Священная книга оборотня - Виктор Пелевин

Одна из самых серьезных проблем в мире современного искусства – придумать оригинальную и свежую вербальную интерпретацию работы. Нужны бывают буквально несколько фраз, которые затем можно будет перепечатывать в каталогах и обзорах. От этого кажущегося пустяка часто зависит судьба произведения. Здесь очень важна способность увидеть объект с неожиданной, шокирующей стороны, а это замечательно получается у твоего приятеля с его варварски-свежим взглядом на мир. Поэтому Брайан хотел бы получить разрешение использовать мысли, высказанные вчера Александром, для концептуального обеспечения инсталляции. Сопроводительный текст, который я прилагаю – это как бы сплав идей Брайана и Александра:

„В работе Асуро Кешами “VD-42CC” сочетаются разные языки – инженерный, технический, научный. На базовом уровне речь идет о преодолении: физического пространства, пространства табу и пространства наших подсознательных страхов. Инженерный и технический языки имеют дело с материалом, из которого изготовлен объект, но художник говорит со зрителем на языке эмоций. Когда зритель узнаёт, что какие-то люди дали этому маленькому педику пятнадцать миллионов фунтов, чтобы растянуть пизду из кожзаменителя над заброшенным футбольным полем, он вспоминает, чем занимается по жизни он сам и сколько ему за это платят, потом глядит на фото этого маленького педика в роговых очках и веселой курточке, и чувствует растерянность и недоумение, переходящие в чувство, которое германский философ Мартин Хайдеггер назвал “заброшенностью” (Geworfenheit). Зрителю предлагается сосредоточиться на этих переживаниях – именно они являются эстетическим эффектом, которого пытается добиться инсталляция“.

Брайан предлагает Александру гонорар в одну тысячу фунтов. Это, конечно, небольшая сумма, но вариант сопроводительного текста не окончательный, и полной уверенности, что он будет использован, нет. Поговори с Александром, ОК? Можете написать ответ лично Брайану на этот же адрес, я сейчас с ним в легкой ссоре. Он в дурном настроении – ночью его не пустили в заведение, называющееся „Night Flight“. Сначала его остановил face control (не понравились спортивные туфли), потом из недр этого вертепа вышел какой-то голландский сутенер и велел Брайану одеться „more stylish“. Брайан сегодня ведь день повторяет: „Stylish? Тот, который передо мной прошел? В зеленом пиджаке и синей рубашке?“ И срывает свое плохое настроение на мне. Ну да ничего :-=)))

Самое главное, не забудьте про пропуск в храм Христа Спасителя!

Люблю и помню,

твоя И».

Александр внимательно прочитал распечатку. Затем сложил лист бумаги вдвое, затем еще раз вдвое, а затем порвал его.

– Тысяча фунтов, – сказал он. – Ха. Он, видимо, не вполне понимает, с кем имеет дело. Знаешь, напиши ему ты. Ты все-таки лучше владеешь английским.

– Спасибо, – сказала я скромно. – А что написать? Мало предложил?

Он смерил меня взглядом.

– Обложи его хуями по полной программе. Но только так, чтобы было аристократично и изысканно.

– Это невозможно, – сказала я. – При всем желании.

– Почему?

– В аристократических кругах не обкладывают друг друга хуями. Так не принято.

– Тогда обложи тем, чем принято, – сказал он. – Но так, чтобы у него жопа треснула. Ну давай, включи этот свой сарказм, которым ты мне всю душу проела. Пускай он хоть раз пользу принесет.

Что-то в его тоне удержало меня от вопроса, о какой именно пользе он говорит. Он был трогателен в своей детской обиде, и мне передалась ее часть. А уж если быть честной до конца, разве надо дважды просить лису обложить хуями английского аристократа?

Сев за компьютер, я задумалась. Моя интернационально-феминистическая составляющая требовала, чтобы ответ строился вокруг фразы «suck my dick», как у самых продвинутых американок. Но рациональная часть моего «я» подсказывала, что в письме, подписанном Александром, этого будет недостаточно. Я написала следующее:

Dear Lord Cricket,

Being extremely busy, I'm not sure that you can currently suck my dick. However, please feel encouraged to fantasise about such a development while sucking on a cucumber, a carrot, an eggplant or any other elongated roundish object you might find appropriate for that matter.

With kind regards,

Alexandre Fenrir-Gray

Я специально написала не «Alexander», а «Alexandre», на французский манер. Фамилию «Fenrir-Gray» я придумала в последний момент, в приступе вдохновения. Она уж точно звучала аристократично. Правда, сразу вспоминался чай «Эрл Грей», из-за чего подпись чуть отдавала бергамотовым маслом, но все равно имя было одноразовым.

