Девочка и птицелет - Владимир Киселев

Я так насторожилась, что услышала, как стучат мои маленькие часики и как не в лад им стучат часы за дверью на кухне.

- А разве я тебе не говорил? - сказал Юрий Митрофанович, усаживаясь на стуле и ставя свою тяжеленную палку между коленями. - Я его встретил...

- Где? - быстро спросила я.

Юрий Митрофанович с удивлением и, как мне показалось, с насмешкой посмотрел на меня и ответил, обращаясь к Коле:

- На троллейбусной остановке.

- Значит, вы были последним, кто его видел. - Коля помолчал, подошел к столу, сел против Юрия Митрофановича и спросил: - Что он вам говорил?

- Да ничего не говорил... Сказал, что вернется часа через два. Извинялся, что уходит.

- А по какому делу вы должны были увидеться с ним в тот вечер?

- Без всякого дела, - не сразу ответил Юрий Митрофанович. - Мы с твоим отцом были друзьями. А встреча с другом - сама по себе дело.

Я знала, что мне теперь следовало спросить. Мне нужно было спросить: "А куда вы пошли после того, как встретились с Богданом Осиповичем на троллейбусной остановке?" Но Юрий Митрофанович мог ответить: "Пошел домой". И что я могла возразить против этого? И, может быть, он действительно пошел домой... Но все равно я с отвращением смотрела на зажатую между колен налитую свинцом толстую бамбуковую палку.

Елена Евдокимовна принесла чайник, и мы пили чай с болгарским сливовым вареньем, которое называется "конфитюр", и за чаем шел разговор о ближайшем переезде. Юрий Митрофанович сказал, что он говорил с Семеном Алексеевичем это с милиционером дядей Семеном - и что милиция даст машину, чтобы перевезти мебель, и он тоже придет помогать. А Елена Евдокимовна сказала очень спокойно, - что жалко, что Богдан Осипович не дожил до этого времени.

Я выпила чай очень быстро, потому что мне хотелось поскорей услышать то, что начал рассказывать Коля, но Елена Евдокимовна налила мне еще стакан, и я его тоже быстро выпила, хотя чай был горячий, и мне обварило язык, а потом не выдержала и сказала:

- Нам еще нужно выучить географию... Коля меня понял и поддержал:

- И сделать задачки по физике.

Юрий Митрофанович посмотрел на нас как-то странно и скоро ушел, а Елена Евдокимовна тоже ушла на кухню. И тогда Коля сказал:

- Когда складывали вещи, матя сказала, чтобы я примерил батин пиджак. Я уже с ним одного роста. Только худее. И в пиджаке лежал этот блокнот... Коля вынул из кармана небольшую записную книжку в зеленой пластмассовой обложке... - Тут всего две записи, - сказал Коля, не выпуская книжки из рук. - Вот.

Он дал мне блокнот. Довольно разборчиво в нем было написано:

1. Не допускать загрязнения вещественных доказательств.

2. Прикреплять ко всем вещественным доказательствам этикетки.

3. Указывать на этикетке фамилию человека, обнаружившего доказательство, где оно находилось.

4. Волосы, нитки и др. завернуть сначала в белую бумагу, а потом положить в конверт.

5. Не употреблять грязную тару.

6. Пули и другие мелкие предметы сначала завернуть в вату, а затем положить в картонные коробки.

7. Для записей употреблять только простой графитовый карандаш.

8. На этикетках к жидкостям не употреблять чернил.

После этого на отдельной страничке было записано и обведено овальной чертой слово Титан. Я перевернула еще несколько страничек, но там уже не было никаких записей.

- Дальше пусто, - сказал Коля.

- Что же это значит?

- Кое-что значит. Видишь, запись про вещественные доказательства сделана пером, чернилами? А "Титан" записан карандашом?

- Вижу.

- Значит, они сделаны в разное время. Ну, вещественные доказательства это у них, наверное, такие занятия были. Или лекция. У бати в тетрадках много таких штук записано. Я ж тебе давал книжку про следы... А вот "Титан"... Как ты думаешь, про что это?

- Может быть, про какого-нибудь сильного человека?.. Который ходит с пудовой палкой?..

- Ты что - сдурела? - удивился Коля. - Юрия Митрофановича матя вынесла на себе совсем без сознания... Ее ранили, когда она его тащила. Они потом вместе в госпитале лежали. У него одного легкого совсем нету, а в другом осколки.

Мне стало очень стыдно. Мне стало так стыдно и жарко, что у меня выступили слезы.

- Да ты не реви, - сказал Коля. - Я - ничего... "Титан" - это, помнишь, мастерские... когда мы на Подол ходили?..

- Помню.

- Важно было понять, куда ходил батя. И теперь мы, кажется, это поняли.

- Нет, - ответила я, - я не понимаю. Вспомни сам, это было в субботу. В субботу - короткий день... Для чего Богдан Осипович мог пойти после работы в мастерские, когда там никого нет?

