Ультиматум президенту (сборник) - Николай Самойлов

Это я виноват, уговорил тебя ночевать в лесу, значит, мне и кормить. Этой еды нам на двоих хватит, начал уговаривать ее Алексей, про себя думая, что все равно ему такого ужина ему на один зуб не хватит. Такого хорошего аппетита у него давно не было. Черный хлеб с солью яйцом и кусочком сала показался ему вкуснее всех заморских деликатесов, которые он съел в прошлой жизни. Таня ела не спеша, хорошо прожевывая, не потеряв ни крошки. Вот изголодалась думал Алексей с жалостью поглядывая на неё. Она, словно, услышав, отправила в рот последние крошки хлеба с ладони и сказала: последний раз так вкусно до войны ела. Леша вздрогнул: после какой войны? Чеченской или Второй мировой? Возможно ли это? Чувство нереальности происходящего снова растревожило сердце, ожиданием чуда им еще не виданного. Все было слишком необычно: пустая дорога, дикий лес, одетая, как в старом кино красавица. Поразмыслив, он сообразил, как узнать день и год, не показавшись сумасшедшим: – С какого ты года – спросил он волнуясь и помешал веткой в костре. Пламя возмущенно прыгнуло вверх, искры вылетели из него и устремились к звездам и то ли погасли, то ли остались жить среди них.

– Мне 19 лет, я с мая 28-го – смутившись, ответила Таня.

Значит, идет 47-ой год, с ужасом вычислил Алексей. Но, как это могло со мной случиться? Какое чудо занесло его в прошлое, почему сместилось время? Наверное, после аварии я сошел с ума, или участвую в каком то диком эксперименте, а может, моя душа переселилась в человека из прошлого! Или у этого лоха с «Волги» машина времени была, вот он меня и шуганул сюда. От ярости и бессилия Мамонт сжал кулаки. Неужели, у него от удара крыша поехала и начались галлюцинации? Но жар костра был реальным, обжигающим. Да, и девушка явно соткана не из воздуха. Он ощущал ее плечо, видел руки и раскрасневшееся от еды и тепла костра красивое лицо. Значит, идет 47 год? – хрипло спросил он.

– Ты, что не знаешь, какой идет год? – удивилась Таня.

– У меня после аварии плохо с памятью стало, порой забываю, как меня зовут и кто родители.

– На войне контузило? – посочувствовала Таня

– Нет, после войны на машине в аварию попал, еле выжил. Сотрясение, кровоизлияние, но ничего вроде оклемался. Не помню, только что со мной до аварии было, даже отца с матерью не помню.

Девушка с жалостью смотрела на него. Алексею было не по себе от своего вранья, но ничего достовернее он придумать не смог. Костер освещал ее лицо. Пляшущее зубчатое пламя рождало беззвучные прыжки тьмы и света. Казалось, они боролись за место у костра. От этой пляски тревога Мамонта усилилась. Он замолчал. Ему хотелось обдумать события сегодняшнего дня.

– Давай, поспим, отдохнём. Утро вечера мудренее. Девушка, положила голову ему на плечо и крепко уснула. Тьма, подрагивая от нетерпения, ждала, когда погаснет костер. Алексей, слушая уютное посапыванье Тани, вспоминал все, что с ним произошло, но так и не понял, как и зачем он сюда попал. Так, ничего не придумав, задремал. Усталость заглушила тревогу, беспокойство утихло, уснуло вмести с ним. Проснулся от холода. Подбросил сушняка, согрелся и снова уснул. Когда, проснувшись в очередной раз, он открыл глаза, то увидел, что угли костра ещё мерцали, раздуваемые порывами, набиравшего силу ветра. Казалось, что они подмигивают ему красными зрачками, с голубоватыми крапинами синих огоньков. Таня уже не спала, сидела тихо, стараясь не разбудить его. Увидев, что он проснулся, встала и пошла в глубь леса. Алексей отошёл за толстую сосну, умылся снегом, разогрел посаженную на ветке картошку, и угостил Таню. После скромного завтрака, они затушили костер и продолжили путь. Из снега с фырканьем взлетали куропатки, иногда они видели сидящих на вершинах деревьев глухарей и тетеревов. Алексей жалел, оставленное в машине ружье. Славная была бы сейчас охота. По словам Тани, хутор был уже совсем недалеко. Алексей вздрогнул, увидел в нескольких шагах от себя, сидящего на дороге глухаря. Он клевал на проталине песок и гальку, не замечая ничего вокруг. Алексей выхватил свой пистолет, который всегда носил в кобуре под мышкой, прицелился и выстрелил. Глухарь удивленно вздрогнул, захлопал по земле крыльями, но взлететь не смог. Алексей подбежал и схватил его за лапы, глухарь замер уронив крылья.

