Ведьма - Дональд Маккуин

С трудом сдерживая себя, Гэн спросил:

— У тебя для меня сообщение?

Вестник поклонился. На голове у него была мягкая кожаная шапка в форме длинного конуса. Сорвав шапку с головы, он швырнул ее на пол и выпрямился, отставив в сторону одну ногу, как бы приглашая полюбоваться на себя. Его рубашку покрывали красные, белые и зеленые вертикальные полосы, зеленые брюки — красные квадраты размером с ладонь.

— Я имею честь доставить сообщение Мурдату, правителю Трех Территорий.

— Тогда знай, я — Гэн Мондэрк, называемый Мурдатом. Говори.

Вестник сделал шаг к нему. Собравшись с духом, он заговорил хриплым шепотом. Гэн почти услышал голос женщины, которая теперь стала Сестрой-Матерью:

— Мы с тобой разные, Гэн Мондэрк, но нет ничего, о чем бы двое практичных людей не могли договориться. Мне предложен союз с человеком, который поклялся тебя уничтожить. Я вынуждена согласиться потому, что я слаба. Если только ты сам не сделаешь мне иного предложения. Церковь должна быть единой. Она не может быть такой без тебя. Не заставляй меня сделать выбор не в твою пользу. Не заставляй меня уничтожить тебя, объединив усилия с твоими врагами.

Какое-то время вестник продолжал стоять, вытянувшись в струнку. Черты его лица были искажены от усилий, затраченных на пересказ сообщения именно теми словами и в той тональности, как оно было сообщено ему. Его лоб покрылся капельками пота. Дрожа всем телом, он принял свой прежний вид.

— Все? Это все сообщение?

— До последнего слова, так, как оно было сказано мне.

— Ты об этом ничего никому не говорил?

Посланец надменно ответил:

— Нам доверяют потому, что мы ничего не раскрываем, ни посылающему сообщение, ни его получателю, никому! Я бы никогда ничего не открыл о тебе.

Это был заслуженный упрек, который Гэн принял молча. Он отпустил этого человека, кратко, но вежливо его поблагодарив. Гэн скорчил гримасу и, повернувшись к Эмсо, поднял вверх руки.

— Он сказал правду. Сообщение таково, что я должен сохранить молчание. Я бы очень хотел обсудить его. Мне кажется, что ты бы быстро нашел ответ пославшему его. Ты мне всегда давал верные советы. Прости.

— У каждого свои секреты. Есть они и у Гэна, у Мурдата их больше. Мне кажется, что даже у меня найдется парочка. Иногда я просто не могу вспомнить, — и Эмсо с удовольствием подмигнул.

Гэн рассмеялся.

— Ты все понимаешь. Меня это всегда удивляло!

— Меня это самого удивляет. Иногда я думаю, что это из-за страха. — Эмсо вдруг стал совершенно серьезным. — Вокруг тебя запахло безрассудством. Я не могу этого объяснить. Это как если бы ты каждый раз делал ставку, ставя на кон все, что тебе принадлежит, понимаешь? Тем, кто тебя любит, приходится повторять твои ставки.

Гэн осенил себя Тройным Знаком, подразумевавшим Того, чье имя никогда не произносилось.

— Конечно, я хочу, чтобы меня окружали верные друзья. Я веду за собой, но не приказываю, Эмсо. Я командую Волками, но это потому, что мы все сражаемся за одно и то же.

— Люди идут за тобой потому, что ты им даешь надежду. Даже теперь, когда мы окружены племенами, которые намерены нас уничтожить, ослабленные мором и войной, народ Трех Территорий знает, что Мурдат приведет их к победе, миру и изобилию. Они будут сражаться насмерть, веря, что уцелевшие все это увидят. А что касается меня, то я знаю, что война такая игра, которая никогда не кончается.

— Тогда зачем вообще сражаться?

— Я был потерпевшим поражение человеком, который сражался за побежденную страну, жаждущим только смерти, когда ты пришел к Джалайлу. Что-то подсказало мне, что ты, побитый, отверженный мальчишка, найдешь способ спасти нас от Алтанара. Мне не верилось, но я должен был верить. Ты дал мне больше, чем жизнь. Поэтому я и сражаюсь.

— Ты мне ничего не должен.

— Никто не говорил о долгах, — голос Эмсо стал резким. — Я тебе благодарен, но не настолько, чтобы жить ради тебя. Я живу так, как считаю нужным, Мурдат, и умру я по-своему. Моя жизнь принадлежит мне. Снова и навсегда.

Гэн широко улыбнулся. Он прижал свой правый кулак к правому уху в салюте Волков.

— Я слышу. Я понимаю. Эмсо принадлежит самому себе. Пусть вестники спешат во все стороны с этой вестью!

Эмсо забормотал, прокашлялся и наконец выдавил усмешку, подтвердившую, что он понял шутку Гэна.

