Необыкновенные приключения «русских» в Израиле. Семейные хроники времен Большой Алии - Инна Карташевская

Услышав такой совет, Юра только высокомерно усмехнулся. Он будет учиться в Технионе, в самом престижном израильском университете на инженера, а тут вдруг ему советуют стать полицейским, еще чего не хватало. Но сердце его тут же болезненно сжалось, учиться то он будет, но на какие деньги они будут жить.

— А насчет сестры не волнуйся, — продолжал заливаться соловьем хозяин. — Я ее после работы прямо до дому отвезу.

— Да, мы отвезем, — поддержала его жена. — Только ей нужна будет форма. — Ничего такого особенного, черная юбочка, била кофтинка и черни туфельки. Та и усе.

Юра и Рита переглянулись. Никаких черных юбочек и тем более белых кофтинок у Риты не было. Значит, завтра придется тратить деньги, покупать это все. Плюс еще и черные туфли. А ведь им так нужно экономить.

— И за гроши вы тоже не беспокойтесь, расплачиваться будем в конце каждого вечера, — добавила хозяйка, и это решило все. Рита сказала, что она согласна и договорилась, что завтра в семь часов вечера будет на месте.

Домой они возвращались повеселевшие, по крайней мере, на первое время проблема была решена. Они оба нашли работу.

Белла и Саша тоже обрадовались, что друзья как-то устроились, и тоже дружно их заверили, что эти работы временные, а постепенно они найдут что-нибудь получше.

Но назавтра оказалось, что никогда ни в чем нельзя быть уверенными, по крайней мере, в Израиле. Юра, прибывший без двадцати шесть на условленное место, проторчал там до половины восьмого, но никто так за ним и не приехал. На звонки по вчерашнему номеру телефона никто не отвечал, и ему пришлось вернуться домой, где Рита принялась утешать его, говоря, что, возможно, они оба перепутали место, где должны были встретиться. Другого логичного объяснения просто не было. Если этот каблан не хотел его брать на работу, зачем же велел ему ждать там. Юре еще приходила в голову мысль, что возможно, тот передумал, но ведь мог же тогда и позвонить утром, свой номер телефона Юра ему оставил.

Но Ритин ресторан точно оставался на месте, поэтому она пошла в магазин и скрепя сердце купила коротенькую черную юбочку, самую простую и дешевую белую кофточку и черные туфли-лодочки, которые ей были абсолютно без надобности. Выкладывая деньги, она утешала себя мыслью, что уже сегодня эти деньги окупятся, когда хозяин с ней расплатится. Разумеется, они оба с Юрой не осмелились спросить, сколько он будет ей платить, ведь они выросли в стране, где считалось, по крайней мере, официально, что работать нужно за идею, а о деньгах даже и говорить стыдно.

Действительность и здесь оказалась гораздо хуже того, что она себе представляла. Вчера хозяин даже не показал ей, где находится кухня. А она находилась наверху, и подниматься нужно было по крутой деревянной лестнице да еще с тяжелым подносом в руках. И спускаться было также тяжело, и к тому же небезопасно. Уже через два часа Рита поняла, что долго здесь не выдержит. Конечно, ей не приходилось бегать беспрерывно, время от времени она присаживалась отдохнуть, но это мало помогало. Ноги гудели от беготни вверх и вниз, руки дрожали от тяжелой посуды, новые туфли натирали. Закусив губу она двигалась как автомат на одной силе воли и молила бога, чтобы не упасть на лестнице и не переколотить всю посуду. С трудом продержавшись до конца рабочего времени, она была вынуждена еще и помочь жене хозяина и теще убрать и помыть посуду и только потом ей объявили, что ее первый рабочий день окончен. Но самое ужасное случилось дальше. Хозяин вдруг спросил у нее, сколько ей дали чаевых. Покраснев, так как она с трудом заставляла себя брать у клиентов эти деньги, она вытащила из кармана смятые бумажки, не понимая, зачем ему знать это. Взяв деньги, он пересчитал их, потом отделил пятьдесят шекелей и протянул ей, а оставшиеся пятнадцать взял себе.

— Ну, все, — сказал он ей после этого, — пошли в машину, мы отвезем тебя до дому.

Странно, подумала Рита, а ведь он же говорил, что будет расплачиваться каждый день. Он что собирается отдать мне деньги, когда мы подъедем к дому? А если он мне не заплатит, вдруг мелькнула у нее в голове ужасная мысль. Нет уж, я должна у него спросить, иначе я буду самой последней дурой.

— А моя зарплата? — наконец, с трудом выдавила она из себя.

— А вот, я же дал тебе пятьдесят шекелей, — добродушно сказал он. — Здесь везде официанты пятьдесят за вечер получают.

