Путешествие вокруг света - Адельберт Шамиссо

Однако капитан не только хотел, чтобы был дан этот, салют особой вежливости, но и твердо настаивал еще на двух залпах, полагающихся русскому флагу. Переговоры велись долго, и лишь неохотно, по принуждению (возможно, это произошло по приказу губернатора) дон Луис де Аргуэлло распорядился произвести еще два залпа. Пришлось отправить в форт одного из наших матросов, чтобы привести в порядок веревку для подъема флага. Ее порвали, когда поднимали флаг последний раз, а среди местных жителей не нашлось ни одного, кто решился бы взобраться на мачту.

Праздник св. Франциска дал нам повод наблюдать как деятельность миссионеров, так и народ в «прирученном состоянии», которое они ему навязали. К тому, что написано об этом в «Наблюдениях и замечаниях», мне добавить нечего. О местных племенах можно прочитать у Хориса, давшего в своей книге «Живописное путешествие»{149} также серию хороших портретов; следует исключить лишь нарисованные позже в Париже листы X и XII: всем известно, что луком и стрелами так, как там изображено, не пользуются. В своих текстах Хорис записал даже калифорнийскую музыку. Не знаю, кто смог в этом и в других местах его книги дать нотную запись пения Хориса. Допускаю, что мой друг пел лучше меня, но он не сможет оспорить преимущества моего пения: его почти не было слышно.

Здесь, как и в Чили, капитан сумел приохотить коменданта и его офицеров к нашему столу. Мы ели в палатке на берегу, и друзья из президио не заставляли себя ждать. Отношения складывались почти сами собой. Бедность, которую они испытывали в течение 6-7 лет, забытые и покинутые своей родиной — Мексикой, не позволяла им быть настоящими хозяевами, а потребность излить душу побуждала их сближаться с нами, ибо в нашей компании они чувствовали себя легко и непринужденно. Они с раздражением говорили о миссионерах, которые, несмотря на плохое снабжение, имели в избытке съестные припасы. Кое-что из самых необходимых продуктов миссионеры давали тем, у кого кончились деньги, но только под расписку, причем ни хлеба, ни муки они не давали. На протяжении многих лет люди не видели хлеба, питаясь только кукурузой. Даже отряды, охраняющие миссии, обеспечиваются продовольствием очень скупо, и тоже под расписку. «Слишком уж благородны эти господа! — воскликнул дон Мигуэль, имея в виду коменданта.— Они должны дать нам возможность производить реквизиции, требовать поставок». Один солдат пошел еще дальше и пожаловался нам, что комендант не позволяет им ловить людей в глубинных районах и, как это делают миссионеры, заставлять их работать на себя. Недовольство вызвало и то, что новый губернатор Монтерея дон Паоло Висенте де Сола, вступив в должность, повел борьбу с черным рынком, который удовлетворял насущные потребности людей.

8 октября из Монтерея вернулся курьер и привез капитану письмо от губернатора, уведомлявшее его о скором прибытии в Сан-Франциско. Дону Луису де Аргуэлло по желанию капитана Коцебу поручалось направить нарочного в Бодегу к Кускову; капитан написал последнему, рассчитывая получить из его цветущего торгового поселения многое из того, в чем начинал нуждаться «Рюрик».

«Г-н Кусков,— пишет капитан Коцебу (т. II, с. 9, примечание),— обосновался в Бодеге по приказу г-на Баранова, агента Российско-Американской компании. Оттуда он снабжает съестными припасами все владения компании»{150}. Но Бодегу, расположенную примерно в 30 милях — половине дня пути — к северу от Сан-Франциско, испанцы не без основания рассматривали как свою собственность. На этой испанской территории г-н Кусков с двумя десятками русских и пятьюдесятью кадьякцами в условиях мира создал довольно большую крепость, располагающую дюжиной пушек. Здесь занимались сельским хозяйством, содержали лошадей, мясной скот, овец, имелась ветряная мельница и т. д. Тут же была база для торговли с испанскими портами, и сюда, на калифорнийское побережье, Кусков посылал своих кадьякцев ловить каланов{151}. Ежегодно их вылавливали до 2 тысяч. Как сообщает, по-видимому, хорошо информированный Хорис, на рынке в Кантоне шкурки худшего качества продавались по 35 пиастров за штуку, а лучшего — по 75 пиастров, в среднем по 55 пиастров. Оставалось только сожалеть, что гавань Бодега могла принимать лишь суда с осадкой не более У футов.