– Килограммов восемь не меньше! – радостно крикнул он – Не просто будет донести. Таня успокоила его: – До хутора осталось совсем немного. Алексей взвалил глухаря на плечи и понес. Минут через тридцать впереди показались три деревянных дома – это и был хутор, где жила Танина мама. Жилых осталось только два дома. В одном жила Танина мать Ольга Алексеевна с сыном Сашей – Таниным братом, во втором бабушка Тоня. Три ее сына погибли на фронте, израненный муж умер год назад. Третий дом остался без хозяев два года назад. Таня была очень похожа на свою мать, которую старили седины и глубокие, морщины у глаз и рта. Саша – шустрый светловолосый, сероглазый мальчик был, видимо, в погибшего на войне, отца. Он долго с любопытством рассматривал сначала Алексея, потом глухаря. Распахнув во всю ширину его крылья, ахал, сияя расширившимися от восторга серыми глазами. Наконец спросил: когда мы его будем варить? Мать, мягко скользнула по его стриженому затылку ладонью, и строго сказала: Глухарь дядин, он заберет его с собой домой. – Нет, нет, это мой подарок вам за гостеприимство! Мне идти некуда. После аварии потерял память, не помню, кто я и откуда.

Документов никаких, иду из больницы, сам не зная куда. Ольга Алексеевна сочувственно покачала головой. После войны люди еще умели и сочувствовать и помогать друг другу бескорыстно:

– Поживите у нас, может на свежем воздухе память постепенно вернется. Места хватит, вон пустой дом стоит, можете там жить. Сообща как-нибудь прокормимся.

