Придон - Юрий Никитин

Он читал, читал, читал, слушающие начали причмокивать, громко глотать слюни, кто-то не выдержал и побежал на кухню. Годлав, ранее от гнева красный, теперь начал медленно бледнеть. Кожастый бубнил, бубнил, иногда увлекался так, что начинал причмокивать и сладострастно облизываться.

Годлав грянул страшно:

– Палач!.. Если еще раз скажет про еду – руби ему голову! Мне эти жареные кабанчики уже в печенках сидят! Только услышу про жареных кабанчиков – у меня разлитие желчи начинается!

Советники задвигались, загудели. Казидуб, старый и мудрый, скрюченный от многих болезней, ему лекари велели есть только овсяную кашу, да и то не больше двух горшков в день, из-за чего он все остальное ел только по ночам, поддержал подобострастно:

– Истинно рек, князь-батюшка!.. Что ты все о еде и еде?.. Пропусти это все к такой матери!.. Сказано – пропусти, вот и пропусти!.. Давай сразу о вине. Что он там написал о подвалах?.. Правду ли, что у Велигора вина со времен самого славного Тараса Младшего? Или брешут?..

Годлав уже не бледнел, дальше некуда, бледность медленно и страшно сменялась жуткой синевой.

Кожастый уткнулся носом, бормотал, пускал слюни, возвращался и начинал сначала, наконец отыскал место, где Промек описывал подвалы, где бочки в один ряд, кувшины в другой, подвал таков, что половину дворца можно упрятать, но это только первый подвал, а там ниже еще один, и вот уже когда спустились туда…

Тут уже чмокали и роняли слюни все, кроме князя, что стиснул кулаки, стиснул челюсти, стиснул сердце и волю в кулак, стиснулся весь, чтобы не сорваться и не начать крушить, убивать, истреблять это все двуногое скотство, расплодившееся в отсутствие очистительной артанской грозы.

– Ишь ты, – донесся как сквозь вату задумчивый голос одного из воевод за спиной Годлава. – Выходит, не врали старики… Да, ради глотка такого вина можно хоть в ад. А они, бесстыдники, кувшинами хлестали! Никакого уважения к сединам такого напитка.

Кожастый сказал почтительно:

– Говорят, когда подают такое вино, за стол вместе с гостями незримо садятся сами боги. И пируют.

Воевода почесал затылок:

– Да? То-то помню, хорошее вино всегда кончается быстрее…

Годлав выдохнул жар, заставил себя успокоиться, он же князь, а не раб, князь должен уметь держать себя в руках, сказал ровным голосом, хотя великая тоска и безнадежность заползли в измученное сердце:

– И это все?.. Больше ничего не написал?

– Все, – подтвердил Кожастый. – Твой сын, великий князь, совершил настоящий воинский подвиг! Он пошел доблестно к врагу, упоил его вусмерть…

Воевода поддержал:

– И его военачальников. Так что сегодня битвы не будет. У нас еще не меньше суток, чтобы набрать войско.

– А то и больше, – подал голос кто-то сзади. – Молодой Промек хошь слона упоит. Чудо-юдо рыбу-кит перепьет!.. Там все сейчас лежат покотом, хоть иди и вяжи.

Годлав сидел настолько слабый, что впервые не было сил даже шевельнуться. Мелькнула мысль, что впервые его поднимут под руки, как уже десяток лет водят престарелого Дубинца, препроводят в покои. В покои, на покой. В покойники.

– Нет, – прошептал он. Сделал усилие, напрягся, стараясь, чтобы жалкий шепот перерос в привычный властный рев. – Нет… быть такого не может. Я не люблю сына… И он меня не любит… Но чтобы вот так…

Кожастый с недоумением перевел взгляд на лист, повел носом, вскричал радостно и удивленно:

– Ага!.. Тут после всех этих «Любящий сын» и прочей хреновины… ха-ха, любящий, еще и маленькая приписка. Мелкими буковками, совсем мелкими… Да еще как курица лапой… Слепая курица хромой лапой… Ага, вот: «…я уговорил Ральсвика двинуть войска против нашего соседа князя Огрядного. Двое суток войско отдохнет, приведет себя в порядок!..», ага, отдохнет!.. На такую ораву запасов вина в подвалах как раз на двое суток беспробудного… «…в порядок, после чего я вернусь, бодаться с Огрядным мне неинтересно». Ну, еще бы! Мы все знаем, что наследнику интереснее… «…на сем кончаю письмо окончательно, целую еще раз, любящий сын. Кстати, Илона передает привет и тоже тебя любит».

Годлав вздрогнул, безжизненное тело словно пронзило судорогой.

– Что? Что ты прочел?

Кожастый снова повел носом по листу бумаги:

– Тут так написано, князь-батюшка. Правда, коряво, но теперь я Промека не виню. После тех подвалов… он в самом деле свершил подвиг – такое писать.

Воевода скептически хмыкнул:

– Промек?.. Да он лежит под столом в жопу пьяный. Это кто-то из варваров.

На него набросились:

– Варвары – неграмотные!

– А варвары не упились?

– Если Промек диктовал – то он, значитца, не пьяный!

Годлав ощутил, что его поднимает неведомая сила. Тело налилось горячей мощью, он проревел страшным голосом:

– Что написано в приписке? Палач!

Появился наконец-то палач, вытащил из-за спины длинный меч с широким мясницким лезвием. Помощник палача выкатил на ковер перед троном дубовую колоду.

Кожастый торопливо пробубнил:

– «Илона передает привет и тоже тебя любит». «Илона передает привет и тоже тебя любит». Тут так и написано: «Илона передает тебе привет и тоже тебя любит»!.. Наверное, он хотел сказать, что и на небесах твоя дочь смотрит на тебя с умилением и дочерней любовью, даже там не перестает любить тебя, хотя там ее окружают достойные лю… тьфу, достойные существа, как то боги, пэри и всякие дэвы.

Годлава трясло, челюсти стиснул с такой силой, что зубы погружались в челюсти, как в мокрую глину. Сын никогда не вспоминал о существования богов или асуров. Если он сказал, что Илона передает привет, то он видел Илону и она в самом деле передавала ему, отцу, привет!.. Но как это может быть?

– Вернирог, – велел он резко. – Вели запрячь самых быстрых коней. Рудник, ты сейчас же отправишься в стан варваров. Узнаешь, что случилось с моим сыном. И вообще… узнаешь все. Ты меня понял?

Рудник поклонился:

– Понял. Как не понять? Когда велишь отправляться?

Годлав гаркнул:

– Сейчас!!! Немедля!!!

Рудника вымело из покоев, как ветром выдувает пух. Советники переглядывались, Кожастый сказал сожалеюще:

– У него желудок больной. Ему вина давно уже нельзя. Это надо Лабунца послать… Быстрее бы почтового голубя оказался там.

Ральсвик в самом деле повернул войско и двинул по восточной дороге, что вела в богатые земли наместника Прилесья князя Огрядного, соперника семейства Годлава вот уже лет тридцать, гели не сорок.

Все войско, что привел Промек, двигалось сзади. Сам Промок не просыхал, ибо племя Ральсвика придерживалось закона, что в Артании нужно быть артанином до мозга костей, а попадая к другие земли, дозволяется пить и есть то, что употребляют местные.