– Ну? – спросил он.

– Примерно так, – сказала я. – Дорогой лорд Крикет, в настоящий момент я очень занят и не уверен, что вы можете сделать мне, так сказать, это самое. Однако не стесняйтесь фантазировать на эту тему в то время, как будете сосать огурец, морковку, баклажан или любой другой продолговатый округлый предмет, который вы найдете подходящим для этой цели. С уважением, Саша Серый.

– А можно без уважения?

– Тогда не будет аристократично.

– Ну ладно, – вздохнул он. – Посылай… А потом иди сюда, у Серого Волка есть дело к Красной Шапочке.

– Какое еще дело?

– Сейчас у нас будет это… Коллоквиум по психоанализу русских народных сказок. Мы будем кидать Красной Шапочке пирожки в корзинку. К сожалению, пирожок у нас всего один. Поэтому кидать его в корзинку мы будем много раз подряд.

– Фу какая пошлость…

– Ты сама подойдешь или мне за тобой сходить?

– Сама подойду. Только давай договоримся, быстренько-быстренько. Нам уже ехать пора. И сегодня мне ничего не перекусывай, а то я замучилась новые трусики покупать, хорошо? Мне же не всякие подходят.

– Угу.

– И еще, пока ты говорить можешь…

– Чего?

– Скажи, почему тебе каждый раз надо ввернуть в разговор эту апологию самодовольного воинствующего невежества?

– Это как?

– Ну как про Красную Шапочку и психоанализ. Мне иногда кажется, что ты пытаешься трахнуть в моем лице всю историю и культуру.

– С культурой – есть немного, – сказал он. – А при чем тут история? Ты что, Сфинкс? Сколько тебе, кстати, лет? Я бы дал лет шестнадцать. А сколько на самом деле?

Я почувствовала, как мои щеки становятся горячими-горячими.

– Мне?

– Да.

– Знаешь, – нашлась я, – я как-то читала стихи одного прокурора в малотиражке министерства юстиции. Там было стихотворение про юного защитника Родины, которое начиналось со слов: «Я не дал бы ему и пятнадцати лет…»

– Ну понятно, – сказал он, – сын полка. А при чем тут эти стихи?

– При том. Когда человек в твоей форме говорит «я бы дал тебе лет шестнадцать», сразу начинаешь думать, по каким статьям.

– Если тебя раздражает этот китель, – сказал он, – сними свое глупое платье, и скоро вместо погон будет мягкая серая шерстка. Вот так, хорошо. Какая ты сегодня умница…

– Слушай, а ты им сделаешь пропуск в храм Христа Спасителя?

– У-у-у!

– Нет? И правильно. Мы же только что этому Брайану ответ написали. Хотя… Хочешь вклеить ему так, чтобы вышло по-настоящему аристократично?

– Р-р-р!

– Если после этого письма, где ты ему все объяснил, ты все-таки устроишь ему пропуск, будет действительно высший класс. А?

– Р-р-р!

– Значит, сделаем?

– Р-р-р!

– Хорошо. Я тебе тогда напомню… Вот дурак, а? Я же сказала, не перекусывай! Купи себе пластмассовую кость в собачьем магазине и грызи на здоровье, когда меня здесь нет. Что у тебя, зубы режутся? Волчище… И давай быстрее, через час надо быть в лесу.

Машина остановилась на краю леса, недалеко от панельной шестиэтажки, которую я наметила в качестве начального ориентира.

– Куда теперь? – спросил Александр.

Он держал себя со снисходительным дружелюбием взрослого, которого вовлекают в бессмысленную игру дети. Меня это раздражало. «Ничего, – подумала я, – посмотрим, что ты скажешь через час…»

Взяв пакет с шампанским и бокалами, я вылезла из машины. Александр что-то тихо сказал шоферу и вылез следом. Я неспешно пошла к лесу.

В лесу уже было лето. Стояли те удивительные майские дни, когда зелень и цветы кажутся бессмертными, победившими навсегда. Но я знала – пройдет всего две-три недели, и в московском воздухе разольется предчувствие осени.

Вместо того чтобы любоваться природой, я глядела под ноги – мои каблуки-шпильки уходили в землю, и надо было следить, куда ставишь ногу. Мы дошли до скамейки, стоявшей между двух берез. Это был следующий ориентир. Отсюда до дома лесника оставалось всего несколько шагов.

– Присядем, – сказала я.

Мы сели на скамейку. Я протянула ему бутылку, и он ловко открыл ее.

– Хорошо тут, – сказал он, разливая шампанское по бокалам. – Тихо. Еще весна, а все уже зеленое. Цветы… А на севере всюду снег. И лед.

– Чего это ты про север вспомнил?