Алексей согласился, решив, что другого выхода у него нет. Да и с Таней расставаться не хотелось. С его Российским паспортом и правами далеко не уйдёшь. Времена в СССР суровые, долго разговаривать не будут: мигом или в шпионы или в предатели запишут. Сказать правду людям, всем пожертвовавшим для победы, он не мог. Каким ударом для них будет весть о развале СОЮЗА и возвращении капитализма. Получится, что все их жертвы: жизни миллионов погибших близких, голод, холод были напрасны. Это было бы слишком жестоко, легче умереть. Да, и не поверит ему никто, отправят в психушку, или в лагерь. Ольга Алексеевна пригласила гостя в дом. Он состоял из сеней и двух комнат. В первой стояла огромная русская печь, слева между печью и стеной жил теленок, петух и пять кур. Три ягнёнка бегали по комнате, весело постукивая копытами и виляя маленькими хвостиками. Они были совсем ручными, на Лешу внимания не обращали, играли с Сашей. Он натянул веревку, ягнята, поблескивая темными глазками, стали прыгать через нее, толкаясь и бодаясь. Алексей повеселел, заботы отхлынули, на сердце потеплело. Так хорошо ему давно не было. Ольга Алексеевна и Таня накрыли на стол в соседней комнате. Черный хлеб, картошка в мундире, молоко – простая здоровая крестьянская еда. Какой же вкусной показалась она Алексею. После обеда Таня с матерью ощипали глухаря, он помог разрубить его на куски. Женщины стали готовить суп, Алексей с Сашей убирали за теленком и ягнятами, поменяли сырую солому на свежую, потом отвели ягнят в сарай попить материнского молока. Ягнята тыкались носами в теплые животы матерей, смешно задирали вверх дрожащие от нетерпения коротенькие хвостики. Разыскав соски, весело причмокивая сосали материнское молоко В соседнем сарае гоготали гуси. Саша смеялся, Мамонт улыбался, ему было приятно видеть его радость. Стало казаться, что все это он когда то уже видел, потом в суете и сутолоке своей неправедной жизни забыл. Память поколений деревенских предков оживала в нем. Перед сном поели картофельный суп из глухариных потрохов, головы и крыльев, мясо оставили впрок. Алексею постелили на печи. Было тепло, уютно пахло навозом и молоком. Когда утром хорошо выспавшись, они пили чай с мятой, Таня сказала: Ждите, летом приеду надолго. Это обрадовало Алексея. Ему всё больше нравилась эта простая, приветливая, девушка. Таких искренних и душевных в своей прошлой жизни, он не встречал. На следующий день Таня ушла в город продолжать учебу. Алексей пошел провожать, захватив берданку ее отца, при жизни большого любителя охоты. Вернулся вечером с тетеревом и зайцем. Охотой стал заниматься с обычным для него азартом. Она быстро стала его страстью, которой он отдавал много сил и времени. Жалел, что мало патронов, приходилось экономить. Разыскал в кладовке петли и стал ставить на зайцев. Он все больше привыкал к новому дому, чем больше занимался хозяйством, тем больше привязывался к затерявшемуся в лесу хутору. Чистил навоз, кормил и поил корову, овец и лошадь. Она принадлежала лесхозу, где работала Танина мать, заменив мужа. Мамонт не представлял раньше, что можно жить в одном доме с телком и ягнятами. Сказать друзьям не поверят. Сравнивая нынешнюю и прошлую жизнь, он удивлялся количеству сделанных за день дел. Ему казалось, что дни растянулись, стали длиннее. Раньше он никогда не успевая выполнить и половину намеченного. Дни улетали, не оставляя чувства гордости, удовлетворения и радости. Прах и пепел прожитого быстро выветривались сквозняками новых проблем, да и вспоминать чаще всего ничего не хотелось: пьянки, разборки, драки. Весна пролетала незаметно. Он заготовил дрова, напилил кусками лёд и натаскал в погреб. О холодильниках тогда еще никто не слышал, портящуюся еду хранили в погребе. Весна заканчивалась. Отцвели черемуха и сирень, Алексей вспахал огород, посадили картошку. Когда приехала Таня, начали косить сено. Точить косу и косить Алексей научился быстро. Таня с матерью работали граблями и вилами, ворошили сохнувшее на солнце сено. Саша верхом на лошади сгребал сухую траву, взрослые укладывали её в островерхие копны, чтобы сено не мокло в дожди. Алексей спать перебрался на улицу на сеновал, к нему присоединился Саша. Спали, расстелив на сене огромный тулуп, укрываясь стёганым, ватным одеялом. Просыпались до восхода солнца, лежали на мягком пахнущем медом сене и разглядывали несущиеся на всех парусах каравеллы – облака. Окутанные клубами дыма, они беззвучно палили из пушек. Каждый из адмиралов вел свою флотилию. Плыли по синему небу, побеждая пиратов и открывая новые, никому не ведомые земли. Солнце хитрило, отправляло на разведку лучики – лазутчики. Они осторожно ощупывали розовевший от волнения край неба над соснами, осматривались, подавали сигнал, потом выплывало, круглое, как румяный блин, солнце. На некошеной траве вспыхивали тысячи холодных, искристых ягодок – росинок. Тогда Алексей и Саша вставали и бежали, безжалостно разбивая их мокрыми ступнями. Ноги мерзли, ускоряли бег и выносили бегунов к длинному узкому озеру, на берегах которого, длинноволосые берёзы любовались своими отражениями в воде, предоставив ветру заботу о своих прическах. Торопливо связанный короткой летней ночью из сизого сумрака туман, заботливо укрывал от ночной прохлады воду и рыбёшек в ней. Рыба резвясь, морщила озеро кругами, разбегавшимися от удара её хвостом, волн. Алексей прыгал с берега под пуховый платок тумана, в теплую с вечера воду и плыл саженками, выдыхая воздух в воду. Потом поворачивал голову, жадно раскрытым ртом ловил глоток воздуха, снова окунал лицо в воду, делал несколько мощных гребков и снова выдыхал. Сила и здоровая радость от плавания распирала грудь, сердце, легкие, мышцы, работали как хорошо отрегулированный и смазанный автомат. Сашка плескался на мелководье, стараясь быстрее научиться плавать, как дядя Леша, быстро, смело, далеко. Наплававшись вдоволь, шли завтракать. Чаще всего вареными яйцами, черным хлебом и парным молоком. Леша чувствовал, что одежда становится ему свободной, накачанные в спортзале мышцы усыхали, становились плотней, сильней, выносливей. Живот втянулся, при каждом движении под кожей клубились очистившиеся от жира рельефные мышцы. Коса, вилы, топор и лопата становились все привычнее, работал ими он все ловчей. Вспоминая прошлое, удивлялся количеству окружавших его вещей. Тогда ему казалось, что жить без них совершенно невозможно, а, вот, живёт и счастлив. Счастлив так, как никогда раньше. Постепенно начал понимать, почему забитые, обиженные властью мужики, так отважно защищали свою неласковую и часто несправедливую к ним родину. Хороший сын, на мать никогда не обижается, любит и за ласку и за науку. Сердцем понимает, что и то и другое от любви, от желания добра ему, тоже часто, непутевому и безалаберному. Каждое утро начиналось с гимна. Алексей быстро выучил его наизусть. Каждый новый день радовал хорошими новостями. Страна отстраивалась после войны, понижались цены. Все это так отличалось от его прошлой жизни, заполненной сообщениями о взрывах, убийствах, невыплаченных зарплатах. Умелая пропаганда сплачивала, роднила людей. Все ждали лучшего, трудности казались временными, преодолимыми. Верили, что счастливую, изобильную жизнь ждать осталось не долго. С горечью стал понимать, какой необыкновенный народ бездумно и беспощадно губит, не знающая ему цену, околдованная лживыми, невыполнимыми идеями власть. Говорят, что народ достоин своего правительства, это – вранье. Наш народ еще ни разу не получал возможность его выбрать, а потом спросить с него по заслугам. Поэтому и отвечать ни за одно правительство не может. По сути, нами правят самозванцы, объявляющие себя всенародно избранными депутатами и правящими партиями. У них одна забота – придумать закон, позволяющий им остаться у власти навечно. Сами собой в его голове стали складываться стихи: Померещится свобода лезем в глубь не зная брода, а потом одним сума, другим цепи и тюрьма. Потому и битых – тьма, помним горе от ума. Ум, пропив, властям покорны. Взял чистую тетрадь и начал записывать в неё стихи. Снял с шеи и отдал Таниной матери свою цепочку, с пальца печатку, чтобы продала и купила, самое необходимое в хозяйстве. Таня все чаще оглядывала его пристальным, оценивающим взглядом: тебя, что плохо кормим, худеешь на глазах. Ешь побольше и старалась подкладывать ему лучшие куски.