Свадьба в Катманду - Одельша Агишев

Игоря несколько раз навещали Энгельбах и Шарма. Привозили фрукты, рассказывали о делах. Они все-таки успели до дождей вывезти содержимое тайника Девяти Неизвестных в Катманду, в Центр изучения Азии, и приступили к его расшифровке. Открывались удивительные вещи. На нескольких табличках они обнаружили захватывающий текст, в котором по-новому излагались основы жизнедеятельности человеческого организма на клеточном уровне и описывались методы, с помощью которых можно влиять на процессы, происходящие в клетках, менять скорость их развития, старения и воспроизведения. Таким образом, речь шла о возможности омоложения организма и продления человеческой жизни на десятки, а то и на сотни лет. Энгельбах, предвидевший нечто подобное, был настолько возбужден, что собирался немедленно испытать эти методы на себе. Шарма был осторожнее в оценках, но тоже сиял: несколько крупнейших исследовательских клиник мира уже предложили средства и условия для проведения опытов и испытаний. Перспективы для Центра изучения Азии открывались самые радужные. И ведь расшифровка только началась!

Золотой Будда совершенно не пострадал. Надо отдать должное «Дэну», он упаковал статую на совесть: ни тряска, ни вертолетные гонки не принесли ей никакого вреда. Теперь, после легкой очистки от пыли и векового потемнения, Будда засиял по-настоящему и готовился занять специально приготовленное, надежно охраняемое место в Национальном музее Непала. Все, кто видел его, в один голос говорили, что отныне он — величайшая художественно-историческая святыня страны. В связи с этим всем членам экспедиции ЮНЕСКО причиталось довольно приличное вознаграждение.

Между прочим, Будда еще раз озадачил местных искусствоведов. Когда они стали снимать упаковочные слои, то обнаружили среди них какую-то железку совершенно непонятного назначения — складывающийся хромированный штырь с фигурным отверстием. Весь вид штыря и его дизайн показался ученым таким диковинным и совершенным, что они стали обсуждать, не является ли данный предмет частью статуи. Договорились до того, что стали вкладывать железяку в руки Будды как атрибут то ли его царского величия, то ли божественного могущества. И, когда уже почти убедили себя, что так оно и есть, вдруг обнаружили на ней совершенно отчетливую маркировку: «Сделано в США».

Это была внутренняя ручка вертолетной двери, спрятанная Игорем.

Подвалы монастыря принцессы Чарумати, как и было намечено, забили бетоном, и теперь все каменные «двери» закрылись навсегда. Великая ступа Ташинатх осталась непотревоженной.

А «Дэна» и Вику так и не задержали. Чамбал, где скрылся «лендровер», — давнее бандитское гнездо в Северной Индии. Там, в холмах и оврагах, прячутся целые орды торговцев опиумом, грабителей и «антикваров», и надежно укрыться паре беглецов не так уж трудно.

Впрочем, по сведениям индийской полиции, человек, выдававший себя за Дэниэла Тарновски, и его спутница уже давно покинули Чамбал и скрылись за пределами страны. Правда, теперь делом всерьез занялся Интерпол, так что самозванцу, видимо, спокойной жизни ждать не приходилось.

Приезжали к Игорю Тамракар с веселым, успевшим все позабыть малышом Сурешом, навещал представитель посольства России, заходил даже шофер «тойоты» Лакшман.

Игорь давно вставал, вполне свободно передвигался, и его должны были со дня на день перевести в отделение выздоравливающих. Дэвика теперь приходила все реже, стала вдруг снова стесняться Игоря, отодвинула свой стул подальше от кровати и перед тем, как войти в палату, всегда вежливо и негромко стучала в дверь.

И Игорь вдруг снова почувствовал опустошение, которое так давило его весь прошлый и позапрошлый годы, да и раньше иногда, тоску постоянного ожидания чего-то или кого-то и однажды заплакал, проснувшись ночью один и слушая шум беспрерывного ливня за окном.

Это была слабость, непростительная даже для больного. Хорошо, что он был в ту ночь один.

Наутро он с особым нетерпением ждал прихода Дэвики и обрадовался ей, как никогда.

И в тот же вечер случилось то, что должно было случиться.

Чтобы передвигаться свободней, Игорь попросил Дэвику соорудить ему повязку через шею. Она принесла из общежития одну из своих косынок и принялась прилаживать его руку на груди. Приподнявшись перед ним на цыпочки, она завязывала косынку на его шее, и он словно впервые увидел близко перед собой ее круглое, ровно-смуглое личико с таким знакомым ему озабоченно-старательным выражением и вдохнул тоже уже знакомый запах волос. Теплая нежность мягкой волной поднялась в нем, и он, сам не заметив как, коснулся пальцами ее локтя и сжал рукой упругую округлость плеча. Это было невинное, почти братское прикосновение, но Игорь сразу почувствовал, как напряглась и пошла гусиной кожей вся рука Дэвики, занятая прилаживанием повязки, и сам ощутил волнение. Не глядя на него и не выпуская из рук повязки, она чуть отстранилась назад, а он, чувствуя властное, нарастающее притяжение к этому отстраняющемуся телу, перехватил здоровой рукой ее талию и прижал к себе ее всю. Она тихо, испуганно охнула, вскинула на него широко раскрытые, ошалевшие глаза, и он, уловив это движение, быстро и крепко припал к ее полуоткрытому рту.

— Что… что вы… — проговорила она, оторвавшись от него и в испуге откинув назад голову.

Он снова притянул ее к себе, она отшатнулась, уперлась кулачками ему в грудь, и он вдруг охнул от боли в потревоженном плече. Она замерла, виновато взглянула на него, хотела что-то сказать, поправить повязку, но он снова поцеловал ее — долго, настойчиво. Она совершенно не умела целоваться, ее рот был неподвижен, но губы повлажнели, обмякли; она уже не отталкивала его, и когда он оторвался от нее, то увидел, что ее глаза плывут, туманятся, а руки бессильно обвисли вдоль тела.

Больше она не сопротивлялась. Она только шептала беспомощно, совсем по-детски;

— Что вы, Игорь Васильевич… Ой, что вы делаете… товарищ Игорь Васильевич…

Но рук его не отводила, а покорно подчинялась его ласкам, не отвечая на них, опустив голову и отводя взгляд. Когда он скользнул рукой в вырез ее кофты, тронул неожиданно большие, смуглые груди, влившиеся в его ладонь теплой упругой волной, и повел рукой по округлому, горячему животу, он вдруг почувствовал, что ее колотит дрожь, всю, сверху донизу, — крупная, непреодолимая дрожь. Он понял, что испугал ее. Мягко, нежно он привлек ее к себе, стал гладить по спине, убаюкивая, как ребенка. Она затихла, уткнувшись лицом ему в плечо, и понемногу перестала дрожать.

Так они стояли, обнявшись, и молчали. Прикрыв глаза, она доверчиво, по-детски дышала ему в плечо, и тепло ее дыхания растекалось по его телу. В этих прикрытых глазах, еле слышном дыхании, в этом растекающемся тепле теперь ощущалась такая покорность, такое отдавание себя ему, что Игорь словно впервые почувствовал себя мужчиной в каком-то изначальном смысле этого слова — повелителем, владельцем, защитником, которому полностью вверилось прильнувшее к нему существо. Он вспомнил, что странным образом это уже было, и не раз: там, в Кок-Янгаке, в завале, когда их притиснуло друг к другу и они невольно делили последние глотки иссякающего воздуха: и потом, в вертолете, когда, придя в себя после взлета, он увидел перед собой те же испуганные, молящие его о защите глаза…