Увези меня на лимузине! - Анна Ольховская

– Анетка! – всхлипнула подруга, прижимая к себе Нику. – Господи, родная ты моя!

Я уже говорила, что меня нельзя жалеть? А, да, говорила.

Королевские причиндалы полетели в угол, я подбежала к Сашке, выхватила у нее ребеныша и, уткнувшись в сладко пахнувшее тельце, разревелась.

Понимаю, так нельзя, а что делать? Меня спровоцировали. Провокаторша, между прочим, присоединилась ко мне.

Сергей Львович и Артур, которые, как и подавляющее большинство мужчин, в принципе не выносили женских слез, поначалу просто растерялись. Потом попытались успокоить. Потом – совали воду.

А потом Сергей Львович применил старый, добрый, не раз испытанный метод: набрал воды в рот и фуркнул на нас.

Подействовало. Потому что расплакалась попавшая под принудительный дождь Ника.

Мои слезы моментально высохли, и я приготовилась петь нашу с дочкой песенку ни о чем. Но в этот момент Саша, виновато глянув на меня, вытащила из сумки плюшевого мишку и… соску?!

Ника выхватила это безобразие из Сашкиных рук и умиротворенно зачмокала.

Ника? Сосет?! Соску?!!

Да она не употребляла сей предмет с рождения!

– Анетка, я тебе все объясню, ты только не психуй, ладно? – Саша подошла ко мне и обняла.

– Да, дочка, такое бывает, – тяжело вздохнул Сергей Львович. – Послестрессовая регрессия, кажется, так это называется.

– Все восстановится, мы узнавали, – Артур начал вытаскивать из огромного баула разнообразные вкусности. – Ты лучше посмотри, чего тут тебе мама напаковала. Еле отбился от второй сумки!

– Погодите, не все сразу! – я рассматривала безмятежно гонявшую во рту соску дочку.

Затем поставила ее на пол:

– Солнышко, принеси маме вон то зеркальце с тумбочки.

Ника покачнулась, шлепнулась на попку и осталась сидеть, безучастно глядя на плюшевого мишку.

– Что с моим ребенком? – я беспомощно посмотрела на Сашку.

На Артура. На Сергея Львовича.

На Нику…

Глава 32

– Значит, так, – Сергей Львович уселся на стул, прихлопнул ладонями по коленям и, откашлявшись, начал: – Когда ты потеряла сознание в тот день, мы, занятые тобой, забыли, если честно, о малышке. Но не переживай, с ней все время был Виктор. Он и накормил Нику, и спать уложил, а потом остался у нас ждать новостей. Мы вернулись поздно, с тобой все было очень плохо, поэтому на странности в поведении девочки внимания никто не обращал. Заметили только тогда, когда по рекомендации Саши решили принести к тебе дочь. Когда-то в похожей ситуации это помогло, верно? – я кивнула. – Ну вот, а в этот раз малышка при виде такой, гм, не совсем прежней, мамы расплакалась. Мы никак не могли ее успокоить, и тут медсестра притащила из детского отделения соску. Новую, в упаковке, не волнуйся. И, не обращая внимания на наши протесты, сунула соску Нике. И девочка успокоилась! А мы, наконец, обратили внимание на то, что Ника разучилась ходить и говорить. Мы забили тревогу, потащили ребенка к специалистам, но они ничего особенного в состоянии девочки не находили. Если только некоторую заторможенность, да еще нетипичное для этого возраста безразличие. Когда мы в общих чертах обрисовали положение вещей, то нам объяснили, что в стрессовых ситуациях дети очень часто регрессируют. Трехлетняя девочка, попав в больницу и лишившись общения с мамой и папой, тоже вернулась в младенческое состояние. Но потом, когда к ней стали пускать родителей, все наладилось. Так что мы надеемся, что теперь, когда ты вернулась, Ника тоже восстановится.

– Обязательно, – я действительно была в этом уверена. – А теперь расскажите мне, пожалуйста, о Леше.

– Ты уверена, что об этом стоит говорить именно сейчас? – генерал встал со стула и заходил по палате. – Ты еще слишком слабая, может, хватит потрясений на первый раз? Из-за малышки вон как расстроилась, я же вижу. Доктор твой нам по голове настучит.

– Ничего, – я очень старалась выглядеть мужественным комиссаром, но боюсь, что за таким комиссаром не пошел бы в атаку ни один боец, – я справлюсь. Вы же знаете – неизвестность хуже всего. Хотя о чем это я, – горло перехватило, – что тут неизвестного? Но подробности происшедшего я имею право знать. Кто, что, зачем, почему? Вряд ли это можно назвать случайностью, верно? Саш, дай, пожалуйста, мне Нику.

