Благополучная планета (Сборник) - Феликс Дымов

— Кто поверит тронутой? Погляди, у нее же эпилепсия. Ты еще своего пащенка-полудурка в милицию сведи, говорящей травы насбирай — то-то смеху будет!

— А ты рисковый! На рожон полез: не изменилось ли чего за годы в ее памяти? Да не по-твоему, слышь, вышло. Перестарался. Раскрыл тебя, подлеца, пожар!

— Что толку? — Кондратенко ухмыльнулся. Привычное деревенское опадало с него на глазах. — Тут тебе твое колдовство не поможет. Тут, замечу в скобочках, даже истина без свидетелей не поможет. Потому как, выражаясь местным диалектом, «нэ за тэ кишку бьють, щр рябая, а за тэ, що рукы корябае…»

Какие грехи у скромного колхозного счетовода, что бы там ни сочиняла о нем в три голоса одна свихнувшаяся семейка?!

— Ишь, осмелел, вражина! Не рано ли приободрился?

— Так ведь на этот счет старушечьего нюха, пожалуй, маловато, а? Закону, между прочим, доказательства подавай!

— Об этом зря не переживай, будут доказательства. — Бабка Нюра махнула рукой. — Завтра со Стрижом в лес сбегаем, деревья до корней переворошим, мох поспрошаем… Не может быть, чтоб твое поганое имя кто-нибудь в землю не вшептал. Разыщем…

— У, ведьмино племя!

Драч в сердцах сплюнул себе под ноги — хладнокровие, похоже, впервые за разговор изменило ему с тех пор, как он сбросил оболочку. Андреевна выпрямилась. И, словно бы потеряв к нему интерес, повернулась спиной.

Пожар уже потушили. Люди складывали в кучки то, что удалось отстоять в борьбе с огнем. У закопченной глиняной стены бабкина нога наткнулась на бутылочное горлышко, заткнутое дырявой пробкой. Бабка Нюра наклонилась, подняла.

— Твое, что ли? — спросила она Славку.

— Не, не мое. — Славик спрятал руки за спину. — Но я знаю, для чего оно. Рыбу глушить. Сыпешь в пузырек карбиду. Затыкаешь пробкой с трубочкой. Бросишь в речку, вода наберется — и ка-ак жахнет! Но пожар не от нее, бабушка!

— Догадываюсь. Убери с глаз. И чтоб никогда ничего против живой природы, понял? Подошел председатель:

— Не тоскуй, Анна Андреевна. Отстроим тебе коровник заново. И сена от правления выделим. Перезимуешь…

— Что же делать? Гроза! — не слушая, ответила бабка Нюра.

3

Стриж шел по лесу, наклонив голову к плечу и позевывая. Он не знал, что ищет, — слушал и ждал. Трава сама должна подсказать т о место. Приведет и вовремя остановит. Он шел непроложенной тропой, помня и не помня о том, что за ним, связанные невидимой ниточкой, бредут бабка Нюра и Драч, шел вслепую, безошибочной ощупью, потому что видел свою дорогу где-то внутри себя. Трава сохраняла легкий след, точно неторопливый ветерок шурша расчесывал поляну на пробор. След оставался даже в воздухе — неощутимая линия совмещенной его и бабкиной воли. Линия, с которой уже не мог сойти Драч., Мальчик не оборачивался. Но ощущал Драча близко-близко. И так же уверенно, как ощущал лопатками бабкин взгляд. Они с бабушкой ни о чем не сговаривались, выйдя на рассвете из дому, не сговаривались и на пути к лесу, и здесь, в лесу. Тем не менее, слаженно разошлись, перестроились, зажали предателя намертво — ни свернуть, ни оглянуться. Сам-то предатель об этом не подозревает…

Драч в это время гибкой партизанской поступью крался за Стрижом среди кустов. Куда девалась старческая неровность движений, расхлябанность, суетливость? Все отшелушилось ночью, пока караулил рассвет, пока высматривал из канавы старуху с пацаном, и потом, пока кружил по лесу, давая им разбрестись по сторонам. Уж теперь он никого не выпустит. Век не найдут трупов в этих неблагополучных берлогах и заброшенных блиндажах. Иди-иди, змеенок, давно по тебе перышко скучает. Сначала тебя, а после и до ведьмы доберемся. Все в свой черед, как говаривал один специалист, работая сейф: сначала драгметалл, потом бумажки…

Драч удлинил шаг и приготовился к прыжку как раз в тот момент, когда малец очутился на середине лужайки с отчаянно зеленым оконцем ровной, будто подстриженной травы. Почудилось, Стриж прошел ее, почти не приминая, можно было провести ладонью под ступнями босых ног. В эту минуту сзади послышался шорох. Драч с прыжка, по-волчьи не сгибая шеи, повернулся, солнце ударило в глаза, и, ослепленный, он увидел отделившуюся от дерева ведьму. Она приближалась прямая, черная на фоне солнца, глаза резало, но он боялся смигнуть и все смотрел, смотрел на безликий силуэт, сухую высокую фигуру, огненную корону вокруг головы. Сам лес, темный и таинственный, сфокусировался в этой фигуре, наступал молча и беспощадно. Перед проклятой старухой стушевывались деревья, в старухиной руке извивалась белая, нацеленная разинутой пастью змея.

— Ты что, ты что? — забормотал Драч, нашаривая на поясе нож. Клацнуло лезвие.

Старуха надвигалась беззвучно и оттого еще более неотвратимо.

Драч попятился. Споткнулся. Удержался на ногах. Отступил дальше.

И вдруг по грудь провалился в пустоту.

Он выпростал руку. Подтянулся. Трясина зыбилась и текла книзу, засасывая туловище.

Драч поднял голову, встретил тяжелый, как удар, взгляд. Андреевна стояла, опершись подбородком на клюку. И лес, и солнце сосредоточились в этом взгляде и молчали вместе с ней.

— Ты хотел доказательств — получи их! — наконец сказала она. — Здесь корни и камни пропитаны кровью. Здесь воздух и листья дышат местью. Они не простят.

Бабка Нюра перевела дыхание, беспокойно посмотрела на Славку по ту сторону оконца — Славка отклонился назад и стоял натянутый, невесомый, отвернувшись от того, под кем только что разверзлась земля. Как в себе самой почувствовала она ворвавшуюся в его мозг боль, цепенеющие мускулы, неподвижные, устремленные в одну точку расширенные зрачки. Метнулась к нему, обняла, наскоро закончила:

— Ты, Драч, не мог не прийти, соблазн был слишком велик покончить с обоими разом. Оставайся, подлюга, и запомни: ты — не человек. Тебя нельзя судить по человеческим законам. Идем, Стрижик.

Подбородок у Кондратенко уже ушел в топь. Но мольбы не было в глазах предателя. Только ненависть. Жгучая, ненасытная ненависть, которая не помещалась в теле и которую не могла выдержать земля.

Бабка Нюра закутала мальчика с головой своим платком, потянула, вынуждая его идти непослушными, деревянно переступающими ногами.

Лес вздохнул от набежавшего ветерка. Где-то скрипнула, расправляя ветки, старая осина.

4

Вещи в комнате отвернулись от людей, замерли, остыли. Пожух на подоконнике букетик васильков. Зазябли стекла. Бабка Нюра перестелила постель, где обычно спал Стриж, — показалось, косо висел подзор. Вытерла несуществующую пыль с листьев герани. Закрыла заслонку печи. Вышла, притворила ставни, замкнула на пробой.