От Бовы к Бальмонту и другие работы по исторической социологии русской литературы - Абрам Рейтблат

Те, кто ощущал кризис традиционного религиозного мировоззрения, стремились либо укрепить свое миропонимание путем чтения нравственно-религиозной литературы, либо найти ему замену в светском взгляде на мир (художественная, научно-познавательная литература и т.п.). Хотя читатели в рассматриваемое время составляли меньшинство сельского населения, однако чтение тем не менее из экстраординарного явления стало достаточно обыденным занятием в крестьянской среде.

Глава IX

ЛУБОЧНАЯ КНИГА И КРЕСТЬЯНСКИЙ ЧИТАТЕЛЬ

В пореформенный период с усилением отходничества, введением всеобщей воинской повинности, развитием земской школы довольно быстро стали расти численность грамотного сельского населения и объем крестьянской читательской аудитории. Новым читателям нужен был материал для чтения. Образованные культурные слои (в лице самых различных их представителей: правительство, церковь, консерваторы, либералы, революционные демократы) пытались создать «книгу для народа», организуя выпуск различных книг и периодических изданий, однако в силу различных причин успешной эта деятельность стала только со второй половины 1880-х гг. До этого времени «книга для народа» занимала ничтожное место в крестьянском чтении. Гораздо более близкой сельскому населению была довольно развитая к тому времени низовая городская литература, которая, претерпев ряд изменений (не носивших принципиального характера), «спустилась» еще на одну «ступеньку» и стала излюбленным чтением деревенского читателя.

В интеллигентной среде подобную книгу было принято именовать «лубочной» (сами крестьяне обычно не называли ее так). Генезис этого термина, применявшегося с 1820-х гг. для обозначения народной гравюры, не совсем ясен. Происходя от слова «луб» (липовая кора), он, по версии И.М. Снегирева, связан с липовыми досками (называемыми в просторечье «лубом»), на которых вначале гравировались первые народные гравюры373; по версии Н.А. Трахимовского – с лубяными коробами, в которых разносили эти гравюры офени374; по версии И.Е. Забелина – с теми же коробами, с оформления (раскраски) которых заимствовалась картинка, используемая в народной гравюре375. Однако к середине XIX в. этот термин стали применять для обозначения всего сделанного наскоро и некачественно, он имел прежде всего не квалифицирующий (характеризующий), а оценочный смысл. Поэтому и низовую литературу, расцениваемую по критериям «высокой», стали пренебрежительно называть лубочной. Следует отметить, что обычно на обложках подобных книг была картинка, близкая по характеру изображения и раскраски к народной гравюре, что также сближало «лубочную картинку» и «лубочную книгу», не говоря уже о частичной преемственности в сюжетах и жанрах.

Несмотря на то что при своем возникновении выражение «лубочный» применялось для пренебрежительной характеристики определенного типа литературы, сейчас, по нашему мнению, оно может быть с успехом использовано в качестве научного термина. Это связано с тем, что к настоящему времени оно во многом утратило присущие ему оценочные моменты (например, эстетическая значимость лубочной картинки широко признана, регулярно устраиваются выставки и издаются альбомы лучших ее образцов376) и в то же время исторически связано с данным типом литературы. Ниже лубочной книгой мы именуем издания второй половины XIX в. определенной группы коммерческих издателей (никольских, то есть с Никольской улицы в Москве, апраксинских, то есть с Апраксинского рынка в Петербурге и т.п.) для низового, прежде всего крестьянского, читателя, имевшие, как правило, небольшой объем и картинку на обложке377.

Основу издательского репертуара лубочной книги составила низовая (или «серобумажная», как называл ее В.Г. Белинский) литература первой половины XIX в. Здесь необходимо напомнить тот нередко игнорируемый факт, что к середине XIX в., наряду с высокой литературой, ассоциирующейся с именами В.А. Жуковского, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя и т.п., в России сложилась и другая, называемая нами низовой, литература. Она состояла из большого числа регулярно переиздающихся произведений, а также из ежегодно появляющихся книг современного значения (которые, как правило, выходили один-два раза и информировали об актуальных событиях). В первой половине XIX в. эти книги широко обращались в среде провинциального дворянства, мелкого чиновничества, купечества, мещанства, сельских священников, дворовых. Так, например, в 1820-х гг. «Повесть о приключении английского милорда Георга», обработанная М. Комаровым, имелась в домашней библиотеке жены уездного стряпчего378, в 1830-е гг. авантюрные рыцарские повести о Гуаке, Бове Королевиче, Еруслане Лазаревиче, Франциле Венциане входили в круг чтения сына священника379. Писатель П.В. Засодимский, происходивший из дворянской семьи, вспоминая о своем детстве в Вологде начала 1850-х гг., писал: «…у нас в людской тоже были грамотеи, любители чтения <…>. От них, помню, в разное время я добывал “Франциля Венециана и королеву Ренцивену”, “Битву русских с кабардинцами”, “Георга, Милорда Английского”, “Стригольников”, “Ведьму за Днепром”». Многие из этих книг он встретил через несколько лет в круге чтения вологодских гимназистов380.