- А если там что-то хотели украсть? Ну, вот, скажем, передать через забор какие-то вещи, а батя про это узнал и пошел туда. А они на него напали.

- Почему же он пошел один, и в обыкновенной одежде, а не в милицейской? И никому не сказал про это?

- Да, - согласился Коля, - и без оружия? А кроме того, это не его район. Но, может, там работают в две смены?.. В общем, в этом нужно разобраться...

- Послушай, Коля, - сказала я. - Когда мы с тобой поссорились... и я сказала на тебя Самшитик, ну, и вообще... Так я тогда была неправа. Я это давно хотела тебе сказать.

Коля грустно улыбнулся, осторожно взял меня за косичку и несколько раз подергал ее. Он прежде никогда этого не делал. А я ему растрепала волосы. Я тоже прежде этого никогда не делала. Затем Коля отпустил косичку и сказал:

- Мне кажется, это было так давно, как будто прошло уже много лет. И как будто мы тогда были совсем маленькими и смешными. И все-таки жалко мне, что этого больше не будет... Птицелета, и стихотворений, и другого... Я не хотел тебе говорить. Я и мате еще об этом не говорил. Но вот закончу четверть и больше не пойду в школу.

- Как - не пойдешь? - испугалась я.

- То есть пойду, но в другую. В вечернюю. Мате трудно.

Нужно мне идти на работу. Дядя Семен обещал помочь устроиться. Нужно работать.

Люди, даже когда они стоят рядом, очевидно, все время находятся друг от друга на разном расстоянии - то ближе, то дальше, в зависимости от того, как они относятся друг к другу. И если бы была такая линейка, которой можно измерять это расстояние, то Коля, который, когда подергал меня за косичку, был совсем рядом, оказался бы сейчас за сто километров. Я подумала, что он совсем большой и занят взрослыми и серьезными мыслями, а я со своими стихами, со своими уроками, со своими выдумками и обидами веду себя совсем как маленькая девочка.

- Что это глаза у тебя сегодня на мокром месте? - сказал Коля. - Я теперь про все это иначе думаю. Можешь называть меня Самшитиком или как хочешь, а я все равно на тебя не обижусь...

На кухне послышался какой-то шум, и в комнату вошли Витя, Сережа и Женька Иванов. Все они держали в руках шапки, все раскраснелись, как будто бежали.

- Хлопцы, - сказал Сережа, обращаясь ко мне и давясь от смеха, - а мы Петьку засунули в урну.

- В какую урну? - спросила я.

- В уличную. Он, может, там до сих пор сидит. Петька толкнул Женьку в снег, а мы как раз наскочили, схватили его и засунули ногами в урну. Знаете, такую из бетона. У него ноги длинные, а урна узкая, и он там застрял.

Я посмотрела на Сережу, и на Витю, который, очевидно вспомнив, как Петька застрял в урне, мстительно улыбнулся, и на Женьку Иванова и подумала, что я тоже стала намного старше.

Но не понадобилось много времени, чтобы я поняла, что это еще не так.

Сережа прыснул, вспомнив еще что-то смешное, и предложил:

- Послушайте... анекдот. У девочки спрашивают: "У тебя есть братья или сестры?" - "Нет, - отвечает девочка, - но зато у меня три папы моей первой мамы и две мамы моего первого папы".

Ребята посмеялись, а я покраснела. Нет, я понимала, что Сережа имел в виду совсем не меня, да он и не знал, что мой папа мне не родной отец. И все-таки мне было очень неприятно. Ведь у меня, почти как у этой девочки из анекдота, были два папы, а значит, и две мамы. Правда, эта тетя, на которой женился мой отец, называется не мать, а мачеха. "Но интересно, - думала я, может ли у человека быть одновременно и мать и мачеха?" Так какое-то растение называется, а у людей так не бывает. Мачеха - это когда нет родной матери...

А как эта мачеха относится к моему родному отцу? Любит, как моя мама папу? Или ссорится с ним? И какой он человек на самом деле?

В своих письмах мой родной отец подчеркивал, незаметно, а подчеркивал, что он там, в Новосибирске, большой начальник. Что у него машина, что живут они в отдельном доме - это называется в особняке, а выходные дни они проводят на даче, что он занимается очень ответственной, важной и даже секретной работой. И особенно неприятно было мне это читать, когда моего папу уволили из редакции и он уже не занимался своей важной и ответственной работой. Если бы мой родной отец знал об этом, может быть, он и не стал бы мне писать о своих успехах. А может быть, и наоборот. Я его не знаю.

Несколько раз, и вот теперь снова, мой отец писал, чтобы я приехала к нему гостить на летние каникулы. А мне совсем не хочется ехать. Но почему он так на этом настаивает? У меня есть теория. Вероятно, ему не хватает той любви, которую он имеет. Человеку нужно, чтобы его любили. Это свойственно людям. А нашей семье - мне, папе и маме - той любви, которую мы имеем, вполне достаточно... И все-таки было бы хорошо, если бы Коля когда-нибудь еще так тихо подергал меня за косичку, а я растрепала ему волосы.