Распутин наш. 1917 - Сергей Александрович Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Генерал повернулся к Непенину, подмигнул и вдруг, коротко размахнувшись, залепил пощёчину.
Охнув и пошатнувшись от неожиданности, адмирал, наполнившись гневом, вскричал:
– Да что вы себе позволяете, милостивый сударь!..
…И открыл глаза. Он лежал на диване. Вагон мерно покачивался на железнодорожных стыках. Напротив стояла Анна, испуганно вытаращив глаза, а чуть поодаль, у окна, с окровавленным полотенцем через плечо, сидел Распутин.
– Аня, я же говорю, что проводить реанимационные мероприятия и шлёпать по щекам должна именно ты, – широко улыбаясь, заявил Григорий. – Если бы его высокопревосходительство очнулся, увидев перед собой мою физиономию – пришиб бы. Мне и до дуэли дожить не светило. В силу нашего разного социального статуса таковая вообще невозможна…
– Простите, Адриан Иванович, – пролепетала Анна, – я, наверно, перестаралась… Просто вы так долго не приходили в себя.
– Паяц! – проворчал Непенин, обращаясь к Распутину и оглядываясь вокруг. – Стало быть, мне всё это привиделось?
– Нет, всё было всамделишное, – щебетала Аня, сворачивая окровавленную простыню, – у вас случился гипертонический криз и, чтобы не было удара, Гриша… Григорий Ефимович немедленно решил произвести кровопускание, не дожидаясь помощи на ближайшей станции.
– К сожалению, я некоторое время, как доктор, буду недееспособен, – вздохнул Григорий. – Все делала Аня.
Непенин заметил, что правая рука Распутина перебинтована у запястья и висит на перевязи.
– Аня – молодец. Крови не боится. Рука твёрдая. Надрез сделала уверенно. Нас обоих успешно перевязала. А я получил незабываемые впечатления. Не каждый день, знаете ли, дама в моем присутствии охаживает по щекам целого адмирала.
– Ты несносен, – фыркнула Анна.
– Я бы, конечно, предоставил вам возможность еще отдохнуть, но, к сожалению, нам скоро выходить.
– А разве мы не в Петербург? – удивился Непенин, – билеты ведь до конечной.
– Это маленькая уловка на случай, если кто-то телеграфирует из Гельсингфорса, и нас попробуют перехватить на столичном вокзале. Нет, наш пункт назначения – Сестрорецк.
– Сестрорецк? Никак не ожидал. Вы решили посетить тамошний курорт? Так ведь не сезон.
– Курорт – это хорошо. Думаю, вам тоже не повредит, – кивнул Распутин, – но меня в этом райском уголке больше привлекает уединенность, близость к Питеру, возможность добраться до него по морю и по суше, местный оружейный завод и общий знакомый, активно зазывавший нас обоих погостить, когда будет оказия. Вот она и случилась.
– Намекаете на Алексея Ефимовича?
– На него. Нам для дальнейшей работы позарез нужна база в тихом месте, вдали от шума городского, но с хорошим транспортным сообщением. Генерал Вандам озаботился решением этой задачи. Благо, у него после отставки времени свободного было достаточно.
– А вас не смущает, что вы возитесь с отставниками?
– Дорогой вы наш Адриан Иванович, – посерьёзнел Распутин, – разведчиков бывших не бывает.
* * *Разница между прибытием поезда на столичный вокзал и провинциальный полустанок ощущается не только визуально. Большой город давит, прижимает к земле, заставляет принять его ритм и жёстко ему соответствовать. Выходя на перрон в столице, путешественник сразу ощущает собственную ничтожность. Вокруг столько важных персон, спешащих по неотложным делам! Даже сталкиваясь лоб в лоб с приезжими, они смотрят сквозь них вдаль, за горизонт, и собственная государственная значимость плещется в их глазах, переливается через край, низвергается чем-нибудь уничижительным от издевательски-вежливого “не соблаговолите ли пропустить”, нейтрального “посторонись!” до хамского “ну, что растопырился, словно на цистерне из Владивостока приехал, вали с дороги!”… Даже лакеи и те преисполнены чувства особого, столичного достоинства, отчего напоминают индюков, неудачно скрещенных с попугаями. Сбивает с панталыку столичная суета. Мельтешение перед глазами, создаваемое праздными прохожими, повозками, курьерами, уличными торговцами, блюстителями порядка и лицами неясного социального происхождения, рождает стойкое желание забиться куда-нибудь в укромный уголок и переждать, когда этот дурдом хоть немного успокоится.
Совсем другое чувство испытывает человек, выходящий на перрон провинциального полустанка. Здесь даже мухи летают медленнее, а частота, с которой дворник машет метлой, составляет малую толику от активных колебаний его столичного коллеги. Зато у пассажира создаётся благостное духоподъёмное чувство, будто именно его тут ждали-ждали и наконец-то дождались. Как минимум, каждый приехавший становится объектом пристального любопытства, как максимум – мишенью всех известных в этой местности маркетинговых приёмов облегчения его кошелька. Но даже такое внимание всё равно радует, ибо быть в его центре всегда приятно.
Сегодня скромный полустанок Сестрорецка был не по сезону оживлён. В центре расположился духовой оркестр местных пожарных и небольшой, но ладный строй в военных мундирах. Редкие в это время года обитатели городка перешёптывались и подтягивались ближе, гадая, что за важную птицу занесло в их края.
Распутин с Непениным недоумевали, услышав звуки оркестра. Робко выглянув из вагона, они с удивлением оглядели ряд блестящих на солнце касок и духовых инструментов, переглянулись и сделали первый шаг на перрон.
– Ваше высокопревосходительство! – чёткий, натренированный голос профессионального военного прервал марш и заставил оглянуться. – В честь вашего прибытия, а также приезда нашего боевого товарища, почётный караул отряда особого назначения атамана Пунина построен! Исполняющий обязанности командира отряда, отставной штабс-капитан Ставский!..
Глава 15. Другой России у меня для вас нет…
– Здравствуйте, Михаил Афанасьевич! Не ожидал вас здесь увидеть.
Распутин с любопытством разглядывал Булгакова, пока тот осматривал Григория и делал перевязки.
– Да где ж мне ещё быть? Так получилось, что организованный вами походный госпиталь оказался самым близким к Митаве, а я – единственным квалифицированным лекарем при нем. И текли к нам санитарные обозы, пока фронт не укатился на Запад. После всей этой некрасивой истории с