Мне кажется вполне понятным, почему губернатор Калифорнии, когда до него наконец дошли сведения об этом поселении, проявил крайнее недовольство. Были предприняты меры, чтобы побудить Кускова уйти из Бодеги; однако последний в ответ на все обращения неизменно адресовал испанские власти к г-ну Баранову, который направил его сюда и по чьему приказу, если таковой последует, он весьма охотно отсюда уйдет. Так обстояли дела, когда мы прибыли в Сан-Франциско, и губернатор возлагал теперь надежды на нас. Я тоже поведу речь о конференциях и переговорах и обнародую важные факты моей дипломатической карьеры. Но пока еще не время.

9 октября несколько испанцев переправились на северный берег, чтобы при помощи лассо поймать там лошадей для курьера, отправляемого к Кускову. Я воспользовался этой возможностью, чтобы познакомиться с местностью. Тамошние красно-коричневые скалы сложены, как сказано в «Наблюдениях и замечаниях» (в чем можно наглядно убедиться, посетив берлинский Минералогический музей), кремнистыми сланцами, а не конгломератами, как утверждает Мориц Энгельгардт («Kotzebues Reise». Bd. 3, с. 192){152}, основывая на этом свои дальнейшие построения.

Год близился к концу, и местность, казавшаяся Лангсдорфу{153}, когда он ее наблюдал, цветущим садом, теперь представала перед ботаником сухим, вымершим полем. На одном из болот около нашей палатки зеленело какое-то водное растение, о котором Эшшольц спросил меня уже после нашего отъезда. Я его не заметил, но Эшшольц полагал, что такое растение (а к ним я питал особую слабость) не ускользнуло от моего внимания, и поэтому не сорвал его, не желая зря мочить ноги. Вот чего можно ожидать даже от ближайшего друга!

На голой равнине, расстилающейся возле президио, далее на восток среди низких кустов стоит одинокий дуб. Это дерево еще недавно видел мой юный друг Адольф Эрман; если бы он рассмотрел его повнимательнее, то увидел бы мое имя, вырезанное на коре.

15-го возвратился от Кускова курьер, а на другой день вечером орудийные залпы президио и форта возвестили о прибытии губернатора из Монтерея. Потом из президио прибежал нарочный с просьбой, чтобы наш врач помог двум тяжело раненным людям, обслуживавшим одну из пушек. Эшшольц тотчас направился на место происшествия.

17-го Отто Коцебу на борту корабля ожидал первого визита губернатора провинции, а губернатор, пожилой человек и офицер высокого ранга, в свою очередь, полагал, что Коцебу первым нанесет ему визит в президио. Капитан случайно узнал, что его ждут в президио, и послал туда меня с деликатным поручением осторожно сообщить губернатору, что капитану-де стало известно, будто губернатор собирается посетить его утром на борту «Рюрика», и что капитан ждет его. Я увидел маленького человека в парадной форме, при всех регалиях и атрибутах, на нем был даже ночной колпак, который он в нужный момент готов был снять, но пока держал на голове. Я старался как можно лучше выполнить поручение: лицо этого человека вытянулось втрое по сравнению с его обычной длиной. Он прикусил губу и сказал, что сожалеет, но натощак не переносит езды по морю, печально, но должен отказаться от радости знакомства с капитаном. Я понял, что старик может сесть на лошадь и несолоно хлебавши поскакать по. пустыне назад в Монтерей, ибо нельзя было надеяться на то, что капитан Коцебу, раз дело дошло до столкновения, пойдет на уступки.