Дело по обвинению. Остров Медвежий - Эван Хантер

погасли случайно, то ли были погашены. Как бы то ни было, скамейки, на которых сидели ребята, находились в полнейшей темноте, и он не мог разглядеть их лица. Черный мрак, еще более непроницаемый из-за густой листвы, тянулся почти на пятьдесят футов и начинался не более чем в десяти шагах от него.

Хэнк почувствовал неуверенность. Он замедлил шаги, вспомнив телефонный звонок: «Мистер Белл?» – и последовавшее за ним молчание. Может быть, это была проверка, не ушел ли он уже? Его дом в Инвуде охраняли два сыщика, но... Он вдруг почувствовал страх.

Ребята неподвижно сидели на скамейках. Безмолвные, как восковые фигуры, закутанные в непроницаемую тьму, сидели и ждали.

Он решил повернуть назад и уйти из парка.

Потом решил, что этот страх нелеп. Почему надо бояться мальчишек, сидящих в парке в центре города? Ведь тут всюду полицейские! Он решительно вступил в темноту, которая сразу же поглотила его. Скамейки были уже близко. И вновь его охватил страх.

Ребята сидели неподвижно. Вступив в проход между скамейками, Хэнк не услышал ни шепота, ни даже дыхания. Он шел, не глядя ни влево, ни вправо, не признавая их присутствия и не отрицая его.

Нападение было внезапным и неожиданным, потому что он ждал удара кулаком, а вместо этого его хлестнуло по груди что-то твердое и гибкое, живое и злобное. Он сжал кулаки и повернулся к нападающему, но тут же из мрака за его спиной взметнулся такой же жалящий ужас, и он услышал бряцанье металла, бряцанье цепей. Цепей? Так значит... Но тут его лицо обжег металл и он уже не сомневался, что оружием этих ребят были автомобильные цепи с металлическими шипами, чтобы они лучше цеплялись за снег, которые били удивительно больно и бесшумно. И орудовали они этими цепями с большой ловкостью и умением.

Он ударил по темной фигуре, и кто-то взвизгнул от боли, но тут еще одна цепь обвилась вокруг ног и его позвоночник пронзила острая режущая боль. Другая цепь снова хлестнула его по груди, он схватился за нее руками и почувствовал, как рвется от металлических шипов кожа на ладонях.

Все это проходило в странном молчании. Ребята молчали. Когда ему удавалось ударить кого-нибудь, они взвизгивали, но ничего не говорили. Слышалось только тяжелое дыхание и бряцание цепей, обрушивавшихся на него из мрака, пока боль не охватила все его тело, а цепи по-прежнему били и били. Цепь ударила его по икре правой ноги. Он почувствовал, что теряет равновесие и подумал: «Только бы не упасть – они будут бить ногами, подкованными ботинками», – и тут его плечо ударилось о бетон дорожки. Ботинок тяжело опустился на его ребро, а на лицо с силой средневековой палицы опустилась цепь. Потом удары цепей и подкованных ботинок слились в единую боль и по-прежнему ничего не было слышно, кроме этих ударов и напряженного дыхания ребят, да еще откуда-то издалека доносился шум автомобильного мотора.

Его душила ярость, бессильная слепая ярость, которая грозила пожрать его и, казалось, была сильнее даже жгучей боли. Ибо в этом избиении была несправедливость, но он был бессилен остановить опускающиеся на него подкованные ботинки, бессилен остановить цепи, разрывавшие его одежду и тело. «Да перестаньте же, проклятые вы идиоты, – мысленно вопил он. – Вы что, хотите меня убить? Но чего вы этим достигнете? Чего вы, черт вас побери, этим достигните?»

И тут на его лицо обрушился сильный удар ногой. Кожа на лице лопнула как на сосиске, которую он варил на походном таганке в саду своего дома в Инвуде. Он почувствовал, как по лицу хлынула горячая кровь, почувствовал, как город словно надвинулся на него и как все его звуки устремились в эту пятидесятифутовую черноту парковой тропинки. Он подумал, что надо было бы прикрыть зубы рукой... Цепи все били и били, бесконечные удары ботинок все продолжались и бушевавшая в нем бессильная ярость над совершившимся беззаконием все выше поднималась в нем, пока острая боль не пронизала его затылок и он без сознания упал на землю.

В последнее мгновение, перед тем как темнота стала полной, он сообразил, что не знает, кто на него напал – «альбатросы или „всадники“.

А главное – это не имело ни малейшего значения.

Глава 10

Она остановилась у его кровати.

На ней была белая юбка и черный свитер. Ее светлые волосы были собраны сзади в конский хвост, перехваченный маленькой лентой.

– Здравствуй, папа! – сказала она.

– Здравствуй, Дженни.

– Как ты себя чувствуешь?

– Немного лучше.

Он уже третий день был в больнице. Сидя в постели с забинтованным лицом и телом, смотрел на солнечный свет, игравший в волосах дочери, и радовался, что боль прошла. Полицейские нашли его на дорожке парка намного позже полуночи. Дорожка вокруг него была вся в пятнах крови. Доктора в больнице потом сказали ему, что он находился в состоянии глубокого шока. Теперь, спустя три дня, физическая боль наконец утихла. Но оставалась другая боль – боль от неспособности понять это жестокое и бессмысленное нападение.

– За что они тебя избили, папочка? – спросила Дженни.

– Не знаю, – ответил он.

– Это связано с делом Морреза?

– Да. Вероятно.

– Ты делаешь что-нибудь плохое?

– Плохое? Нет, конечно. Почему ты так подумала? Дженни пожала плечами:

– Ну... просто соседские ребята смотрят на меня теперь как на прокаженную. И я... я подумала, что может быть ты делаешь что-нибудь плохое?

– Нет, Дженни.

– Ну ладно, – сказала она и немного помолчала. – Мама видела мальчика, которого забрала полиция.

– Какого мальчика?

– Того, который написал тебе угрожающее письмо. Об «альбатросах». После того как тебя избили, полиция наконец начала почесываться.

– Дженни, что за выражения?

– Ну ладно. Только его забрали, папа, а он калека. У него полиомиелит, и он хромает. В газетах была напечатана его фотография. У него такое грустное лицо, папа! И я подумала: каково это быть калекой и расти в Гарлеме? Ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Да, пожалуй.

– Сегодня утром мама говорила с ним. Полиция ей разрешила. Она спросила, действительно ли он хотел выполнить свою угрозу тебя убить.

– И что же он сказал?

– Он сказал: «Да, черт побери! Стал бы я иначе писать». – Она помолчала. – Но он тебя не бил. Он даже не «альбатрос», у него есть алиби... А тебя скоро отсюда выпустят?

– Примерно через неделю.

– Они сильно тебя избили?

– Да.

– Скажи, папа, как бы ни закончилось это дело, тебя... тебя могут снова избить?

– Пожалуй.

– И ты не боишься?

Он встретил ее