— Но это не зарплата, это мои чаевые, — все еще не веря, что он ей не заплатит, сказала Рита.

— Ну да, — ответил он. — Официантам хозяин не платит, их зарплата, это то, что клиенты дают. Спроси в других ресторанах, там то же самое. — Ну, пошлите уже, — вмешалась хозяйка, видно, полностью одобрявшая действия мужа, — спать уже хочется.

Потрясенная Рита, молча пошла за ними в машину. Наглость хозяев ошеломила ее, она даже не знала, что и сказать. Всю дорогу в машине она молчала, так как боялась разрыдаться, и обдумывала, что она им выскажет, когда они довезут ее домой. Потом она решила, что лучше всего будет, если она вообще ничего им не скажет, пусть ждут ее в следующий раз, а она не придет, и им самим придется таскать тяжеленные подносы. Когда машина подъехала к их углу, она вышла и даже пожелала им спокойной ночи. Ничего не подозревающий хозяин еще и благодушно крикнул ей вслед, что они подождут, пока она войдет в дом, но Рита специально свернула у чужого дома, чтобы они не знали, где она живет. Идя к своему подъезду, она с наслаждением представляла, как они будут ее ждать и радоваться, что нашли дурочку, а она не придет, а другую официантку они взять не успеют и придется этому скоту и его стерве женушке поднять свои толстые задницы и самим побегать по этой их проклятой лестнице. Ей даже стало смешно, когда она представила себе эту картину, и она даже как будто успокоилась, но войдя в дом и увидев не ложившегося спать и ждущего ее брата, вдруг не выдержала и разрыдалась. Вся ее усталость и обида вылились в этих слезах.

Увидев, что она плачет Юра страшно испугался и мгновенно бросился к ней.

— Что? Что они тебе сделали? — прерывающимся от тревоги голосом стал он расспрашивать ее.

Увидев его помертвевшее лицо, Рита и сама перепугалась так что даже перестала плакать.

— Ты что, Юрка, рехнулся? Ничего они мне не сделали, что тебе сразу всякие ужасы в голову лезут?

— Так, а чего ты тогда плачешь?

— Да просто работа там такая тяжелая, кухня у них оказывается наверху и надо по лестнице все время бегать вверх и вниз, а она такая узкая и крутая, и подносы такие тяжелые. Я вообще не знаю, как я там ни разу не упала. У меня до сих пор руки и ноги дрожат и еще туфли так трут. Я еле до конца работы дожила, а еще нужно было с ними убирать и посуду мыть, — начала сбивчиво рассказывать она. — А хозяин этот, скотина такая, он мне ничего не заплатил, — на выдержав снова начала плакать она.

— Как не заплатил? Вообще ничего?

— Мне там давали чаевые, я сначала не хотела брать, а потом подумала, что я их заслужила, работа ведь тяжелая. А он потом в конце забрал у меня эти деньги и дал мне из них же пятьдесят шекелей, а остальные себе забрал. Представляешь, там было еще пятнадцать, так он эти несчастные пятнадцать шекелей себе в карман сунул, и говорит мне, это и есть твоя зарплата, у нас здесь хозяева официантам не платят, они работают за чаевые.

— Врет, такого быть не может.

— Конечно, врет, — всхлипнула Рита. — Это он решил, что мы с тобой такие дурачки. Он там наговорил, что будет смотреть за мной, как за ридною дочкою, — передразнила она, — а мы с тобой уши и развесили, даже не спросили, сколько они мне платить будут. Вот он и решил, что мне можно не платить вообще.

— Знаешь, Ритка, — задумчиво сказал Юра, — а ты ведь сейчас очень правильно сказала. Мы сами виноваты в том, что он тебе не заплатил. Ну, кто на работу устраивается и о зарплате не спрашивает. Местные первым делом об этом спрашивают, и это нормально. Работать-то идешь ради зарплаты, так чего же стесняться?

— Да я это тоже понимаю, но язык как-то не поворачивается. Нас ведь как учили, трудиться на благо общества, строить светлое будущее и все такое, а деньги должны были нас интересовать в последнюю очередь.

Потому мы и постоять за себя не можем, что нас учили бороться только за дело Ленина и коммунистической партии, и чтобы жила лишь страна родная, а за свои собственные жизни бороться не научили.

— Я, кстати, вот этого «моего» каблана тоже не спросил, и он, наверное, тоже думает, что я дурак и правильно, между прочим, думает.

— Да, а что у тебя с ним, кстати? Ты хоть дозвонился до него?

— Дозвонился, — неохотно ответил Юра.

— Ну, и что он сказал?

— Что он совсем забыл, что сегодня он не должен был работать, так как у его брата свадьба.

— Чушь какая-то, как он мог это забыть?

— По-моему, тоже это чушь. Врет он что-то, только зачем, не понимаю.