Подруга подняла все так же сидевшую на полу девочку и пристроила ее на моей кровати. Малышка перевела на меня старчески безучастный взгляд и, не переставая смоктать соску, привалилась к моему боку. Я обняла родное солнышко покрепче и повернулась к генералу:

– Ну же, смелее! Артур, а может, ты расскажешь?

– Нет уж, – губы Левандовского-младшего дрогнули, и он, отвернувшись, глухо проговорил: – Я не могу. Не сумею.

– Какие мы нежные, – проворчал Сергей Львович, возвращаясь на стул. – Один я чурбан бесчувственный.

– Отец!

– Сергей Львович!

– Ладно, ладно, это я так. Ну что ж, вижу, быть мне сегодня единственным акыном. В общем, когда на место взрыва прибежали те, кто остался у церкви, они увидели жуткую картину: развороченный взрывом лимузин полыхал так, что подступиться к нему не было никакой возможности. Видимо, бензобак был полным. Пока приехали пожарники, выгорело все дотла. Дальше рассказывать?

– Да, – прошелестела я.

– Идентифицировать останки не было никакой возможности. Люди сгинули, словно в топке крематория. Как потом установило следствие, горел не только бензин, в автомобиле находилось, помимо пластиковой взрывчатки, какое-то химическое вещество, дающее очень высокую температуру горения и интенсивность огня. От тел остался только пепел с небольшим количеством костных фрагментов. Так, Аннушка, я вижу, что на сегодня информации больше, чем достаточно. Сейчас я врача позову.

– Нет! – я прижала к себе дочку, словно хотела слиться с ней. – Я в порядке, я справлюсь. Продолжайте.

– Точно?

– Да, да!

– Короче, приехавшая следом за пожарными бригада «Скорой», убедившись, что помощь врачей никому уже не понадобится, собралась уезжать. И тут из густого кустарника, расположенного неподалеку от места взрыва, раздался стон. Нет, это был не Леша, это была Ирина. Исцарапанная, в изорванном платье, но абсолютно целая и почти невредимая. Она находилась в глубоком шоке, «Скорая» увезла ее в больницу. Потом она рассказала, что за мгновение до взрыва Алексей, словно что-то почувствовав, вытолкнул ее на ходу из машины.

– И ей поверили?!! – откуда-то из самых дальних закоулков души черными ручейками начала стекаться ярость.

– В основном – да.

– Да одно то, что она осталась, как вы говорите, целой и невредимой, тогда как Леша… Леша погиб – уже подозрительно! Бредни о том, что полупарализованный человек вдруг стал экстрасенсом и могучим толчком выкинул вовсе не похожую на пушинку тетку, просто абсурдны!

– Тише, дочка, тише, не горячись, – генерал подошел ко мне и, присев на краешек кровати, погладил по голове. – Ей поверили все. Кроме меня.

– И меня, – сквозь стиснутые зубы обронил бледный до синевы Артур.

– И меня, – это Сашка. – И Алины, и Виктора, и всех, кто знает ситуацию изнутри. В том числе – Винсент. Он и взял на себя частное расследование, Сергей Львович ведь официально не может этим заниматься, хотя очень помогает.

– Есть какие-нибудь результаты?

– Вот об этом, Аннушка, точно потом, после выписки из больницы.

– Скажите, – слова расползались на кусочки, словно ветхая тряпка, – Лешу хоть похоронили?

– Условно, – тихо проговорил Артур. – То, что осталось после огня, разделили на количество погибших. И урны раздали родственникам.

– Где он?

– На Ваганьковском, – Саша прислушалась. – Так, господа, сюда идет Иннокентий Эдуардович, ему медсестра наябедничала про крики из твоей палаты. Если не хотите, чтобы наши визиты запретили, быстренько улыбаемся.

– Попробуем.

Мы, конечно, попробовали, и придраться мрачному Иннокентию Эдуардовичу оказалось особо не к чему. А то, что улыбки получились косые, кривые и в целом довольно уродливые, никого не касается!

В общем, визиты не запретили.

На следующий день Сашка притащила мне краску для волос, и мы немедленно опробовали ее. Почему-то ничего не получилось, шевелюра по-прежнему сияла белизной.

За время нахождения в больнице мы перепробовали краски всех известных фирм, но моя седина уперлась.

Ну и пусть, я уже привыкла к не совсем обычному собственному облику. А главное, привыкла моя дочь. Все остальное меня не волновало.

Поправилась (в смысле здоровья, а не веса) я довольно быстро, через десять дней Иннокентий Эдуардович отпустил меня домой, строго-настрого запретив волноваться.

Смешной.

Разумеется, встречали меня у Левандовских в привычном уже стиле. С небольшой, хотя нет, что это я – очень большой, поправкой.

Радостное повизгивание, переходящее в возбужденный лай, я услышала еще на лестничной клетке. Поправка по имени Май сражалась изнутри с дверью, бросаясь на беднягу всем телом. Металлическая дверь содрогалась от ужаса, но держалась.