, Сашенька. Даже если ты откажешься от меня, ведь я предал тебя снова, я не перестану любить тебя, не отрекусь от тебя, никогда не смогу забыть тебя, Саша.

– Ник. Знаешь, такое состояние…Энергия прёт нереально. Я бы сейчас с обрыва в речку прыгнул и проплыл, или километров двадцать, одним махом. Ты у меня как батарейка персональная.

Вольх плюхается на кровать, не отпуская меня, поднимает ноги, проваливая в своё тело, лежу на нём, обнимая, думаю отстранённо в вялом потоке мыслей, глажу механически.

- Чёрт, курить хочется, – Вольх такой радостный, как ребёнок, получивший приставку на новый год. Протягиваю руку, нашаривая сигареты за спиной на тумбочке, подаю ему, получаю поцелуй.

- Заботливый ты мой… Ник.

Вольх замолкает, подбирая слова. Вручаю ему пепельницу.

- Ты ведь меня любишь, правда? Мне даже плевать, что ты мне весь мозг выгрыз, честное слово. Любишь? Признай.

Проводит пальцами по лицу, всматриваясь, не выдерживая, и пытаясь понежить губами. Вольх не может без меня. Иногда мне становится жутковато от этого понимания. Не может не прикасаться, не трогать когда мы вместе, обижается, если я отстраняюсь. И я не отстраняюсь, я терплю. Вольх не может, Сашка не мог.