Вокалистка - Сергей Павлович Бакшеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она старалась, но все было не так, как прежде: теплая одежда мешала ей улавливать скрытые звуки, особенно досаждал пуховый платок. После часа мучений она столкнула платок на шею, затем сняла его напрочь и расстегнула верхние пуговицы телогрейки. Слух обострился, из груди словно вырвалось трепещущее облако, превратившееся в невидимую мембрану, и организм погрузился в состояние сверхчувствительности.
Сана планомерно сканировала неприступное здание, проникая то в одну его часть, то в другую, пока не услышала военные термины, к которым ее готовили. Она сконцентрировалась на источнике звука и узнала голоса членов делегации. Они располагались в изолированной комнате, не имевшей окон.
Вокалистка напряглась, пошла пятнами и диктовала в скрытый радиомикрофон, все, что слышала. Инженер Смышляев, сидевший в автопогрузчике, получал сигнал и записывал ее речь на миниатюрный магнитофон. Сорокин изображал перекур в работе.
Ночью военные специалисты прослушали запись. Утром Трифонов приехал с замечаниями.
— Голоса членов делегации Вокалистка разложила по полочкам, теперь мы знаем, кто как думает и за какую часть договора отвечает. Но упущен ключевой момент. Телефон.
Полковник в упор смотрел на Сану, сжавшуюся в кресле. «Даже не похвалил», — обиделась она, закутываясь в теплый платок.
— Переговорщики связывались по телефону с госсекретарем США и главой Пентагона. Голоса на той стороне провода мы не слышали, а это крайне важно. Нужно устранить этот пробел, — потребовал начальник.
Сана с трудом подавила кашель. Ей на помощь пришел Алексей Сорокин.
— О содержании их разговора мы можем догадаться по косвенным репликам.
— Капитан Сорокин, я обращаюсь не к вам, а к агенту Вокалистке! — осадил подчиненного полковник.
Сана отвернулась и закашлялась.
— Она простыла, у нее температура, — пояснила Корман.
— Сейчас некогда болеть! Служба у нас такая. Прими лекарство, оденься теплее, — приказал полковник.
— Я не могу одеться теплее, — прохрипела Сана, и кашель скрутил ее.
— Это еще почему? — громко возмутился Трифонов, не дожидаясь окончания кашля.
— Суньте голову под подушку, тогда поймете, — огрызнулась Сана, когда приступ отступил.
Начальник недоуменно посмотрел на остальных. Корман объяснила:
— Она слышит лучше, если ее шея и грудь открыты.
— Завтра до минус двадцати трех, — заметил Сорокин.
Полковник стиснул кулаки и заходил по комнате из угла в угол. Отмерив несколько диагоналей, он рубанул ладонью:
— Перерыв в переговорах невозможен. Положите ее в постель, в конце концов! Я пришлю врача, он даст что-нибудь сильнодействующее.
Позвонив по телефону, начальник зашел в комнату Вокалистки, присел у кровати, поймал ее воспаленный взгляд. Он говорил тихо, но требовательно:
— Есть такие моменты, когда мы должны работать, вопреки всему. Ты делаешь это ни для меня, ни для себя, а для страны. Сможешь?
Сана прикрыла глаза, но полковник не понял, она сделала это в знак согласия или от усталости.
33
Следующие два дня Вокалистка провела на жутком морозе. Работать у посольства приходилось по несколько часов, при этом даже легкая лыжная шапочка ей мешала. Она работала с непокрытой головой, а в моменты наибольшего напряжения избавлялась даже от телогрейки, изображая закаленную русскую бабу, которой все нипочем. Первый час она держалась на лекарствах, а потом, когда мороз выстуживал слабеющее тело, исключительно на силе воли.
Секретные обсуждения в посольстве, как назло, затягивались. Вокалистка чаще опиралась на лопату, чем подгребала снег, и диктовала сквозь приступы кашля тайные планы противника. Телефонные разговоры ей поначалу не давались и на второй день она сняла кофту, оставшись в тонкой футболке. Чтобы хоть как-то оправдать несуразный вид пришлось изобразить пьяную. Сорокин сбегал за водкой «для согрева».
Он пил по-настоящему и бурчал, косясь на американский флаг:
— Кто с чем к нам зачем, тот от того и — того!
Сана лишь хваталась за бутылку, подносила ко рту и морщилась, будто выпила. Полураздетой, обмороженной ей удалось услышать отдельные реплики вашингтонских чиновников, дававших инструкции по телефону. Как обычно на ее шее и щеках выступила сыпь, но визуально изможденное лицо синело от холода.
— Глотни, а то загнешься, — приказал Сорокин. — Лучше семь раз покрыться потом, чем один раз инеем.
И она глотнула. Водка обожгла горло, обогрела желудок и разрушила сверхчувствительное облако. «Прозрачные» стены посольства постепенно обросли кирпичом и стали неприступными, у Саны подкосились ноги. Испуганный Сорокин накинул на женщину телогрейку и потащил домой.
Зато Трифонов был в восторге. Сану знобило, она куталась под одеялом в кровати, а он яростно жестикулировал перед ней, объясняя успех:
— Янки пытаются нас обмануть, занизить число ракет морского базирования. Но мы их прищучим! Благодаря тебе мы узнали о секретных пусковых установках и количестве ядерных боеголовок, хранящихся в Европе. Они планировали вывести их за рамки соглашения, но теперь этот номер не пройдет. Шиш им! Цель близка, еще немного и…
Полковник погрозил кулаком в сторону американского посольства. Корман принесла Сане отвар на целебных травах и напомнила, что пришло время принять таблетки.
— Сергей Васильевич, врач запретил ей выходить на мороз, — шепнула она начальнику. — Вокалистке необходим строгий постельный режим.
— Я не могу отменить операцию. Переговоры на завершающем этапе, предстоят самые важные дни. И погода улучшается. Сколько завтра?
— Минус пятнадцать.
— Вот, видишь, теплеет.
Находившийся в комнате Сорокин смущенно заметил:
— Мы весь снег убрали, а снегопад завтра не ожидается.
— Метите улицу, — приказал полковник и ушел.
Утро принесло лишь частичное облегчение для Саны, кашель отступил, но повышенная температура давила на организм. Перед выходом ее накачали лекарствами.
— Кто не работает, тот поломался, — подмигнул ей Сорокин, пытаясь поднять настроение.
— И снова в бой, покой нам только снится, — кисло улыбнулась Сана.
Но «бой» не состоялся, с первых минут все пошло не по плану. Как только «дворники» вышли с метлами к посольству к ним из припаркованной машины выскочили двое: американский журналист с микрофоном и оператор с телекамерой. Репортеров интересовала русская женщина, работающая без шапки на морозе.
— Вас заставлять работать в мороз? Сколько вам платят? — с легким акцентом спрашивал журналист.
Сана отворачивалась, но журналист подныривал с микрофоном то с одной, то с другой стороны:
— Нам сказали, что вы много кашлять. Это болезнь. Вы не можете пропустить работу из-за болезни? Нет снега, но вас заставлять?
— Я здорова, — ответила Сана.
Оператору явно понравился грубый шрам на лице русской, он целил в него
