Крест - Ингар Йонсруд

— Чернобыль? — прочитала она с удивлением.

— Тебе это о чем-то говорит?

— Вообще да… Всего несколько часов назад я говорила с начальницей Рикарда Рейсса. Она рассказала мне о старом могильнике со взрывчаткой недалеко от стройки, где работал Рейсс. Захоронение назвали «Чернобыль», потому что там были сожжены и закопаны трупы животных, зараженные радиацией, пришедшей в результате атомного взрыва в Советском Союзе.

Кафа аккуратно развернула бумагу. В ней что-то было. На старой, пожелтевшей и в разводах фотографии был запечатлен кирпичный дом в саду на отлогом склоне. Внизу извилистым шрифтом было подписано: «Вилла Равнли».

— Вот за чем охотилась Бенедикте, — вырвалось у Фредрика. — Она спрашивала меня об этом названии в тот вечер в Акерсхюсе. Равнли. Я думал это какое-то место, фамилия, или еще что… А оказывается, это вилла?

— Почему она решила, что это название тебе знакомо?

— Она сказала что-то о моем отце, считала, что он…

— Кен Бейер?

Фредрик удивленно взглянул на Кафу.

— Я разве тебе о нем рассказывал?

Она показала на бумажку. Под строкой с надписью «Чернобыль» был нарисован треугольник. В его центре яркими буквами написано «Организация». Но больше всего внимание Кафы привлекло написанное в одном из углов треугольника: «Кен Бейер».

Что же вообще Бенедикте сказала Фредрику, подойдя к нему тогда во время ужина? Она явно пыталась составить общую картину из имеющегося у нее материала. Военный проект во времена холодной войны. И в ее работе над ним всплыло имя его отца.

— Твою мать, — бормотал Фредрик, читая надпись в другом углу треугольника.

— Номан Мохаммед? — Он покосился на Кафу. — Кто это такой?

— Бог его знает, — быстро ответила коллега.

Если бы Фредрик пристальнее наблюдал за ней, то увидел бы, как у нее побелели костяшки пальцев — так крепко она сжимала в руках бумагу.

Глава 23

Проселочная дорога где-то на юге страны в начале восьмидесятых. Она пересекает участок, посреди которого стоит старый сарай. За его стеной прячутся два мальчика, лет двенадцати-тринадцати. Перешептываются. Выглядывают из-за угла. Один из них — Рикард, смышленый и бойкий на язык парень из класса «B», как правило, ухитряющийся избегать наказания за коллективные проступки. Второй — Спичка. Такое ему дали прозвище. Можно было бы предположить, что это из-за его рыжих волос, но на самом деле причиной тому стала его крайняя вспыльчивость. Отец Спички — нефтяник и дома постоянно выпивал. Мать мальчика частенько била сына, пока тот не подрос и не ответил тем же. Спичка на голову выше Рикарда и намного сильнее. Теперь матери приходилось довольствоваться малым — она лишь разражалась бранью на своего отпрыска.

Идущий по проселку и приближающийся к сараю мальчик знает, что ему уготовано. Поэтому с силой сжимает предмет в руке. Он знает, что они стоят там, чтобы никто их не увидел. Это единственный путь из школы, поэтому они и поджидают его там.

Он не знает одного — почему они выбрали именно его. Зачем они затаскивают его в школьный туалет и ссут ему в рюкзак? Почему именно его называют сукой и выпендрежником и врут учителям, что просто шутят, а потом локтем бьют ему по почкам. Отец мальчика тоже нефтяник. Но он инженер, не пьет и купил семье хороший дом и дорогую одежду.

Значит, он все-таки все понимает. Так же, как и то, что как только он завернет за угол, они на него нападут. Мальчик большим пальцем проводит по острой игле циркуля.

Первым выходит Спичка. Этот всегда первый. Он выкрикивает что-то про сраного педика, а Рикард смеется и ждет, когда мальчик бросится бежать. Потому что он всегда так делает — Рикард обычно быстро его ловит, ведь он несется как пуля. Но сегодня мальчик не пускается наутек.

— Вы — сраные дети алкоголиков, — отвечает мальчик, твердо упираясь ногами в гравий. Спичка вспыхивает от гнева. Мальчик поднимает руку и ждет. Ждет, пока Спичка его повалит. И делает это. Прицелившись, со всей силы втыкает ему иглу циркуля в глаз.

Эту сцену из жизни обычно вспоминал Бредо Хольм, когда его спрашивали, почему он решил работать в тюрьме. Как он может спокойно находиться в каменных стенах среди чокнутых, наркоманов, педофилов и убийц. Не моргнув глазом, он всегда отвечал одно и то же.

— Я делаю это, потому что в этом есть смысл. Нельзя делать все, что хочется. Скверные поступки приводят к скверным последствиям. Тюрьма — это барьер между цивилизацией и анархией.

Кебаб, который он купил перед дежурством, уже остыл, но Хольму так даже нравилось. Он любил вывалить на тонкую салфетку на тарелку с печатью «Тюрьма Осло» всю начинку и перемешать ее одноразовой вилкой, после чего поставить в микроволновку. Обычно он выставлял самую высокую мощность на две минуты, но сегодня решил поставить на среднюю и на четыре. Этого должно хватить. Гул микроволновки заглушал шум в коридоре. Хольм не оборачивался посмотреть, что там происходит у заключенных, сосредоточившись на монотонном вращении тарелки. Соус запузырился и вытек, и Хольм почувствовал запах баранины в специях, распространившийся с паром от тарелки. Может, четыре минуты — это