С 1860-х гг. лубочная книга начинает «уходить» в деревню, но в этот период она еще остается в чтении купечества и ряда других городских слоев: «Дальше “Франциль Венециана” или “«Гуака, или непреоборимая верность” и тому подобных произведений мы не шли, да и то читали больше девицы…» (Москва начала 1860-х гг.)381, «Купеческое молодое поколение попроще под влиянием приказчиков и горничных из “образованных” (служивших у дворян или выходивших из духовной и мелкой чиновничьей среды) усердно читало рыцарские романы <…>. Совсем ребенком среди окружавших меня читателей постарше и я отдал дань этому направлению и годами помнил наиболее примечательные места в прозе и стихах из “Гуака” и “Франциля Венециана”» (Орел конца 1860-х гг.)382. Д.Н. Мамин-Сибиряк вспоминал, как в конце 1860-х гг. пермские семинаристы восхищались «Повестью о Милорде Георге» и «Битвой русских с кабардинцами»383. Даже в конце 1880-х гг. житель города Златоуст Уфимской губернии писал, что там «лубочные издания в громадном ходу, даже и не среди рабочих, а часто попадаются и среди канцеляристов и других подобных лиц, получивших мало-мальское образование»384.

Сложившись на основе городской низовой словесности, лубочная литература во многом отличалась от высокой – здесь не было периодики, не было, соответственно, и литературной критики. Единственным мерилом ценности был коммерческий успех – если книга расходилась, она переиздавалась и получала известность, если нет – мгновенно забывалась и выходила из обращения. На первом месте в лубке был не автор (по сути дела, постоянно печатались и приобрели популярность лишь считанные лубочные литераторы), а тема и жанр книг. Более того, здесь иными были и представления о литературной собственности, значительная часть изданий представляла собой обработки, переделки и компиляции ранее существовавших книг.

Лубочная литература состояла из книг различных типов и жанров, генетически восходящих к разным литературным и мировоззренческим традициям. Объединяли их адресация «низовому» читателю и специфические формы создания и распространения, иные, чем у книги образованных слоев населения.

В качестве главных источников городской низовой литературы (которая легла в основу лубка) выступали фольклор и «высокая» отечественная и низовая зарубежная литературы. Правда, взаимоотношения лубка (и протолубка) с этими разделами словесности были отнюдь не одинаковыми. Самая тесная связь существовала у него с литературой высокой, откуда главным образом и «спускались» те или иные книги. Зарубежная литература и фольклор обычно «подключались» к лубку через «высокую» литературу, хотя в отдельных случаях те или иные произведения непосредственно попадали оттуда в лубок. И наконец, следует упомянуть и низовых литераторов, которые писали (наряду с работой по адаптации чужих произведений) непосредственно для низовой городской литературы (в конце XVIII – первой половине XIX в.), а позднее – для лубка.

Самым давним по времени возникновения разделом лубка была религиозная литература – Евангелие, Псалтырь, жития святых, наставительные книги (например, регулярно переиздававшийся с XVIII в. «Путь к спасению» Ф.А. Эмина). И по количеству ежегодно выпускаемых книг, и по доле подобных изданий в домашних библиотеках они составляли один из ведущих разделов лубочной литературы.

Далее (по степени давности происхождения) идут авантюрные рыцарские романы, проникшие на Русь в XVII в. (в основном в переводах с польского языка) и длительное время распространявшиеся в рукописи, а потом, в конце XVII в., попавшие в лубочную книгу. В дальнейшем они многократно перерабатывались и дожили до Октябрьской революции. С ними прежде всего ассоциировалась лубочная литература, эти сюжеты и герои были распространены и в народной гравюре. Самой известной была Повесть о Бове Королевиче, появившаяся на Руси еще в XVI в., речь о которой пойдет ниже. Почти столь же популярная Сказка о Еруслане Лазаревиче долгое время бытовала на Руси в форме устного сказания и была впервые записана только в 1640-х гг. В результате следующих одна за другой переработок сказка постепенно превратилась в волшебно-рыцарский роман. В XIX—XX вв. она выходила (по подсчетам Л.Н. Пушкарева) более чем в 100 лубочных изданиях385.