Роковые обстоятельства - Олег Валентинович Суворов

— Ну, брат, ты что-то совсем раскис, — нарочито бодрым тоном заявил Ливнев, уводя Дениса подальше от Семеновского плаца. — А как бы ты жил в средневековье, когда сжигали, колесовали или отрубали головы?

От этого замечания Винокуров скривился и так позеленел, что Петр испугался.

— Э-э, постой! — вскричал он, с силой хлопая его по спине. — Тебя сейчас или вывернет наизнанку, или ты в обморок грохнешься! Так не годится, что ты как барышня… Тебе надо встряхнуться.

— Ох, только не это! — испуганно воскликнул Денис, на секунду решив, что Ливнев опять предлагает поездку «к девочкам».

Петр понял это и засмеялся.

— Нет, брат, сегодня на такие «эмпиреи» денег нет. Я тебе про другое говорю — давай-ка прогуляемся в одно любопытное место, и я тебя кое с кем познакомлю.

— Какое еще место? — поинтересовался Винокуров, выбирая из подтаявшего сугроба горсть сравнительно белого снега и прикладывая его ко лбу.

— А вот пойдем пройдемся, и сам все увидишь. Только, чур! — сначала дай мне честное слово, что никому ни о чем не расскажешь.

— Да что ты меня — к заговорщикам что ли ведешь? — удивился Денис. — Может, еще глаза завяжешь?

— Обойдемся без этого, однако слово ты мне все-таки дай.

— Даже Гришке не говорить?

— Да, пока даже ему.

Воробьев решительно отказался пойти с друзьями на плац, обозвав их «варварами, охочими до жестоких зрелищ»!

— Черт с тобой, обещаю даже под пыткой хранить молчание! Ведите меня в вашу пещеру, синьор Ринальдо Ринальдини!

Так звали благородного разбойника в одной популярной пьесе. Одно время Ливнев интересовался театром, а потому намек понял и довольно усмехнулся. Приятели быстрым шагом направились в сторону Фонтанки, но, не доходя набережной, свернули в один из переулков.

От быстрой ходьбы оба заметно взбодрились, и чтобы окончательно отвлечь Дениса от недавних событий, Ливнев счел уместным рассказать ему очередной «юридический казус».

— Судили тут на днях одну профессиональную воровку кур, схваченную на месте преступления, — весело заговорил он, — так, знаешь, что она наплела в свое оправдание? «Зашла, — говорит, — во двор по малой нужде, а когда собралась уходить вдруг вижу, что какой-то ласковый петушок бежит за мной по пятам. Ну, я и взяла его на руки, чтобы при переходе улицы случайно не раздавила какая-нибудь карета».

— И что дальше? — заинтересовался Денис, жадно глотая воздух полной грудью.

— А вот слушай! У хозяйки похищенной птицы оказалась своя версия. Она заявила, что «петушище» у нее был «карактерный», а потому ни за кем бы как собака не побежал. Так что присяжным пришлось выяснять характер и привычки данного пернатого. В итоге они признали, что петух был гордым и непреклонным, а потому воровка, безусловно, заслуживает наказания.

— Забавно!

— А то!

Когда впереди показались купола Крестовоздвиженской церкви, Ливнев заметно посерьезнел. Перейдя через Лиговку, студенты свернули в Павлоградский переулок и через минуту оказались в глухом дворе-колодце. Зайдя в один из подъездов с черного хода, они стали подниматься по обшарпанной лестнице на верхний этаж. Перед лестничной площадкой, куда выходили двери нескольких номеров, приятели наткнулись на курившего студента. Тот подозрительно глянул на них, но, узнав Ливнева, молча кивнул головой.

— Караульный, что ли? — шепотом осведомился Винокуров, когда они с Ливневым оказались в длинном полутемном коридоре, однако Петр лишь молча кивнул головой и приложил палец к губам:

— Тс-с!

Затем он постучал в дверь, испачканную внизу пятнами серой краски. Им открыл еще один студент и после коротких, шепотом, переговоров впустил их внутрь.

Комната была небольшой, скудно обставленной и ужасно неопрятной — потолок в грязных разводах, обои местами отклеились от стен, причем в некоторых местах на них виднелись следы раздавленных тараканов. Воздух был страшно прокурен, однако заледенелые окна плотно закрыты, а фрамуга небрежно заклеена обрывками газет.

В помещении находилось человек шесть народу, по виду студенты или мастеровые, которые, сидя вокруг стола, немилосердно дымили папиросами и внимательно слушали стоявшего оратора — высокого и худого человека лет тридцати, с изможденным лицом и остроконечной черной бородой, в которой проглядывали седые нити. На нем был потрепанный вицмундир, у которого не хватало как минимум половины пуговиц, и длинный серый шарф.

Во всем этом царила столь явственная атмосфера заговора, что Денис всерьез испугался, мысленно обругав Ливнева за то, что тот сразу не предупредил, куда его ведет. Не хватало ему еще попасть на подозрение в полицию за участие в антиправительственном кружке!

Стоило им войти, как оратор прервал свою речь и вопросительно взглянул на Ливнева. Тот молча кивнул, и тогда чернобородый торжественно произнес:

— Итак, товарищи, казнь свершилась. Предлагаю вставанием и минутой молчания почтить память героев, погибших за народное счастье!

Все шумно поднялись со своих мест и дружно загасили папиросы. В комнате воцарилась тишина, прерываемая лишь хриплым дыханием самого оратора, который, судя по проступившему на его лице нездоровому румянцу, с трудом сдерживал натужный кашель. Денису как будущему медику не составило большого труда понять, что у этого человека запущенная стадия чахотки — самой модной болезни революционных петербургских нигилистов. Интересно, не является ли он соратником тех членов «Народной воли», чьи болтающиеся на виселице тела они с Ливневым видели всего час назад…

— Прошу садиться, — предложил оратор. — Сегодня, товарищи, такой день, когда уместнее всего говорить о главном орудии свободной личности в борьбе против всякой тирании — то есть о терроре. Давайте вспомним некоторые факты, чтобы лишний раз убедиться в том, что террор сопровождает всю историю цивилизации. Как известно, еще в пятом веке до нашей эры македонский царь Филипп III был заколот кинжалом заговорщика, благодаря чему престол освободился для его сына Александра, начавшего свои великие завоевательные походы. Если этот заговорщик поневоле способствовал порабощению народов Азии, то такие великие террористы, как Брут и Кассий, составившие успешный заговор против самого Юлия Цезаря, напротив, стремились избавить Рим от тирании и вернуть его ко временам республики. Как видим, история убеждает нас в том, что террор подобен кинжалу, ибо является таким же обоюдоострым орудием, приносящим самые неожиданные плоды, порой противоречащие первоначальным намерениям его устроителей. Кстати, в качестве орудия террора может служить все, что угодно — начиная со львов, пожиравших христиан на аренах цирков, и кончая мечами преторианской стражи, закалывавшей так называемых солдатских императоров и возводившей на престол новых, обещавших им более высокое жалование.

Он сделал паузу, жадно выпил стакан воды и вдохновенно заговорил снова:

— В древности террор был направлен преимущественно против отдельных личностей из числа царствующих особ, хотя случались исключения. Например,