— Это довольно серьезный вопрос. Я не могу легко об этом говорить, поэтому я становлюсь грубоватым. Все, молчу. Обещаю. Одного раза достаточно. Но замечу, что почти каждый воин в стае разделяет это чувство.

— Они тоже опасаются моего «отчаянного» поведения?

— Я вижу больше озабоченности, чем страха. У тебя на уме нечто такое, чего ты опасаешься больше поражения, больше смерти. Я ожидал, что ты атакуешь Ква. Я видел, как мужчины уходили в бой, решив погибнуть, видел, как мужчины использовали бой как средство умереть. В твоем теперешнем поведении есть что-то от этого, но не совсем. Когда я впервые тебя увидел, ты сражался за справедливость, за надежду. Теперь я вижу только надежду, но больше не понимаю, на что ты надеешься.

— Я надеюсь на свободу. Мне не нужна ответственность. Никогда не думал, что ее будет столько.

— Если бы ты был просто искателем власти, другим Алтанаром или как тот Капитан, о котором рассказывает Конвей, тебя бы это не волновало. А так, я думаю, что ответственность тебя погубит.

Прозвучавшее в последней фразе деланное безразличие заставило Гэна резко обернуться. Тем временем Эмсо невозмутимо продолжил:

— Ты не будешь знать, когда остановиться. Даже если бы ты захотел остановиться, созданное тобою процветание привлечет новых врагов. И ты всегда будешь начеку. Ради своих друзей, ради своего народа.

— Это самые жестокие слова, которые я когда-либо слышал, — Гэн почти незаметно принял боевую стойку.

— Ничего не изменится, если ты меня убьешь. Просто потеряешь друга.

— Не говори так, — Гэн быстро выпрямился, будто ничего не произошло. — Я на тебя полагаюсь.

Обратившись к Эмсо, Гэн продолжил разговор, прерванный появлением вестника:

— За всеми послано. Бароны прибывают завтра. Так же как и этот Вал, пират из Форов. Конвей, Тейт и Леклерк будут здесь. Кто-нибудь еще нужен?

— Нет, это все.

— Мы не сможем иметь дело с таким множеством врагов без того, чтобы каждый четко знал обязанности каждого. Координация, Эмсо. Вот что делает Волков непобедимыми. Сейчас это важнее, чем когда бы то ни было.

Эмсо собрался уходить:

— Я распоряжусь об ужине.

— Позаботься о том, чтобы были развлечения. Спорить будем завтра. Сегодня будем развлекаться в свое удовольствие.

Фыркнув, Эмсо с грохотом закрыл за собой тяжелую дверь.

Вскоре он стоял в дверях огромной кухни, обслуживавшей замок. Руководившая кухней женщина обратилась к нему с приветствием. Поверх домотканых блузы и штанов на ней был надет красно-желтый пояс замковой прислуги. Когда женщина стала вытирать руки о передник, от него отделились и поплыли в воздухе маленькие облачка муки.

— Доброе утро, Эмсо. Сколько у Мурдата будет гостей сегодня на ужине?

— Разве в Трех Территориях нет больше секретов? Я же только что от Мурдата!

Кухарка пожала плечами.

— Сын женщины, доставляющей мне зелень, послан за бароном Галмонтисом. Дочь моего второго пекаря…

— Остановись! — Эмсо поднял руку. — И так неприятно, что у нас не соблюдается секретность. Каждый зеленщик и каждая кухарка в стране болтают о наших делах!

— Единственный, кто болтает, — это ты. Мои повара и поставщики не представляются тебе столь опасными, когда ты садишься за мой стол.

Эмсо раскрыл рот, чтобы выяснить, в чем связь еды с государственными секретами, но, отчаявшись осилить связанные с этим умозаключения, просто пробормотал, сколько будет гостей, и постарался достойно покинуть поле боя.

Его отступление было прервано появлением Нилы. Эмсо неуклюже остановился. Протянув руку, чтобы убедиться, что он не задел Нилу, он нечаянно толкнул Джалиту. Он схватил Джалиту за плечо, чтобы та не упала, но при этом сам потерял равновесие. Пошатнувшись, он практически обнял молодую женщину. При этом Эмсо потерял последние остатки присутствия духа. Отскочив, будто обжегся, он врезался в стену.

Эмсо не любил выражения сочувствия. А вперемежку с неудержимым смехом они были вообще невыносимы.

Когда Ниле удалось между приступами смеха простонать: «Что тебя привело на кухню?», он ответил: «Ужин Мурдата» — с таким видом оскорбленного достоинства, что едва не вызвал новый приступ неудержимого смеха.

— А вы что здесь делаете?

Вместо Нилы ответила старшая по кухне:

— Я буду готова показать тебе и Джалите кухню, как только проверю свои хлеба, Нила. Я как раз отправлялась за вами, когда пришел Эмсо. — При этом она указала на поднимающееся на столе тесто, и Нила понимающе кивнула.